Автор нисколько не щадит самих тори. Выступая за укрепление королевской власти и позиций «высокой церкви», они цинично пользуются властью, стоит им только завладеть ею. Своими симпатиями к Франции тори ослабляют международное положение страны и роняют ее честь, предавая традиционных союзников. Кроме того, они наносят ущерб развитию торговли.
Подобные явления автор считает вовсе не случайными, а вполне характерными для британской монархии. Писателя не устраивает слабость центральной власти, ее неспособность консолидировать общественные силы и направить их в конструктивное русло. Корона, по его мнению, сама является инструментом денежной олигархии: «Это, вероятно, самая свободная из всех конституционных монархий, которые известны в мире. Знать и народ так поделили полномочия между собой и имеют такой вес в правительстве, что король не в состоянии ничего сделать ни решением, ни советом. Он не может подавить несогласных силой, поскольку те вооружены… Не может и купить их, поскольку все должности выборные, а владения короны окупают только затраты королевского дома»[241]. Подобные проблемы, по мнению автора, специфичны для «готического правления», ведущего свое происхождение от военной демократии. Единственным возможным решением ему представляется создание в государственном аппарате противовесов для осуществления «баланса сил»[242].
Однако размежевание с якобитскими мятежниками и декларирование единой «конституционной платформы» для всех политических фракций не исчерпывает концепцию партий Болингброка и его единомышленников. Ее главное звено – теория оппозиции. Поскольку данный вопрос относится к дискуссионным, следует остановиться на его освещении в историографии.
В зарубежной историографии проблематика, поднятая Болингброком, выводится из того факта, что парламент утратил свою традиционную функцию посредника между монархом и народом[243]. Поскольку виги перестали ассоциироваться с «национальной партией», Болингброк пытался сформировать таковую на базе осколков тори[244]. А. Хассал полагал, что резкие выпады против партийности в «Рассуждении о партиях» нужно понимать как попытку преодолеть противоречия в оппозиционном лагере[245]. У. Сичел обращал внимание на глубоко продуманную двухстороннюю стратегию борьбы: как литературно-публицистическую, так и собственно парламентскую[246]. С другой стороны, И. Крамник не видит ничего необычного для Августианского века в критике партий[247]. По накалу политической борьбы публицистика Болингброка сравнивалась Дж. Ч. Коллинзом с «Письмами Юниуса» – документом восходящего радикализма[248]. Дж. М. Робертсон, напротив, считал, что обострение литературной полемики обусловлено уходом республиканизма с политической арены[249]. Рядом исследователей отмечалась апелляция мыслителя не к общинам, а к королевской семье[250].
Различные оценки теории оппозиции присутствуют и в отечественной историографии. Т. Л. Лабутина утверждает, что критика коррумпированности политической системы со стороны «партии конституционалистов» носила тактический характер, поскольку с приходом отдельных оппозиционеров к власти ситуация не менялась[251]. Отмечая всплеск журналистики в данный период, Е. А. Доброва указывает на тесную связь политической борьбы с социально-экономическими вопросами, иную классовую ориентацию оппозиции и воинствующий характер полемики[252]. Д. В. Кутявин подходит к взглядам Болингброка с позиции эволюции. Первоначально мыслитель, работая над созданием легальной оппозиции на рубеже 20-30-х гг. XVIII в., развивал критику вигского правительства и формировал позитивную политическую программу. Позднее, в годы пребывания в эмиграции во Франции, создает умозрительную концепцию, которую многие исследователи определили как утопическую. Наконец, разочаровавшись в политике, автор приходит к отрицанию партий[253]. Как видно, оценка болингброковской теории оппозиции широко колеблется. Обе ее интерпретации – и как традиционная борьба фракций, и как столкновение принципов – имеют достаточные основания.
