[813] позволяют говорить о непоследовательности проводимой партией политики в области культуры. Как и прежде события развивались в рамках условий привычной игры, правила которой хотя и оставались неизменными и усваивались ее участниками, но постоянно обновлялись. К таким «новым» формам отношений можно отнести знаменитые встречи в Кремле Н.С. Хрущева и его посещения выставки в Манеже. Раздававшиеся с трибуны Кремля грозные крики о наступивших «морозах» соответствовали действительности[814].
Последнее слово в затянувшейся дискуссии о руководстве культурой и контроле над ней было сказано, как мы уже говорили, на июньском 1963 г. пленуме ЦК КПСС. Прежде всего был подчеркнут прежний тезис о «партийности литературы», а также резко осуждены «натуралистические» «серые», «формалистические», «антинародные» произведения модернистов. На словах партийные лидеры не призывали к прямым репрессиям, Л.Ф. Ильичев демагогично заявлял, что главное не в том, чтобы «отлучить» подвергнутых критике писателей, а в том, чтобы помочь им понять свои идеологические ошибки. На деле же репрессии вскоре последовали и стали отличительной чертой советской действительности на ближайшие десятилетия: политический корабль страны советов разворачивался и брал новый курс. СССР брежневской эпохи – эпохи «застоя» стал для мира воплощением зла и полицейского государства. Именно в этой связи следует рассматривать первые политические процессы над И. Бродским (1964 г.), A. Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем (1966 г.), В.Я. Тарсисом (1966 г.). Акции устрашения были направлены против нелегальной молодежной группы «Смог» (В. Алейников, В. Баташев, Б. Дубинин, Л. Жбанов, B. Гусев, С. Морозов и другие), а также против подпольных журналов и сборников «Синтаксис», (1959-1960 гг.), «Бумеранг» (1960 г.), «Феникс» (1961 г.), «Коктейль» (1961 г.), «Времена года» (1962 г.), «Сирена» (1962 г.), «Фонарь» (1963 г.), «Мастерская» (1964 г.), «Бом!» (1964 г.), «Сфинксы» (1965 г.) и многих других.
Начавшиеся «профилактические мероприятия», сопровождавшиеся истеричными пропагандистскими кампаниями, разделили советскую интеллигенцию на многочисленную «группу поддержки» и малочисленную оппозиционную, отныне ставшую для советской власти неблагонадежными или диссидентами. В записке КГБ в ЦК КПСС от 11 декабря 1965 г. творческая интеллигенция в лучших традициях и стилистике периода 1930 – начала 1950-х гг. открыто обвинялась в антисоветской деятельности, враждебности к советскому строю, антинародности, буржуазности и многих других грехах. «Трудно найти оправдание тому, что мы терпим, по сути дела, политически вредную линию журнала “Новый мир”… Критика журнала “Юность” по существу никем не учитывается и никто не делает из этого необходимых выводов. Журнал из номера в номер продолжает публиковать сомнительную продукцию, выдавая ее за достижения литературного процесса… Многие произведения советских писателей печатаются в реакционных журналах за рубежом…»[815] – отмечалось в записке КГБ. Вывод напрашивался сам собой: пришло время решительных действий и открытых репрессий.
Открытое подавление инакомыслия способствовало появлению диссидентского, а затем и правозащитного движения в стране, явилась причиной разделения культуры на официальную, подцензурную и находящуюся в пределах контролируемости, и неофициальную, распространявшуюся путем «тамиздата» или «самиздата». Этот раскол, вынесший на поверхность только разрешенные цензурными органами произведения, каким-то образом сгладил конфронтацию, поскольку наиболее оппозиционные силы ушли в нишу неофициальной, «второй» культуры. Поэтому и деятельность таких органов, как идеологическая комиссия, была, по сути, исчерпана. Последним «исходом» либералов было изгнание в 1970 г. из «Нового мира» А.Т. Твардовского. Советские идеологи хорошо усвоили урок истории: «Будапешт начался с брожения в литературных кружках». В бой вступали совсем другие силы, силы КГБ.
