В то же время, именно на период 30-50-х гг. приходится интенсивное осмысление партийности и создание первых концепций партии. А. А. Киселев приписывает основную заслугу в этом процессе Г. Болингброку и шотландскому философу Д. Юму[220]. Однако почва для их исследования была подготовлена творчеством Дж. Свифта. Его поэзия ирландского периода содержит достаточный объем материала, чтобы сделать вывод об отношении к партийности.
Партийная полемика в поэзии Свифта представлена грубой и примитивной: оппоненты склонны приписывать друг другу крайние, бескомпромиссные позиции. В одном из стихотворений сатирик осуждает приравнивание оппозиции к «папистам»[221]. Но более показательно другое произведение, связанное с заговором епископа Эттербери в 1722 г. Оно написано в форме диалога между вигом и тори, обсуждающих подарок епископу из Парижа – собаку по кличке Арлекин. Виг по сюжету утверждает, что собака сообщила государственному секретарю о заговоре и выдала его участников. В ответ на это тори просит уточнить, о какой собаке идет речь. Возможно, это пес-Уолпол, который «возвращается на свою блевотину?»[222] В данном случае имеет место аллюзия на библейский текст, в котором говорится о неисправимости нечестивцев. Текст высмеивает необоснованность подозрений тори в якобитских симпатиях.
Наиболее крупное произведение на эту тему – «Диалог между безумным Муллинексом и Тимоти». Дублинский нищий безумец Муллинекс оказывается более здравомыслящим человеком, чем вигский политик. Он задается вопросом: почему все ненавидят якобитов? Ведь их в Великобритании осталась лишь горстка, а все тори перебежали к Ганноверам. Их лидеры побросали оружие и занялись воровством. В сущности, «якобитский вопрос» – лишь кукольное представление, призванное разжигать политические страсти и отвлекать общество от реальных проблем. Если на политическую сцену взойдут Фауст с Мефистофелем, никто их не заметит, но появление Панча (под именем которого выведен Претендент) повергнет всех в панику[223]. Определить, где настоящая «мать», а где «претендент» – задача, достойная царя Соломона. Мы снова сталкиваемся с многослойным символическим языком Свифта, в основе которого лежат библейские мотивы. В данном случае речь идет о суде царя Соломона, решавшего спор между двумя женщинами, претендовавшими на одного младенца. То есть, по мысли автора, необходимо различать интересы нации («матери») и интересы свергнутых Стюартов («Претендента») [224].
Претендент, представленный в шутовском облике Панча, наделен крайне негативными чертами: постоянно выделывает трюки, всюду сует свой нос, дразнится, обезьянничает, перебивает, смущает, прерывает всякое серьезное дело. В то же время, тори остаются зрителями: ведь если они присоединятся к представлению, то обесчестят себя перед двором. Однако это не убеждает вигского оппонента. Он, по собственным словам, зовет тори молодцами, но за спиной – сукиными сынами («sons of whores»), оскорбляет, клевещет, доносит, обвиняет. Но делает это из соображений лояльности и общественного блага. Впрочем, Муллинекс не дорожит партийностью и в ответ посылает проклятия тори и вигам[225].
Возможно, столь жесткая критика сторонников Стюартов вызвана соображениями безопасности. Ведь Свифт, как известно, положительно относился к католикам Великобритании (о чем говорит, к примеру, его известный памфлет «Кризис»). В то же время его отношение к якобитам выражено в письмах вполне определенно: «Я всегда считал себя противником Претендента, поскольку рассматриваю его пришествие как наихудшее зло по сравнению с правлением вигов…»[226]. Очевидно, разгадка кроется в разделении автором «папистов» на религиозных и политических. Католические священники, по его мнению, отождествляют себя с интересами Великобритании и лояльны правительству[227], тогда как якобиты – мятежники и отщепенцы.
