тован. Писарь хозчасти Колесников среди красноармейцев полка распространялся: «Немецкая армия культурнее и сильнее нашей армии. Нам немцев не победить. Смотрите, какая у немцев техника, а у нас, что за самолеты, какие-то кукурузники. Вся наша печать пишет неправду, в газетах пишут о том, что немцев побеждаем, а на деле наоборот». По этому случаю также сообщалось, что проводится документация для ареста Колесникова[725].
Новая реорганизация НКВД была связана с переломом в ходе войны. Как уже отмечалось, приказом НКВД СССР от 18 января 1942 г. на основе 2-го отдела было образовано 4-е управление НКВД СССР (разведка, террор и диверсии в тылу противника) во главе с П.А. Судоплатовым.
Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля 1943 г. был создан НКГБ СССР. Была также объявлена структура и штатное расписание НКГБ, утвержденные решением Политбюро и постановлением СНК СССР № 393-129сс от 14 апреля 1943 г. Центральный аппарат НКГБ состоял из семи управлений (2-е управление – контрразведка – было создано на базе 2-го и 3-го управлений НКВД) и четырех самостоятельных отделов, а также следственной части и секретариата. В составе 6-го управления был организован отдел «В» (военная цензура и перлюстрация корреспонденции). Таким образом, во время войны деятельность НКВД и его управлений существенно расширилась, в том числе за счет расширения функций и увеличения объемов работы по цензорскому контролю.
В центральном аппарате Главлита также был создан военный порядок, однако на местах дело обстояло не так благополучно, как планировалось в директивных документах. Несмотря на созданную вертикаль местных органов цензуры, они на деле оказывались в подчинении местных партийных руководителей, в руках которых, по существу, находилась вся власть на местах, в том числе и политконтроль. Но, прежде всего, партработники были хозяйственниками, которым жизненно необходимо было сдать госзаказ и накормить людей, а уже потом соблюдать «чистоту» местной прессы. Кроме этого, уже с конца 1920-х гг. в среде партийного руководства среднего эшелона распространенным явлением стало «двойное сознание», вырабатывающееся в ответ на двойное давление – «сверху» и «снизу»: из центра требовали высоких показателей, а местные условия не позволяли пренебрегать интересами своего региона. Так, в письме от 15 февраля 1941 г. начальника Алтайского крайлита Никонова в Главлит описывалась занимательная ситуация, когда цензор использовался на хозяйственном фронте, фактически превратившись в «постоянного уполномоченного Крайкома партии в районах по различным сельскохозяйственным кампаниям». «В 1939 году находился в командировках более двухсот дней», – писал Никонов. «В 1940 году 176 дней, это не считая различных краевых и городских совещаний, пленумов и различных поручений Райкома и Горкома партии как внештатный пропагандист и консультант. 1941 год только начался, но, по существу, все пошло по-старому. В январе уже был в командировке 15 дней по хлебозаготовкам, вернулся из командировки 24 января, с 27 по 29 января был на пленуме ВКП(б), а 4 февраля в Крайкоме ВКП(б) было совещание и снова получил путевку для поездки в район по ремонту тракторов сроком по 15-20 февраля… Март – апрель – май и говорить не приходится – это самые боевые посевные месяцы в условиях нашего края, и мне по примеру прошлых лет безусловно придется эти месяцы находиться в командировках на севе…»[726]
Курьезность этой ситуации тем более показательна и очевидна, что в течение ряда предыдущих лет партия последовательно проводила кадровую политику для укрепления среднего и низшего звена системы Главлита. Решением ЦК ВКП(б) от 5 февраля 1940 г. «О низовых органах цензуры»[727] было определено утверждение цензоров через номенклатуру местных руководящих парторганов (обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик). Началось «перетряхивание» кадров путем их проверки, предоставления соответствующих материалов и утверждения местными руководящими парторганами. Уже в апреле было утверждено 1478 цензоров, а 2091 дело находилось на рассмотрении[728]. И это на фоне повсеместных массовых репрессий и после незадолго до этого прошедшей коренной «чистки» центрального аппарата Главлита 1937-1938 гг. Даже начало войны не могло отвлечь сотрудников системы цензуры от «аппаратных игр», доносов и следовавших за ними увольнений и репрессий. Таково было «дело» начальника латвийского Главлита Гринвальда, инспирированного работником Главлита Латвийской ССР Л. Креслиной, приславшей Н.Г. Садчикову донос буквально на следующий день после начала войны. Гринвальд обвинялся в том, что «ничего не мыслит в нашей работе и не хочет вникать в нее…, рушит работу и несет панику, ведет себя крайне безответственно». Например, 22 июня, когда уже стало известно о серьезности положения, Гринвальд не счел нужным явиться на работу, и оказалось, что он полтора часа сидел в парикмахерской. Но главным его «преступлением» было то, что он первым делом приказал бухгалтеру получить из банка деньги, хотел разослать уполномоченных из Риги по уездным городам и не отвечал ночью на звонки. В доносе указывалось также, что Гринвальд «спутался с некой Аусекле (раньше продажная женщина), устроил ее в Главлите». «Утверждают, что она кокаинистка» и он «в полной власти этой женщины»[729]. Понятно, что вскоре Гринвальд был «срочно снят с работы», и материалы его дела были посланы в 5-й отдел НКГБ СССР[730].
