Предыстория этого проекта такова. Изданием плакатов в конце 1920-х гг. занималось несколько десятков издательств, что естественно затрудняло, а порой и сводило на нет, возможность какого-либо контроля. В ноябре 1930 г. решением сектора НКП РСФСР была создана Центральная комиссия по контролю над массовой изопродукцией при Главреперткоме с целью введения художественно-идеологического контроля над массовой изопродукцией ввиду бесконтрольного выпуска «антихудожественных плакатов»[308]. Тогда же, в ноябре 1930 г., Изосектором Наркомпроса РСФСР была проведена «чистка» московских обществ «4 искусства», ОМХ, ОХР, ОСТ и др.[309] В январе 1931 г. Агитпроп ЦК докладывал в Секретариат ЦК об обследовании сотрудниками отдела ЦК картинно-плакатной продукции ИЗОГИЗ, АХРР, ОХР, Центросоюза и других издательств, вышедшей после XVI съезда ВКП(б). Ряд плакатов были признаны политически вредными как по содержанию, так и по художественному исполнению; было зафиксировано «неотображение в большинстве плакатов ведущих лозунгов партии», неудовлетворительное руководство ИЗОГИЗ публикацией плакатов и массово-художественных изданий[310]. Проведенный текстологический анализ докладной записки отдела ЦК и первоначального текста постановления ЦК ВКП(б) позволяет утверждать, что зафиксированные в записке результаты проверки явились основными положениями будущего постановления.
Таким же образом можно проследить последствия принятия этого постановления и механизмы партийно-государственного контроля за его исполнением. Уже 28 марта 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР обратился с письмом в Наркомат финансов и СНК СССР об ассигновании дополнительных средств на командировки художников в колхозные и индустриальные районы страны для написания агитационно-пропагандистских произведений. Такая задача была поставлена в постановлении ЦК. Решением СНК СССР для этих целей было выделено 100 тыс. руб. и создана межведомственная комиссия из представителей ПУР, ЦК Рабис, ИЗОГИЗ, Федерации художников для разработки тем для художников. 9 апреля 1931 г. Агитпроп ЦК докладывал на Секретариате ЦК о предпринятых отделом мерах по реализации постановления, в том числе об изъятии 14 антисоветских плакатов, организации выставки плакатов, создании инициативной группы по выработке устава общества художников-плакатистов[311]. 12 мая 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР доложил об организации Федерации объединенного совета работников пространственных искусств, в которую вошли художественные общества «Октябрь», АХР, ОМАХР, ОХС, ОСТ, ОМХ, ОРС, «Круг», «4 искусства» и др., о «чистке» аппарата ИЗОГИЗ, о создании Общества революционных плакатистов (так вначале называли Объединение работников революционного плаката)[312]. 14 июля 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР принял план по проверке состояния картинно-плакатной литературы в целях выполнения того же постановления ЦК ВКП(б). 21 июля 1931 г. коллегия НК РКИ РСФСР приняла постановление по докладу комиссии по «чистке» аппарата ИЗОГИЗ, в котором был сделан акцент на низкой политической и художественной подготовке художников, слабом контроле и некачественной разработке заданий художникам со стороны редакторов ИЗОГИЗ, отмечен большой «процент брака» у художников, выпуск «идеологически невыдержанных и вредных плакатов», сделаны предложения по изменению структуры издательства, форм и методов руководства секторами и др.[313] При ИЗОГИЗ создается общественный совет с привлечением Комакадемии, Главискусства и ЦК Рабис, вводится новый порядок обсуждения тем, эскизов и готовых плакатов. В сентябрьском плане Сектора искусств Наркомпроса 1931 г. было намечено проведение проверки выполнения постановления ЦК обществами художников, а также пересмотр всех деклараций и уставов художественных организаций, их взаимоотношений с госиздательствами и другие мероприятия дисциплинарно-идеологического толка, результаты которых были изложены в отчете заведующего ОГИЗ А.Б. Халатова секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу (12 ноября 1931 г.) о ходе выполнения постановления[314]. Более подробная информация о проведенной кампании по выполнению постановления содержится в отчете Главискусства 25 ноября 1931 г. (организация передвижных выставок-вагонов, повышении качества изопродукции, отражение текущего политического момента и классовой борьбы в изобразительном искусстве и пр.)[315], а также отчете-плане работы ФОСХ на 1932 г. с подведением итогов «классовой борьбы на фронте изобразительного искусства»[316].
