[990]. У него были близкие контакты с публицистами ведущих изданий (например, журналистом «Нового времени» А.В. Тумановым[991], редакторами «Киевлянина» Д.И. Пихно, «Киевского слова» А.Я. Антоновичем, «Русского слова»
B. М. Дорошевичем и др.[992]). Частым гостем С.Ю. Витте был издатель газеты «Биржевые ведомости» С.М. Проппер[993]. Министр финансов пытался влиять на редакторскую политику издателя «Нового времени» А.С. Суворина[994]. Уже в 1893 г. В.К. Плеве говорил Е.М. Феоктистову: «Вы заметили, конечно, что князь Мещерский, Петровский, Грингмут, Суворин – все это друзья Сергея Юльевича. Еще вскоре по приезду своему в Петербург он выражал мне удивление, что правительство у нас не умеет пользоваться прессой. По его мнению, заручившись ею, можно достигнуть чрезвычайно важных результатов, необходима только известная ловкость, чтобы ее эксплуатировать»[995]. Витте был хорошо знаком и с иностранными журналистами, за что его нещадно критиковал В.К. Плеве во всеподданнейших докладах императору[996].
Сотрудничество высокопоставленных чиновников и журналистов было взаимовыгодным делом. Так, в 1905 г. министры сообщали газетчикам конфиденциальную информацию о работе правительственных совещаний[997]. В то же самое время правительственные объявления, размещенные в периодическом издании, часто были для него главным источником доходов[998]. Между редакцией газеты и министерской канцелярией не было непреодолимой стены. Бюрократы жили в том же кругу идей, что и их критики. Они были столь же подвержены интеллектуальной моде, конъюнктуре, веяниям времени, чем можно было с успехом пользоваться.
Бюрократия и общественность. «Мы» и «они»
В прошлом видный государственный деятель В.И. Гурко писал в своих воспоминаниях: «С самого начала царствования [Николая II] выявилась неизбежность конфликта между теми двумя силами – правительством и общественностью, – под знаком взаимной борьбы которых прошла большая часть царствования Николая II»[999]. Борьба общественности и правительства, чиновников и земцев проходит «красной нитью» и в мемуарной литературе, и в историографии. В действительности же четкой грани, отделявшей общественность от представителей власти, не было. В качестве примера можно привести семью князей Трубецких, братьев Сергея и Евгения, двух известных философов, общественных, оппозиционных деятелей, членов кружка «Беседа». Их сводный брат князь П.Н. Трубецкой был предводителем московского губернского дворянства. Московский губернатор Г.И. Кристи был женат на их сестре М.Н. Трубецкой. Московский обер-полицмейстер, а затем петербургский генерал-губернатор Д.Ф. Трепов также породнился с семьей Трубецких, выдав свою дочь за племянника князей Сергея и Евгения П.В. Глебова. Их двоюродный брат А.А. Лопухин был директором Департамента полиции. А.Д. Оболенский, товарищ министра внутренних дел (1897–1901), с 1902 г. товарищ министра финансов, а впоследствии (с 1905 г.) обер-прокурор Синода, был двоюродным братом их матери[1000]. Это лишь один пример, которых можно привести довольно много. Так, родственные отношения связывали В.Н. Коковцова с семьей Петрункевичей[1001]. У правителя канцелярии, министра внутренних дел Д.Н. Любимова мужем сестры был граф В.Ф. Доррер, один из лидеров правых, депутат Третьей Думы от Курской губернии. Братом жены был экономист, близкий к социал-демократическим кругам, а впоследствии член партии кадетов М.И. Туган-Барановский. Некоторых лидеров партии кадетов – братьев Долгоруковых, председателя Второй Думы Ф.А. Головина – Любимов знал с детства[1002]. Видный член партии кадетов, депутат Первой Думы В.Д. Набоков (кроме того, сын министра юстиции Д.Н. Набокова) был сослуживцем Любимова по Государственной канцелярии[1003]. Причем неразрывную связь между земством и бюрократией можно проследить не только на примере семьи, но и отдельных персоналий. Например, сам В.И. Гурко, столь решительно разделявший «их» и «нас», в прошлом товарищ министра внутренних дел, отстраненный в 1906 г. от государственной деятельности, стал видным представителем Тверского земства[1004].