Косвенным результатом реформирования системы явились некоторые изменения в соотношении «сторон» «треугольника». Возвращение прежнего могущества КГБ и расширение административно-командных функций партийного аппарата, имеющих мощные рычаги управления культурой, а также большие возможности наблюдения, слежки и проведения оперативных мероприятий опережающего и последующего свойства, привели к частичному поглощению контрольно-запретительных функций Главлита в части идеологического контроля. Для Главлита наступила пора ведомственной периферии: с августа 1963 г. до августа 1966 г. он находился в составе Государственного комитета Совета министров СССР по печати (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 10 августа 1963 г.)[816]. В результате этого недолгого пребывания Главлита в родственной сфере возникла опасность ослабления его могущества, снизился его авторитет, ухудшилось материальное положение и изменилось место на иерархической лестнице номенклатурных привилегий. О явном недовольстве свидетельствуют материалы отчета Главлита за 1963-1965 гг., направленного в ЦК КПСС:
«Государственный комитет Совета Министров УССР по печати 11 июня с.г. принял постановление “Обусилении контроля общественнополитической и художественной литературы”. Из этого постановления вытекает, что основную ответственность за идейное содержание литературы должны нести не издательства, а органы цензуры. Это в корне противоречит постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 10 августа 1963 г. № 884, а также постановлению ЦК КПСС от 3 апреля 1957 г. “О работе Главлита СССР” и фактически ведет к возрождению старых методов работы, осужденных ЦК КПСС.
Следует сказать, что на заседание Комитета по печати Украины, где рассматривался этот вопрос, не были приглашены представители союзного Главлита и даже не были поставлены в известность о его рассмотрении. Необходимо отметить, что, основываясь на двухлетней практике работы в составе управлений и госкомтетов по печати, руководители многих главкрайобллитов неоднократно высказывали соображения о нецелесообразности создания управлений по печати в некоторых областях, о неудобствах в связи с объединением партийных организаций главкрайобллитов с парторганизациями госкомитетов и управлений по печати, об ухудшении связи с партийными органами из-за возникновения промежуточной инстанции в виде комитетов и управлений по печати»[817]т).
Далее приводятся сведения о нежелании целого ряда республиканских и обллитов расходовать средства на содержание управлений печати во всех областях. Так, начальник Главлита Эстонии Адамс подчеркнул, что на практике органы цензуры превращаются в ведомственный орган. Ухудшилась связь Главлита республики с ЦК КП Эстонии. Начальника Главлита уже не приглашали на заседания ЦК КПЭ. По словам Адамса, при постановке вопроса о необходимости участия в такого рода мероприятиях представителя Главлита, в ЦК КПЭ ответили, что на заседания в ЦК приглашаются председатель Госкомитета СМ ЭССР по печати, его заместитель. Увеличить число участников от одной организации не представлялось возможным. По мнению Адамса, председатель Госкомитета по печати основное внимание уделяет вопросам издательского дела, полиграфии и проблеме обеспечения бумагой, а начальник Главлита Латвии В.Н. Агафонов высказал мнение, что с момента вхождения органов Главлита в состав Госкомитета объективно сложилась тенденция к ослаблению авторитета органов Главлита. Так, Госкомитетом СМ Латвийской ССР по печати в обход Главлита были одобрены политические плакаты и ряд афиш, исполненные в формалистической манере[818].
Между тем цитируемый документ содержит перечень важнейших «достижений» цензуры «по предотвращению в контролируемой литературе ошибок политико-идеологического характера», о чем свидетельствует тематика информационных писем, оперативно направленных в ЦК КПСС по результатам работы. Вот только некоторые из них: «О многочисленных фактах разноречивого освещения в исторической литературе вопроса о государственных границах нашей страны на Дальнем Востоке. О крупных недостатках в работе издательства «Искусство» при подготовке к изданию литературы по вопросам эстетики. О выявленных недостатках при подготовке к изданию девятитомного собрания сочинений И. Эренбурга в издательстве «Художественная литература». О тенденциозности обращения к читателям «От редакции» журнала «Новый мир» относительно позиций журнала на 1964 год, в котором ряд вопросов шел вразрез с оценками, данными ЦК КПСС и партийной печатью. Об идейно-порочных стихах поэта Н. Глазкова, которые направлялись поэтом М. Лукониным в Чехословакию. О книге В. Перцова «Маяковский в последние годы». О контроле литературы, поступающей в Советский Союз из Китайской Народной Республики. О книгах генерала армии А. Горбатова «Годы и войны», Е. Некрасова «По обе стороны океана», о стихотворении Е. Евтушенко «Станция Зима» и др.[819]
Понятно, что долго такое положение не могло продолжаться, особенно в связи с общими изменениями в политико-идеологической ситуации в стране, во многом сведшей на нет, а впоследствии и полностью уничтожившей, все демократические достижения «оттепели» второй половины 1950 – начала 1960-х гг. После образования в 1966 г. Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР (постановление СМ СССР от 18 августа 1966 г.)[820] как самостоятельного союзно-республиканского ведомства, постановлением правительства было утверждено новое положение, уточнявшее некоторые функции цензуры. Инструкция о порядке цензорского контроля 1967 г., разработанная на основе нового положения, содержала много идеологических установок и ограничений, с помощью которых практически любое художественное произведение или любая информация могли быть объявлены неблагонадежными или несвоевременными, а прохождение через «фильтр» Главлита превращалось в бесконечные «хождения по мукам», выдержать ко