Относительно нейтральное восприятие англичанами большевистского переворота в самый начальный период объяснялось несколькими причинами. Прежде всего, как свидетельствуют дневниковые записи зарубежных дипломатических и военных представителей[669], авторитет Временного правительства внутри России и за ее пределами к концу октября 1917 г. снизился настолько, что по образному выражению последнего российского премьера, перспектива прихода к власти большевиков мало тревожила иностранные посольства: «Ленин сбросит Керенского, – так они рассуждали, – и тем самым невольно вымостит путь для «здорового правительства», которое неизбежно придет к власти 3–4 недели спустя»[670]. Далее, определенную роль играла надежда британских правящих кругов на выборы и созыв Всероссийского учредительного собрания, которое было призвано легитимировать республиканский строй в стране, сохранив ее в составе Антанты. Наконец, информация из столицы бывшей империи от дипломатов, агентов разведки и журналистов (которые нередко совмещали написание корреспонденций с негласным сбором секретных данных) носила противоречивый характер. Только 9 ноября утренние британские газеты сообщили читателям о драматических событиях в Петрограде. Передовая статья «Таймс» вышла под красноречивым заголовком: «Критический час России»[671]. В последующие дни страницы прессы Туманного Альбиона пестрели самыми разными сведениями о лидерах большевистского правительства, их целях и планах, перспективах продолжения вооруженной борьбы на Восточном фронте. При этом обозреватели консервативных и либеральных газет почти единогласно противопоставляли Февральскую антимонархическую революцию большинства узурпации государственной власти кучкой крайне левых социалистов в октябре-ноябре, подчеркивая ведущую роль Берлина и германской агентуры в России. Именно они, по мнению британских журналистов, финансировали большевиков для осуществления Октябрьского переворота, но, делали прогноз ведущие английские газеты, германофилы не смогут остановить распад Российской республики, если мировая война будет продолжена. Здесь уместно заметить, что отличительной чертой публикаций на эту же тему лейбористских или близких к ним изданий в первые дни существования Советской власти стало выражение надежды на переход к мирным переговорам воюющих держав под воздействием революционных событий в России [672].
Согласно воспоминаниям совмещавшего осенью 1917 г. должности министра блокады и заместителя министра иностранных дел лорда Р. Сесила, вскоре после прихода к власти большевиков он задал вопрос рабочим в своем поместье, испытывают ли они симпатии к российским социалистам. На что им был получен характерный ответ: «Пока не будут предприняты меры к тому, чтобы сделать войны подобно Первой мировой невозможными, большевистская система продолжит свое распространение». Именно это суждение, по убеждению Сесила, сделало его в дальнейшем горячим поборником создания Лиги Наций[673].
В этой связи несомненный интерес представляют оценки программы большевиков и характеристики их лидеров британскими спецслужбами. Так, например, материалы контрразведки МИ-5, касающиеся деятельности В. И. Ленина, проливают свет на причины оценки его британским истеблишментом как германского агента, получившего, согласно разведывательным данным, 4 млн руб. из секретных германских фондов для дезорганизации власти Временного правительства и развала русской армии[674]. По мнению аналитиков МИ-5, взгляды Ленина на международное положение в завершающие месяцы Первой мировой войны сводились к следующим основным моментам: во-первых, Советская Россия и Германия – естественные союзники, поскольку обе не заинтересованы в создании миропорядка по проектам западных демократий; во-вторых, внешнеполитические цели Москвы и Берлина совпадают тактически, но не стратегически, так как большевики стремятся к мировой коммунистической революции, а правящие круги Второго рейха к установлению его гегемонии на руинах старой Европы; однако, в-третьих, русские должны учиться у немцев государственному регулированию экономики в условиях боевых действий и блокады, особенно организации банковского и коммерческого дела [675].
Изучение архивных материалов показывает, что секретные службы Соединенного Королевства приступили к сбору информации о Ленине и других большевистских лидерах (Л. Д. Троцком, Г. И. Зиновьеве, Л. Б. Красине) еще в 1914 г[676]. В одном из обзоров сведений, собранных агентами МИ-5 за годы мировой войны, находим оценку программы большевиков как противоречащую целям внешней политики Лондона и там же рекомендации чиновникам Уайтхолла в отношении «экстремистского крыла российских социалистов»: «Помните, – гласит один из пунктов этой памятки, – что большевики ненавидят Англию и ее хорошо организованный демократический режим более всех других стран»[677].