Выше мы пришли к выводу, что торийские идеологи, как правило, отвергали самостоятельность партий во имя общественной солидарности. Но каким же образом следует понимать массу материалов, которая говорит об оппозиции? Она должна быть интерпретирована в зависимости от контекста, для выяснения которого необходимо использовать соответствующую методологию. Поскольку в данном случае идеология анализируется в рамках политической борьбы, на первый план выступает ее функциональная сторона. Наиболее продуктивным, на наш взгляд, является сочетание двух подходов. Первый представляет собой теорию элит. Она рассматривает властные круги как целостную систему, обладающую набором специфических функций и стремящуюся к динамическому равновесию[254]. Другой подход связан с концепциями идеологии А. Грамши и Л. Альтюссера, сформулированными в рамках неомарксизма. Согласно А. Грамши, идеология является ключевым фактором осуществления и поддержания политического господства. Л. Альтюссер рассматривает конкретные «идеологические аппараты» государства и механизмы их функционирования[255].
Прежде чем подходить к вопросу о политической программе и методах борьбы торийской оппозиции, необходимо ознакомиться с ее взглядом на текущее положение государственного строя.
Главным критическим произведением Болингброка заслуженно считается «Рассуждение о партиях». Создавшаяся политическая система описывается им как «зловредно-загадочное хитросплетение биржевых махинаций»[256]. Автор наносит удар по коррупции государственного аппарата, в особенности, по системе подкупов[257]. Всеобщая продажность делает его неработоспособным. Билль о правах, призванный обеспечивать свободные выборы, свободу слова, частые созывы парламента, превратился в фикцию. Речь идет о фактической утрате британцами своей конституции при сохранности внешних форм[258]. У руля власти, продолжал Болингброк, находится узкая группа выскочек, не имеющих личных достоинств, но добившихся высокого положения исключительно благодаря общей испорченности нравов[259]. Их успех объясняется организованностью, включенностью в определенные фракции, каждая из которых поддерживает другую. Они подчинили своему влиянию парламент, так что теперь происхождение, образование, состояние его членов не препятствуют ограблению страны[260]. Сложившуюся ситуацию просветитель определяет как олигархию и тиранию партий[261]. Обличительный пафос особенно ярко отражает характерный для Болингброка этический акцент.
Развернутую критику партийно-политической системы дает также молодой Э. Берк в памфлете «Защита естественного общества», написанном под влиянием виконта. Однако в данном случае критика выражается абстрактно, по отношению к политическим моделям, а не к конкретной политической ситуации. Берковская глубина критики фактически доходит до отрицания политики, что заставляет его наделать негативными ассоциациями такие понятия как «политик» и «государственный человек»[262]. Расширение политической сферы нежелательно, поскольку препятствует каждому сословию заниматься деятельностью, свойственной ему от природы[263]. Это всецело соответствует общефилософской позиции Берка, понимающей человека как существо иррациональное.
Автор последовательно ниспровергает как аристократическое, так и демократическое правление. Вельможи, по его мнению, находятся в постоянном противоборстве, погружая страну в анархию. Их власть не только не мягче королевской, напротив – жестче, поскольку те ведут себя как временщики и мелкие тираны. В данном случае интересны указания в качестве негативных примеров Польши и Венеции[264].
Критика демократии носит в большей степени этический характер. Мыслитель обвиняет ее в пренебрежении к выдающимся достоинствам, в симпатиях к «ловкому человеку». Особого порицания удостоился раскол общественного единства, вносимый демагогами и заинтересованными лицами[265]. Берковский критицизм может быть емко выражен в единственной цитате: «История той знаменитой республики [Афины – М. К.] представляет собой сплошную смесь легкомыслия, безумства, неблагодарности, несправедливости, раздоров, насилия, тирании и, конечно же, всех видов злодеяний, какие только можно себе представить»[266].
По всей видимости, партийность как негативная черта приписывается обеим формам правления, но именно при демократии она принимает угрожающий характер. О проницательности молодого Берка Дж. Морли отзывается в следующем заключении: «…Что примечательно в первой работе Берка, так это понимание того факта, что за интеллектуальными схватками… незаметно прорастала сила, которая могла бы потрясти основы гражданского общества»