Позиция Свифта не сразу была поддержана Болингброком. Через много лет после своего перехода на сторону Претендента в 1714 г. виконт подвергает резкой критике движение якобитов. В сочинениях, написанных в 30-е гг. XVIII в., он исходит из концепции единства национальных интересов. «Письма об изучении и пользе истории» провозглашают этот принцип открыто[228]. В «Идее о Короле-Патриоте» он проявляется в признании результатов Славной революции и в ориентации на благо всего народа. Просветитель отвергает подход французского короля Людовика XIV, который относился к стране как к собственной вотчине и даже само слово «государство» (l’etat) считал оскорбительным. Согласно замыслу автора, Король-Патриот должен быть национальным лидером. Это подразумевает приоритет конкретных национальных интересов по отношению к абстрактным принципам, к примеру, таким как принцип легитимизма, которого придерживались якобиты[229]. Партия, претендующая на выражение интересов первых, должна руководствоваться конституцией данной страны, а не отвергать ее[230]. Поэтому якобиты понимаются как отщепенцы и предатели. Такая их позиция усугублялась связью с Францией – традиционным противником Англии. Негативное отношение переносится у мыслителя отчасти и на династию Стюартов в целом[231].
Поскольку каждое из звеньев британской политической системы играет свою роль (король, лорды, общины), выдвижение одного из них на первый план считается нарушением конституции. Болингброк разделяет взгляды нарождающейся в тот период политэкономии о соответствии баланса политических сил балансу собственности. В средние века основная собственность принадлежала церкви и лордам, поэтому сам характер владений позволял держать народ в повиновении. В дальнейшем, с развитием промышленности и торговли, общины избавляются от политической опеки. Такую метаморфозу торийиский интеллектуал, как ни странно, оценивает положительно: ведь нижняя палата образовала противовес клерикалам и светским феодалам, тем самым создав новую опору королевский власти. М. А. Барг полагал, что Болингброк ассоциировал баланс сил, сложившийся после 1688 г. с балансом, существовавшем в XVI в., т. е. до Стюартов[232]. Французский вариант баланса сил расценивается негативно: королевский абсолютизм, по его мнению, поглотил все сословия[233]. Таким образом, ни один из трех уровней политической системы не должен переступать положенных ему границ.
Все сословия королевства имеют общие интересы, тем самым обуславливая целостность общества. Палата общин в случае нарушения ее законных прав должна непременно отстаивать свою долю в управлении государством[234]. Если в XVII в., по мнению автора, британскому политическому организму угрожали притязания прерогативы, то в XVIII в. – уже коррумпированность и безответственность парламента[235]. Характерно, что нарушение конституции именно со стороны общин Болингброк рисует в особенно мрачных тонах. Самый жестокий тиран в английской истории Генрих VIII правил «в сговоре» с парламентом. Подобные обвинения звучат также в адрес первых Стюартов. Яков I пытался использовать партийные противоречия в духе политики «разделяй и властвуй». Его преемник Карл I вообще называется «партийцем» («а partyman»). Именно его придворная партия спровоцировала возникновение оппозиции, что привело в дальнейшем к расколу страны на враждующие лагеря[236]. Чем объясняется столь негативная роль общин? Самой идеей прав человека, которая создает парламенту «громоотвод» от всяких обвинений в тирании. Монарх или лорды таковым не обладают, что делает их более открытыми для критики[237]. По-видимому, автор полагает партийность нехарактерной для нормального (т. е. «органического») состояния системы правления и выводит ее из кризиса власти.
Интересное дополнение к идеям виконта представляют рассуждения его друга и единомышленника Джорджа Литтлтона, ставшего в 1737 г. секретарем принца Уэльского (номинального главы оппозиции). Его отношение к партиям можно отыскать в художественном произведении «Письма персиянина» (1735 г.). Подражая «Персидским письмам» Ш. Монтескье, Литтлтон изобразил английское общество глазами перса Селима, который излагал свои наблюдения другу Мирзе, проживавшему в Исфахане.
Помимо традиционной для Просвещения критики избирательной системы, коррумпированности парламента фракционной борьбы[238], в сочинении имеется ряд оригинальных идей. Партии, полагает Литтлтон, провозглашают высокие принципы и заявляют о стремлении идти до конца ради их реализации: «…виггизм – это одно из тех явлений, которые менее чем за столетие ухитрились расколоть и спутать всю нацию. Противоположная фракция называется тори. Те и другие имею столь же сильную неприязнь друг к другу, как последователи Али и Усмана…»[239]. В то же время, стоит только партии оказаться у власти, как она отбрасывает свои принципы и занимается собственным обогащением. Различие тори и вигов – только словесное. В сущности же, резюмирует Литтлтон устами «персиянина», «вигами называются те, кто в данный момент занимают свои места у власти, а тори – те, которые таковых не имеют… так что если нынешние тори получают какие-либо назначения, они становятся вигами; в то же время, если происходит смещение вигов, они превращаются в тори»