кую кампанию буржуазной печати. Имеем в виду, в частности, подчеркнуть, что книга Солженицына на этот раз в более полной, чем ранее, форме раскрывает суть контрреволюционных, по существу белогвардейских, воззрений ее автора. Она направлена не против каких-то отдельных сторон жизни в Советском Союзе, а против социалистического строя в целом, против самой идеи социалистической революции и строительства нового общества. Автор книги стремится дискредитировать саму идею коммунизма, злостно клевещет на Маркса и Энгельса, на основоположника Советского государства – В.И. Ленина. Касаясь периода гражданской войны, Солженицын расписывает решительные меры со стороны Советской власти и “забывает” сказать, что они были ответом народной власти на массовый белый террор, который был составной частью классовой борьбы буржуазии и помещиков против трудящихся и опирался на иностранную интервенцию против Советской России. В результате этого были расстреляны сотни и сотни тысяч коммунистов и беспартийных, выступавших на стороне Советской власти. Солженицын глумится над подвигом Советской Армии в годы Великой Отечественной войны, полностью оправдывает тех, кто перешел на сторону Гитлера и воевал вместе с ним против собственного народа.
Даже буржуазная печать (например, агентство “Франс Пресс”) признает, что книга Солженицына не содержит каких-либо новых фактов и соображений помимо тех, которые уже широко использовались им в своих предыдущих публикациях. Дело в том, что никаких фактов такого рода современная советская жизнь не дает и дать не может. КПСС, как хорошо известно товарищам, еще на своем XX съезде твердо и определенно подвергла критике нарушения социалистической демократии и законности, имевшие место в прошлом, в 30-40-х годах, и заявила, что ничего подобного впредь никогда допущено не будет. Это наша принципиальная позиция, которую вновь подтвердил XXIV съезд КПСС, и она последовательно проводится в жизнь.
Учитывая все вышесказанное, мы хотели бы обратить внимание на новую антисоветскую кампанию и считали бы желательным, чтобы ваша партия в подходящей для нее форме дала на нее ответ. Мы исходим из того, что, как неоднократно подчеркивалось в документах вашей партии, борьба против антисоветизма является общим делом коммунистов.
(Только для Парижа. В Москве с удовлетворением обратили внимание на статью т. Лейрака в “Юманите” от 31 декабря 1973 г. Думаем, что взаимодействие наших партий в этом случае, как и во многих других, может сыграть действенную роль в деле борьбы с противниками социализма.)
2. Отданы распоряжения опубликовать в “Правде” и “Литературной газете” статьи, раскрывающие антисоветскую, антисоциалистическую суть злостных писаний Солженицына, подлинные цели пропагандистской шумихи вокруг Солженицына, поднятой на Западе.
3. Было поручено ТАСС, АПН, Гостелерадио СССР в оперативном порядке распространить материалы, в которых следовало показать подлинные политические цели враждебных делу мира и социализма писаний и деятельности Солженицына, а также раскрыть суть антисоветской кампании, направленной на разрядку международной напряженности.
4. ВААП поручалось изучить вопрос о возможности применения правовых санкций против нарушения Солженицыным норм советского законодательства и доложить ЦК КПСС по этому вопросу.
5. СМИ было поручено активизировать работу по разоблачению антинародной сущности буржуазной демократии, расизма, аморализма, буржуазной культуры, в особенности буржуазного диктата по отношению к деятелям демократической культуры»''''[864].
В этой связи следует отметить роль творческих союзов, входивших в систему политической цензуры, которые использовали такие ее формы, как «проработки», лишения привилегий, ограничения в издании и, наконец, исключение из Союза. После высылки и лишения гражданства А.И. Солженицына в июле 1974 г. эта схема стала применяться достаточно часто и воспринималась Западом, как это ни покажется странным, довольно спокойно, поскольку вынужденную эмиграцию специалисты по правам человека рассматривали более благосклонно, чем репрессии. Только в 1970-е и 1980-е гг. из СССР эмигрировали: В. Аксенов (1980), Ю. Алешковский (1979), А. Амальрик (1976), Г. Андреев, Д. Бобышев (1979), Н. Боков (1975), Ф. Берман, В. Бетаки (1973), И. Бродский (1972), В. Войнович (1980), А. Галич (1974), Л. Гальперин (1979), А. Гладилин (1976), Н. Горбаневская (1975), Ф. Горенштейн (1980), С. Довлатов (1978), Л. Друскин (1980), А. Зиновьев (1978), Л. Копелев (1980), Н. Коржавин (1974), Ю. Кублановский (1982), К. Кузминский (1975), А. Кузнецов (1969), Э. Лимонов (1974), В. Максимов (1974), Ю. Мамлеев (1975), В. Марамзин (1975), В. Нечаев (1975), В. Некрасов (1974), Р. Орлова (1980), М. Поповский (1976), А. Синявский (1973), Саша Соколов (1975), А. Солженицын (1974), Л. Халив, М. Хейфец 1980), А. Цветков (1975), Е. Эткинд (1974), С. Юрьенен, Г. Владимов (1983)[865].