Начало войны повлекло за собой смену 80% состава работников цензуры, ушедших на фронт; в Главлите шла перестройка работы на военный лад, как во всех государственных учреждениях. Приказами уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальника Главлита № 700 от 7 октября 1941 г. и № 184 от 17 апреля 1942 г. в Главлите были созданы и укомплектованы группа самозащиты, звено связи и охраны порядка, пожарное и восстановительно-аварийное звено, санитарное звено и другие подразделения, полностью готовые к противовоздушной обороне[731].
Усиление дисциплины и требований к качеству работы приобрели в начальный период войны систематический характер: нарекания и соответствующие наказания следовали за любое отступление от Перечня, состав которого существенно изменился в связи с требованиями военного времени, кроме того, значительно расширились границы требований к политико-идеологическому содержанию текстов, исключались любые двусмысленности и разночтения. Претензии партийных органов к работе цензуры были серьезными, цензоры допускали разглашение военных и государственных тайн, были недостаточно бдительны к идейному содержанию объектов цензуры. Это отмечалось в приказе № 270 уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальника Главлита от 26 мая 1942 г., в котором одновременно продолжались обвинения в адрес начальников главкрайобллитов, ослабивших внимание к подбору, закреплению и воспитанию кадров. К тому же на местах было широко распространено совместительство в связи с нехваткой средств и кадров. Такие сотрудники, как говорилось в приказе, «слабо знают перечни и дополнения к ним; не изучают инструкции и информационные письма, недостаточно повышают свой идейно-политический и общекультурный уровень». В этой связи были отмечены Главлиты Казахской ССР и Башкирской АССР, Саратовский, Новосибирский, Рязанский, Пензенский об л литы и Красноярский край лит, в которых работа была поставлена особенно плохо – «здесь начальники недостаточно знают людей, не имеют необходимого резерва, не выдвигают женщин на цензорскую работу, затягивают замену слабых работников и замещение вакантных должностей…, нередки случаи нарушения решения ЦК ВКП(б) от февраля 1940 г., запрещающего переброску цензоров на другую работу». Одновременно намечались меры, которые должны были ликвидировать эти недостатки[732]. Однако при внимательном прочтении грозной постановляющей части приказа становятся очевидными его привычно демагогическая интонация, отсутствие реальных условий для выхода из создавшегося положения.
Война внесла свои коррективы во все сферы жизни – и на фронте, и в тылу. Несмотря на опережающую перестройку цензуры, с началом войны произошли большие изменения в наполнении Перечня сведений, составляющих государственную и военную тайну. Парадоксально, но дисциплина военного времени в какой-то степени облегчила, если так можно выразиться, процедуру контроля: критерии запрета стали более четкими, любое сомнение решалось в пользу отрицания. Политикоидеологические требования стали менее расплывчатыми: патриотизм сплотил авторов самых различных направлений в едином стремлении к победе, «самоцензура» с одной стороны, стала следствием искреннего понимания гражданского долга, с другой стороны, была связана с боязнью нарушить дисциплину военного времени. Так, если в 1940 г. было выявлено свыше 1,5 тыс. допущенных в печати ошибок, то в последующем число их не превышало в среднем 80-90 в год. «Ударная» работа сотрудников Главлита получила свое отражение в приказе № 338 от 25 июня 1942 г., посвященном итогам соцсоревнования. В нем говорилось, что коллектив сотрудников Главлита «развернул борьбу за повышение производительности труда, повышение норм читки, за укрепление дисциплины труда, за повышение качества работы». Подведенные итоги по соцсоревнованию показывали, что на первое место по Главлиту вышел Отдел иностранной цензуры (начальник отдела – Добросельская), второе место занял Радиоотдел (начальник отдела – Буртаков) и т. д. По отделу иноцензуры объем работы во время войны не изменялся. При этом до войны в отделе работали 40 цензоров и 25 контролеров, а в военное время остались на работе 10 цензоров и 6 контролеров. Если до войны каждый цензор в среднем в день просм