Многие представители высшей бюрократии были деятельными земцами: министр внутренних дел И.Л. Горемыкин (в Боровичском уезде Новгородской губернии), министр земледелия А.С. Ермолов (в Ряжском уезде Рязанской губернии), министр путей сообщения князь М.И. Хилков (в Бежецком уезде Тверской губернии), председатель департамента Государственного совета Д.М. Сольский (в Санкт-Петербургском земстве), члены Государственного совета князь Л.Д. Вяземский (в Тамбовском земстве), Н.С. Абаза (в Санкт-Петербургском земстве), попечитель Московского учебного округа граф П.А. Капнист (в Миргородском уезде Полтавской губернии), попечитель Санкт-Петербургского учебного округа Ф.М. Дмитриев (в Сызранском уезде Симбирской губернии), сенаторы князь М.Н. Шаховской (в Новгородском земстве), Н.С. Таганцев (в Вышневолоцком уезде Тверской губернии), М.В. Красовский (в Козелецком уезде Черниговской губернии), М.Н. Любощинский (в Санкт-Петербургском земстве) и многие другие[1005].
Случалось и иное. Нередко земские деятели становились высокопоставленными администраторами. В 1885 г. председатель Алатырской уездной земской управы А.Д. Пазухин возглавил канцелярию министра внутренних дел, став ближайшим сотрудником графа Д.А. Толстого. В 1886 г. волоколамский уездный предводитель дворянства Д.С. Сипягин получил должность харьковского вице-губернатора. С этого началась его государственная карьера. Примечательно, что в том же году тамбовским вице-губернатором стал другой будущий министр внутренних дел, а тогда зарайский уездный предводитель дворянства А.Г. Булыгин. В 1895 г. харьковский уездный предводитель дворянства князь П.Д. Святополк-Мирский был назначен пензенским губернатором. Симбирский гласный Ю.Д. Родионов стал нижегородским вице-губернатором (1895). Верейский предводитель дворянства В.К. Шлиппе – екатеринославским губернатором (1889). Тверской губернский предводитель дворянства А.А. Ладыженский – рязанским вице-губернатором (1893). В 1897 г. симбирский губернский предводитель дворянства князь И.М. Оболенский был назначен херсонским губернатором. Председатель херсонской губернской земской управы Ф.П. Никитин стал директором департамента (1895), а впоследствии товарищем министра земледелия и государственных имуществ (1904). Примерно тогда же смоленский губернский предводитель дворянства (а в недалеком будущем председатель Третьей Думы) Н.А. Хомяков возглавил департамент того же министерства (1896). Таких примеров было довольно много[1006].
Власть и оппозицию объединяли бесконечные нити семейных, родственных, дружеских связей. Иногда так случалось, что противоправительственные объединения складывались в самой близи престола. По воспоминаниям видного земского деятеля, а впоследствии председателя Второй Думы Ф.А. Головина, в мае 1896 г., во время коронационных торжеств, граф П.С. Шереметев, лично хорошо знавший Николая II, много говорил «о борьбе земского начала с бюрократическим, о ничтожности личности государя. Весь этот разговор вел к приглашению меня в состав тайного общества под названием “Беседа”»[1007]. Так – на официальном празднестве при участии высшей российской аристократии – начинало складываться первое политическое объединение русской либеральной оппозиции.
«Что такое у нас общество? – задавался вопросом К.П. Победоносцев в письме к Николаю II от 22 мая 1899 г. – Смешение лиц, принадлежащих к так называемой интеллигенции, очень пестрое, шатающееся во все стороны смешение чиновников с праздной толпой обывателей мужчин и женщин»[1008]. Чиновник, порой даже высокопоставленный, – неотъемлемая часть такого общества, которое в значительной своей части было оппозиционно и сильно недолюбливало бюрократию, в особенности столичную.
«Все зло у нас имеет своим источником Петербург, его чиновничество, его дворцы и проч. Зло это так глубоко въелось в наши отношения, что искоренить его может только катастрофа. Видно это всего лучше со стороны, ибо когда попадаешь в эту атмосферу, то она ослепляет, заволакивает глаза», – записал 18 сентября 1902 г. в дневнике бывший московский губернатор и действующий московский городской голова князь В.М. Голицын[1009]. Бюрократию традиционно обвиняли в органическом неприятии земства и вообще всякого общественного самоуправления. Эта оценка не вполне соответствовала реальности, однако определенные основания у нее были. Недолюбливал земство сам Александр III. На всеподданнейшем отчете олонецкого губернатора за 1887 г. против того параграфа, где говорилось, что земство «строго держится закона и в действиях своих постоянно идет рука об руку с администрацией», Александр III поставил помету: «Утешительное исключение». «Походом» на местное самоуправление пошел Д.А. Толстой. Весьма определенную точку зрения высказывал К.П. Победоносцев: «Земские учреждения в нынешнем виде вносят в отправления государственные безнравственные начала безответственности – разрушая сознание долга и необходимую определительность и способность к учету хозяйственных операций»