Постепенно происходила деградация творческих союзов. Они превратились в кормушку для приспособленцев и литературных чиновников с погонами. Пресловутый советский блат и система взаимных обязательств открывали конформистам дорогу в рай, т. е. ко всем имеющимся материальным благам, в том числе и изданию их произведений. Главную роль в обеспечении материальными благами играли определявшиеся Государственным комитетом по делам издательств (Госкомиздатом) тиражи сочинений писателей-функционеров. Высокие прибыли от многотиражных изданий, грандиозные государственные премии за литературные, художественные и иные «шедевры» создавали дутые образы советских классиков, имена которых сегодня не известны даже специалистам. Та же ситуация складывалась и во всех областях изобразительного искусства, кинематографе, музыке.
По сравнению с тиражами писателей-функционеров, тиражи других авторов были значительно меньше, а тираж устанавливался Госкомиздатом после соответствующего обсуждения в ССП[866]. Бывший функционер Госкомиздата Ю. Идашкин описывал иерархию писателей-функционеров, которые имели преимущество перед другими. На первом месте стояли секретари СП СССР и союзных республик, затем – главные редактора журналов и директора издательств и, наконец, за ними – руководители региональных писательских организаций и заместители главных редакторов[867]. Понятно, что в такой ситуации страна имела постоянный дефицит бумаги (имея миллионные тиражи партийных газет и иной партийной литературы). В 1974 г. Госкомиздат издал приказ, по которому покупка беллетристической литературы стала возможна только после сдачи определенного количества макулатуры[868], и также создал координационный орган для предотвращения повторных изданий.
Практика политической цензуры располагала еще одним совершенным и трудно уязвимым методом, а именно идеологически скорректированным переводом, так называемой цензурой через перевод[869]. В результате этого, например, происходила фальсификация реального развития литературного процесса как зеркала борьбы идей в обществе и в искусстве, эта фальсификация, осуществляемая под знаком «единственно допустимой и правильной» марксистско-ленинской идеологии, находила свое выразительное появление не только в отборе, но и в своеобразном «препарировании» историко-литературных и литературоведческих произведений. Например, в панорамном обзоре тенденций британского литературоведа и критика Уолтера Аллена[870] при переводе для русского издания были пропущены страницы и разделы, отражавшие вклад в литературу таких авторов, как Джорж Оруэлл и Артур Кестлер, на протяжении десятилетий числившихся «идеологическими противниками» социалистической системы[871].
Подчас тяготение к «идеологической опеке» над читателями побуждало руководство издательств приносить в жертву собственному представлению о «верном» и «неверном» в литературе целые части и фрагменты художественных произведений. Красноречивый пример – «операция», произведенная над романом крупнейшего английского фантаста Артура Кларка «Космическая одиссея»[872] (экранизирован Стенли Кубриком), вышедшим в СССР в 1970 г. Можно представить, что идеологическое начальство смутила идея постепенной трансформации главного героя – астронавта Дэвида Боумена – в человекобожество в космосе. Автор послесловия к роману Иван Ефремов был уполномочен издательством оповестить читателей об «отсечении» финальных глав в русском переводе, как «не согласующихся с собственным, вполне научным мировоззрением Кларка»[873].
Еще один пример «косметического» издания – перевод страстной публицистическо-репортажной книги патриарха американской журналистики Стадса Теркела «Работа»[874], осуществленный в СССР. Панорамная картина жизни в США 1970-х, представленная на 500 с лишним страницах оригинала, «съежилась» у нас до книжечки в 12 авторских листов[875]. Цензурирование осуществлялось прежде всего путем целенаправленного отбора, о сверхзадаче которого можно судить с полной ясностью, если добавить, что в русский текст не попали монологи таких персонажей-собеседников С. Теркела, как безработный, домашняя хозяйка и женщина легкого поведения. «Неадекватным» целям издания редакция посчитала и предпосланный книге эпиграф из Уильяма Фолкнера, не слишком соотносившийся с каноническим представлением советского общества о труде как единственном смысле и оправдании существования человека.
В творчестве любимого широкими массами читателей СССР Джона Апдайка пуристы отечественных идеологических ведомств не могли принять его подчеркнутого интереса к интимным сторонам жизни. Поэтому не случайно читающий русские переводы Д. Апдайка порою выносит впечатление, что перед ним произведение другого автора. Как правило, дело обходилось смягчением грубой лексики и опущением отдельных подробностей; однако купюра объемом в страницу печатного текста в переводе романа «Кролик, беги!»