Несколько любопытных нюансов оценки ситуации в только что провозглашенной Республике Советов содержал очередной еженедельный обзор, представленный экспертами Политического и разведывательного департамента Форин офис 30 октября (12 ноября) 1917 г. «Большевизм, – подчеркивали его авторы, – представляет собой толстовство, искаженное и доведенное до крайних пределов. Но в данном случае на него рассчитывают немцы, которые видоизменили его в своих целях. Пока невозможно сказать, кто именно из большевистских лидеров получил германские деньги: некоторые, без сомнения, это сделали, другие же являются «честными фанатиками»[678].
В этой связи уместно привести мнение капитана Д. Хилла – одного из наиболее информированных агентов МИ-6, который был направлен в Россию как пилот-инструктор летом 1917 г.[679] Посетив Смольный в первые дни после свержения Временного правительства, Хилл сделал однозначный вывод о намерении народных комиссаров прервать все связи с Антантой. Большевики, по его мнению, – «безжалостны, ограничены и привержены нескольким затасканным демагогическим лозунгам»[680].
Несмотря на оценки такого рода, стоит заметить, что, по мнению некоторых исследователей, хорошо известная декларация А. Бальфура от 20 октября (2 ноября) 1917 г. о возможности воссоздания очага государственности евреев в Палестине имела своей скрытой целью привлечь симпатии части большевистских вождей – представителей этого народа, которых в Лондоне ошибочно считали сторонниками сионизма[681].
Период выжидания и неопределенности официального Лондона в отношении правительства В. И. Ленина подошел к концу 10 (23) ноября, когда Р. Сесил дал развернутое интервью британской прессе. Позицию Военного кабинета определяли, во-первых, громогласные внешнеполитические заявления большевиков о необходимости без промедлений перейти к мирным переговорам с Центральными державами; во-вторых, провал попыток А. Ф. Керенского и ограниченного круга его сторонников «революционной демократии» вернуться к власти с помощью вооруженной силы, символом чего стало отстранение от временного исполнения должности Верховного главнокомандующего и зверское убийство генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина[682]; в-третьих, неоправдавшиеся ожидания легитимации Учредительного собрания как высшего законодательного органа, который можно было бы противопоставить большевистской диктатуре; в-четвертых, ухудшение положения Антанты практически на всех фронтах мировой войны за исключением Палестинского.
Невзирая на различия в подходах членов Кабинета, высших чиновников силовых ведомств и ведущих дипломатов к политике на российском направлении, лорд Сесил в интервью попытался высказать обобщенное мнение о происходивших в России событиях не только Уайтхолла, но и всей властной элиты Британской империи. По его словам, действия большевистских вождей носят непродуманный, провокационный и предательский характер, а их призывы к союзникам вступить в мирные переговоры с Четверным союзом отвечают интересам Германии по расколу Антанты. Кроме того, правительство большевиков, захвативших власть в столице и еще нескольких крупных городах страны, не контролирует положение дел на остальной ее территории, к примеру, в области Войска Донского, атаман которого генерал от кавалерии А. М. Каледин одним из первых объявил народных комиссаров вне закона. В сложившихся условиях, заключал лорд Сесил, ожидать официального признания Советского правительства со стороны Лондона было бы довольно опрометчиво[683].
Первым практическим следствием антибольшевистской позиции, озвученной в интервью Сесила, стало прекращение приема, публикации и передачи телеграмм и радиосообщений из России 16 (29) ноября 1917 г. Даже посол Д. Бьюкенен, который в первые дни после Октябрьского переворота выступал за установление с большевистским правительством рабочих контактов для ведения текущих дел, к концу ноября пришел к выводу о невозможности удержать Россию в войне и реальной перспективе образования российско-германского союза в ближайшее время[684].
Заседание коалиционного Кабинета, состоявшееся 23 ноября (6 декабря) 1917 г. подвело черту под периодом неопределенности позиции Уайтхолла и большей части британской общественности к Совету народных комиссаров (СНК). «Русский вопрос» занял на заседании главное место, получив обсуждение в следующих аспектах: угроза захвата германскими войсками северных портов (Мурманск и Архангельск) вместе с находившимися там колоссальными запасами вооружения, боевой техники и о