ѣзаны крылья; у которыхъ, однимъ словомъ, мысль, теряясь передъ сильнымъ и широкимъ синтезомъ, впадаетъ въ безсмыслицу. Г. Э. Лабулэ — представитель той группы людей, которая требуетъ отъ императорской аутократіи признанія такъ называемыхъ іюльскихъ гарантій, и въ то же время задается миссіей разбивать соціалистическія и федералистическія стремленія. Ему принадлежитъ эта прекрасная мысль, которую я хотѣлъ было поставить эпиграфомъ къ настоящему сочиненію: «Когда политическая жизнь сосредоточена въ одной трибунѣ, страна дѣлится на двѣ части, оппозицію и правительство.» Поэтому, пусть Лабулэ и его друзья, такіе, по видимому, поборники муниципальныхъ вольностей, отвѣтятъ мнѣ только на одинъ вопросъ.
Община въ сущности, подобно человѣку, семейству, всякой разумной и моральной индивидуальности или коллективности, есть существо самодержавное. Въ качествѣ таковаго, община имѣетъ право управляться сама собою, облагать себя налогами, распоряжаться своей собственностью и доходами, открывать для своей молодежи школы, назначать въ нихъ профессоровъ, заводить свою собственную полицію, жандармерію и гражданскую гвардію; поставлять своихъ судей, имѣть свои газеты, собранія, частныя общества, склады, банкъ и т. п. Община постановляетъ рѣшенія, отдаетъ приказанія: отчего бы ей не издавать для себя и законы? У ней своя церковь, свой культъ, свое выборное духовенство; она гласно, въ муниципальномъ совѣтѣ, въ газетахъ или въ кружкахъ, обсуждаетъ все происходящее въ ней и вокругъ нея, касающееся ея интересовъ или возбуждающее ея мнѣніе. Вотъ что такое община; вотъ что такое коллективная, политическая жизнь. Жизнь эта едина, цѣлостна, полна дѣйствія, и это дѣйствіе всеобще; жизнь эта отталкиваетъ препоны, она не знаетъ другихъ границъ, кромѣ заключающихся въ ней самой; всякое внѣшнее принужденіе для нея противно и смертельно. Пусть же скажутъ намъ Г. Лабулэ и его политическіе единомышленники, какъ думаютъ они согласить эту общинную жизнь съ ихъ унитарными исключеніями; какъ они избѣгнутъ столкновеній; какъ они полагаютъ удержать рядомъ съ мѣстными вольностями центральную прерогативу, ограничить однѣ и остановить отъ захватовъ другую, въ одной и той же системѣ установить независимость частей и авторитетъ цѣлаго. Пусть они объяснятся, чтобы о нихъ можно было знать и судить.
Середины нѣтъ: община будетъ самодержавна или подчиненна, все или ничего. Сколько бы вы ни давали ей преимуществъ, но если она не будетъ зависѣть только отъ самой себя, если надъ нею будетъ царить высшій законъ, если большая группа, подъ названіемъ республики, монархіи или имперіи, въ которую она будетъ входить какъ часть, будетъ объявлена выше ея, а не выраженіемъ ея федеральныхъ отношеній, то неизбѣжно случится, что когда-нибудь она окажется въ противорѣчіи съ этой большей группой, и тогда возникнетъ столкновеніе. Въ столкновеніи же логика и сила рѣшатъ, что должна взять верхъ центральная власть, и рѣшатъ безъ разсужденій, безъ суда, безъ сдѣлки, такъ какъ споръ между высшимъ и низшимъ не можетъ имѣть мѣста, какъ несообразность и нелѣпость. И такимъ-то образомъ послѣ цѣлаго періода доктринерской и демократической агитаціи мы снова придемъ къ отрицанію деревни (esprit du clocher), къ поглощенію всего централизаціей, къ аутократіи. Идея ограниченія государства, съ удержаніемъ принципа централизаціи группъ, оказывается поэтому непослѣдовательностью, если не нелѣпостью. Нѣтъ другихъ границъ государству кромѣ тѣхъ, которыя оно само себѣ поставитъ, оставляя на долю муниципальной и частной иниціативы то, о чемъ оно пока не заботится. Но какъ дѣятельность государства безгранична, то можетъ случиться, что оно предприметъ распространить свое вмѣшательство и на то, чѣмъ оно пренебрегло вначалѣ; и такъ какъ оно сильнѣе, говоритъ и дѣйствуетъ всегда во имя общаго интереса, то не только добьется того, чего требуетъ, но будетъ еще и право въ глазахъ общественнаго мнѣнія и судовъ.