В дальнейшем практически каждое художественное общество и госиздательство, производившее плакатную продукция, считало себя обязанным «отреагировать» на инициативу партии. Так, 8 января 1932 г. на секретариате РАПХ был сделан доклад ВУАП-МИТ о классовой борьбе на изофронте Украины[317], а 29 января 1932 г. прошел совместный диспут ОРПП и Комакадемии о задачах плаката с приглашенным докладчиком из ЦК[318]. Об ощутимых результатах перестройки в выпуске плакатно-картинной продукции Агитпроп ЦК доложил 5 апреля 1932 г. на заседании Оргбюро ЦК[319]. Проведение новой политики в отношении наглядной агитации выразилось и в изменении структуры в самом ЦК:
7 мая 1932 г. в составе Отдела агитации и массовых кампаний Сектора общей агитации и массовой работы. Этот перечень можно было бы продолжить, поскольку реализацию принятого в 1931 г. постановления ЦК можно проследить вплоть до 1938 г. Надо сказать, что по многим позициям постановление было выполнено, но некоторые задачи, обозначенные в нем, долгие годы оставались только на бумаге. Издательства отказывались передавать свои издательские портфели ведомствам, боролись за свой приоритет в деле выпуска плакатов, одним словом, продолжали проявлять остатки финансовой и организационной самостоятельности до 1936 г. и отчасти до 1938 г.
Важно также еще раз подчеркнуть, что партия «определяла и направляла», органы цензуры осуществляли многоярусный контроль, а ВЧК/ ГПУ / ОГПУ / НКВД / МГБ / КГБ боролись с изданием (нелегальным), распространением и пересылкой из-за границы запрещенной литературы. «Цензорская работа очень ответственная и очень серьезная работа… Советский цензор должен руководствоваться едиными указаниями, которые дает партия, и строго соблюдать правило, чтобы в печать не проникал политико-идеологический брак, военные и государственные тайны и халтурные произведения. В силу этого у нас должна быть строгая централизация в организации цензуры. У нас должна быть централизация в разработке методологии»[320], – говорил Уполномоченный Совета министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати К.К. Омельченко на совещании с Отделом предварительного контроля 8 мая 1946 г.
Наряду с централизацией, другой особенностью советской политической цензуры, отличающей ее от царской, несмотря на определенную преемственность, является отсутствие законности и, отсюда, размытость допустимых норм, таинственность и полная безнаказанность. Любое произведение на основании тенденциозно сфабрикованных мотивировок могло быть объявлено идеологически вредным. Цензоры и привлекаемые специально для этой цели «компетентные рецензенты» достигали в этом небывалых высот, подвергая критическому анализу художественные произведения классиков литературы и даже классиков марксизма в зависимости от политической конъюнктуры момента. Однако и они испытывали некоторое неудобство, не всегда успевая перестраиваться и следить за передовицами газет и программными выступлениями партийных лидеров.
Об этом свидетельствует любопытная дискуссия между начальником украинского Главлита Полонником[321] и руководителем Главлита К.К. Омельченко, которая состоялась на очередном совещании руководящих работников Главлита в 1946 г. Процитируем ее полностью.
«Тов. Полонник: По вопросам печати мы руководствуемся “Перечнем”. Но мы считаем, что настало время, чтобы дать указания по вопросам художественной литературы. Если мы вернемся к истории, тогда давались указания, какую литературу можно давать. Должен быть кодекс требований по литературе. Если старая цензура запрещала писать что-нибудь порочащее женщину, нарушающее святость семьи, дискредитирующее образ офицера, то мы таких указаний не имеем.
Тов. Омельченко: Вы предлагаете дать общий эталон для художественной литературы, известные рамки?
Тов. Полонник: Чтобы цензор знал, с каким критерием подходить к вопросу оценки художественной литературы.
Тов. Омельченко: Цензор не редактор, он лицо, осуществляющее определенные, порученные ему функции. Мне Ваше предложение не понятно. Художественная литература – это не сапоги тачать. Это не обувная фабрика, где можно давать указание, какой фасон выпускать. Это схоластический вопрос.
Тов. Полонник: Мне хотелось бы получить от Вас какое-то указание.
Тов. Омельченко: Я считаю, что это чепуха. Можете считать это за указание. Какой же можно выдумывать устав для художественной литературы?
Тов. Полонник: Я имею в виду устав 1885 года. Устав цензору художественных произведений»[322]S2.
Заметим, что этот разговор велся на тридцатом году советской власти. Слишком очевидно выражена заинтересованность государства в отсутствии правовых основ контроля за печатным и другим словом. Запретив всю оппозиционную печать декретами 1917 г., введя «временно» в условиях гражданской войны и интервенции в 1918 г. чрезвычайную военную цензуру, организовав в 1919 г. Госиздат, в 1922 г. Главлит, а в 1923 г. Главрепертком, советская власть обеспечила себя мощным аппаратом, просматривающим и проверяющим всех и вся под присматривающим недремлющим оком высших и местных