Пусть эти либералы, которые такъ сильны, что говорятъ о границахъ государства, сохраняя его верховность, скажутъ ужъ намъ заодно, гдѣ будетъ граница свободы индивидуальной, корпоративной, мѣстной, общественной (sociétaire), граница всяческой свободы? Пусть они, считающіе себя философами, объяснятъ намъ, что такое свобода ограниченная, стѣсненная, подчиненная, находящаяся подъ надзоромъ; свобода, которой говорятъ, надѣвая ей на шею цѣпь и привязывая къ столбу: «иди до этого мѣста, но не дальше». Какъ послѣднее средство уравновѣсить и сдержать центральную власть и защитить отъ ея захватовъ общественныя вольности, придумана была всеобщая и прямая подача голосовъ. О ней мы выскажемся послѣ, а теперь закончимъ общую критику конституцій.
Глава VIIРазборъ аутократической конституціи 1804 года
Централизація, отрицая верховную власть группъ, является фикціей, которая существуетъ временно лишь съ согласія самихъ группъ. — О династическомъ принципѣ въ новѣйшихъ конституціяхъ. — Опредѣленіе тиранніи.
Если читатель усвоилъ себѣ мысли, изложенныя въ предшествующихъ V и VI главахъ, то долженъ былъ вынести вполнѣ ясное и непосредственное убѣжденіе, безъ всякаго умственнаго напряженія или усилія, въ томъ, что централизація, вслѣдствіе своей неумѣряемости, стремясь къ удержанію въ нераздѣльности группъ, по существу своему самостоятельныхъ, и къ деспотическому управленію мѣстностями, добровольно вступившими въ ассоціацію, нарушаетъ тотъ самый принципъ, которымъ она старается оправдать себя, т. е. принципъ политическаго единства; что при этомъ возникаетъ антагонизмъ между центральнымъ управленіемъ и мѣстными аутономіями; что послѣдствіемъ этого антагонизма является искаженіе цѣли правительства, которое отнынѣ прилагаетъ всѣ свои усилія на утвержденіе и развитіе своего преобладанія; и какъ въ этой роковой борьбѣ общественное мнѣніе склоняется въ пользу централизаціи, то верховная власть постоянно торжествуетъ надъ вольностями, расплачиваясь впрочемъ за свои побѣды періодическими революціями. И въ самомъ дѣлѣ, такъ какъ одно и тоже давленіе присуще каждой правительственной формѣ, то инстинктъ массъ побуждаетъ ихъ послѣ извѣстнаго времени страданія стремиться къ перемѣнѣ установленнаго порядка, что, при существованіи централизаціи, заставляетъ страну лишь вращаться въ кругу одинаково ложныхъ гипотезъ, за которыми слѣдуютъ одни тѣ же разочарованія. Форма измѣняется, но тираннія остается неизмѣнною.
И все-таки, несмотря на опытъ и логику, нѣкоторыя изъ этихъ гипотезъ, можно бы даже сказать всѣ, въ разныя времена имѣютъ за собою болѣе или менѣе значительное число приверженцевъ. Многіе убѣждены, что если напр. республика, — они смѣшиваютъ республику съ демократіей, — будетъ искренно проведена въ дѣйствительности, то составитъ счастіе народа и рѣшительно всѣхъ отклонитъ отъ монархіи. Но, замѣчаютъ они, мы не достаточно добродѣтельны, чтобы быть республиканцами! Другіе, и такихъ, если не ошибаюсь, теперь большинство, отдаютъ преимущество той смягченной, умѣренной, консервативной и соглашающей монархіи, которая, по ихъ словамъ, одинаково заботится о свободѣ и власти, одинаково умѣетъ ужиться съ оппозиціей и министерствами, и цѣль которой вполнѣ выражена въ данной ей кличкѣ: Золотая середина. Есть наконецъ и такіе, которые рѣшительно высказываются за единоличное и сильное правительство и для которыхъ сочетаніе цезаризма съ простонародьемъ есть идеалъ политическаго общества.
Вотъ эти-то упорные предразсудки, которыхъ не могутъ поколебать ни противорѣчія, ни неудачи, должны мы разбить; и надѣюсь, что мы достигнемъ этой цѣли, если сосредоточимъ на самомъ дорогомъ для нихъ пунктѣ, централизаціи, возможно большее количество лучей нашей критики. Такъ какъ уже доказано, что въ правительственномъ отношеніи всѣ системы, въ сущности, равноцѣнны, что главное ихъ дѣло централизація, что онѣ различаются между собою лишь конституціей, или, какъ говорятъ астрономы, центральнымъ уравненіемъ, то на этотъ центръ мы теперь и перенесемъ наше сужденіе. Съ этой точки зрѣнія для достиженія цѣли намъ достаточно разсмотрѣть въ послѣдовательномъ порядкѣ четыре члена конституціоннаго цикла или серіи, которыхъ мы назвали крайними и средними членами.
Я сказалъ уже, что какова бы ни была конституція политическаго центра или, другими словами, центральной власти въ государствѣ, составленномъ изъ многихъ самодержавностей или естественныхъ группъ населенія; пусть центръ этотъ представляется императоромъ, королемъ, директоріей, собраніемъ, или же всѣмъ этимъ вмѣстѣ; пусть онъ будетъ абсолютенъ или отвѣтственъ; пусть его подчинятъ правильному контролю, или же избавятъ отъ этого; пусть его ограничатъ въ преимуществахъ, или дадутъ ему неограниченную власть: во всякомъ случаѣ этотъ центръ, шкворень всей системы, останется болѣе или менѣе конституціонной фикціей, но никогда не сдѣлается полной реальностью, въ силу самой природы вещей, по которой всякій организмъ, выводящій изъ своихъ естественныхъ границъ и стремящійся захватить или присоединить къ себѣ другіе организмы, теряетъ въ силѣ то, что выигрываетъ въ пространствѣ, и клонится къ разложенію. Я сказалъ уже, что правительство, такимъ образомъ устроенное, принужденное вездѣ давать о себѣ знать, послѣдовательно принимать всѣ формы, быть всѣмъ понемногу, не можетъ назваться нераздѣльнымъ и въ этомъ отношеніи погрѣшаетъ противъ существеннаго закона власти, что поставленное такимъ образомъ въ постоянное противорѣчіе съ самимъ собою, оно въ концѣ концовъ истощитъ свой собственный абсолютизмъ и погрузится въ анархію. Такое явленіе представляетъ намъ прежняя французская монархія, утомленная послѣ смерти Лудовика XIV антагонистическими элементами, изъ которыхъ состояла нація, и вынужденная, въ надеждѣ на спасеніе, отказаться отъ своихъ полномочій созваніемъ генеральныхъ штатовъ.
Докажемъ сперва, что даже въ аутократическомъ правленіи, при личности государя и династической наслѣдственности, централизація — химера.
Изъ всѣхъ нашихъ конституцій, съ точки зрѣнія сосредоточенія власти и поглощенія государственныхъ силъ, самая логическая есть безспорно конституція 1804 г. Въ дѣйствительности эта конституція даже не представляетъ единства, потому что она заключается въ томъ, что въ центръ берется одинъ человѣкъ и этотъ человѣкъ ставится на мѣсто націи, ея провинцій, расъ, мѣстностей, закрываемыхъ императорскимъ плащомъ. Создавъ первую имперію, Франція оффиціально перестала представлять систему; она стала управляться