4.1 Тезис Тризмана
Известный американский политолог и экономист Дэниел Тризман [2022] опубликовал в журнале Foreign Affairs статью, озаглавленную «Что сместит Путина? Коллапс режима более вероятен, чем переворот». Заголовок одного из разделов даже более красноречив: «Не будет вам переворота». Основной вывод статьи хорошо сформулирован уже в ее названии, однако в конце статьи он конкретизируется следующим образом: «В условиях, когда все утратят доверие к Путину, переворот или революция могут и не понадобиться для того, чтобы его сместить. Возможно, он сочтет для себя наиболее безопасным вариантом выдвижение более презентабельного кандидата на президентских выборах 2024 года – или даже раздел власти еще до них». Мне этот вывод представляется неправильным, вытекающим из недостаточно строгого рассуждения.
Для того чтобы обосновать свою точку зрения, я должен последовательно рассмотреть основные положения статьи Тризмана. Содержательная часть статьи начинается со ссылки на академическое исследование, показавшее, что военные поражения не всегда ведут к краху агрессивных авторитарных режимов. Действительно, основной вывод книги Джакомо Кьезы и Хайна Геманса [2011], на которую ссылается Тризман, таков: «Лидеры, которые ожидают ухода от власти в регулярном порядке – например, путем выборов, – могут ожидать малого выигрыша и большого проигрыша от международного конфликта, в то время как лидеры, предвидящие возможности насильственного смещения, будь то путем переворота или революции, могут ожидать большого выигрыша и малого проигрыша от международного конфликта».
Тризман в такую детализацию не вдается и просто констатирует, что вероятность сохранения диктатором власти после военного поражения довольно велика. Это иллюстрируется примерами Саддама Хусейна после краха его кувейтской авантюры, а также многих арабских автократов, которым удавалось удержать власть после катастрофических поражений в войнах с Израилем. В действительности переход к аргументации на примерах смазывает то обстоятельство, что если не проводить различий между различными видами автократов и их мотивов, то, как показывают Кьеза и Геманс, военное поражение повышает шансы на падение авторитарного режима. Случаи непосредственной причинно-следственной связи между военным поражением диктатора и утратой им власти многочисленны. Достаточно упомянуть падение «черных полковников» в Греции после поражения на Кипре и крах военного режима в Аргентине после провальной попытки захвата Фолклендских островов.
Однако если обратиться к заключениям Кьезы и Геманса в том виде, в каком они были сформулированы, то они как будто согласуются с подходом Тризмана. Если полагать, что Путин считает главной угрозой своей власти переворот или революцию, то тогда он действительно мог рассчитывать на то, что извлечет из военной операции больше пользы, чем вреда, даже в случае поражения. Разумеется, реальный расчет Путина был вовсе не на это, а на скорую и полную победу на поле боя. Вряд ли он или его советники знакомы с трудом Кьезы и Геманса. Однако если бы были знакомы, то нашли бы дополнительное научное оправдание своим действиям. Не могу удержаться от замечания, что в приведенных выше случаях – греческом и аргентинском – подобные ожидания подвели бы диктаторов. Однако поскольку с помощью исторических примеров, как известно, можно обосновать любое утверждение, развивать эту мысль не буду.
Скорее, я усматриваю проблему в логике, которая подводит Тризмана к его основному выводу. Дело в том, что его предположение о возможном способе ухода Путина – «выдвижение более презентабельного кандидата на выборах 2024 года» – приписывает российскому лидеру мотивацию, которая кардинально отличается от мотивации латиноамериканских диктаторов. Действительно, если бы Путин счел целесообразным выдвинуть на выборах 2024 года «презентабельного» кандидата, обладающего более высокими шансами на избрание, то это значит, что он рассматривал бы угрозу потерпеть поражение на выборах как вполне реальную. Это, словами Кьезы и Геманса, вводит его в категорию «лидеров, которые ожидают ухода от власти в регулярном порядке».
У нас нет решительно никаких оснований ожидать, что Путин имел основания опасаться такого исхода. Российские выборы уже давно устроены так, что проиграть их действующий носитель власти не может. Положительный для Путина исход гарантируется широким ассортиментом средств манипуляции, от полного закрытия электоральной арены для всех кандидатов, сколько-нибудь свободных от контроля со стороны властей, до известных особенностей организации голосования и подсчета голосов. Собственно говоря, если бы Путин держался иного взгляда на собственные электоральные перспективы, то у него были бы более сильные стимулы к осторожности во внешней политике даже в том случае, если он считал успех украинской операции гарантированным. Однако Путин знал, что никакое ухудшение экономического положения, даже если последствия санкционной политики Запада затронут подавляющее большинство населения, не подорвет его электоральных перспектив, ибо они однозначны и предопределены.
Разумеется, было бы несправедливо приписывать Тризману наивный взгляд на возможную результативность российских выборов в их нынешнем виде. Главный тезис статьи Тризмана состоит в том, что к моменту, когда Путин примет решение о добровольной передаче власти путем выборов, он фактически власти уже лишится, хотя формально все еще будет оставаться президентом. Такая постановка вопроса могла бы показаться парадоксальной, однако Тризман подводит под нее обоснование, которое не лишено собственной логики и нуждается в обсуждении. Я уже отмечал, что, как показали академические исследования, смена власти в автократиях может происходить путем выборов, но именно в таких условиях, когда диктатор уже согласился уступить власть под давлением каких-то непреодолимых обстоятельств. В этих условиях перспектива проиграть выборы выглядит предпочтительной по отношению к силовым сценариям утраты власти.
По Тризману, фактическая утрата Путиным власти может произойти вследствие процесса, который в заголовке его статьи назван «коллапсом режима», хотя в тексте чаще употребляется слово «meltdown», которое на русский можно перевести как «обвал» или «крах». Основные характеристики обвала, как они перечислены Тризманом, таковы. Во-первых, он находит (вполне справедливо) российскую систему государственного управления весьма высоко централизованной. Эффективность подобных систем, как пишет Тризман, может быть «терпимой» в стабильных условиях, но в условиях кризиса они дают сбой, что порождает угрозу утраты контроля. Во-вторых, чтобы удержать власть, диктатор, как пишет Тризман, должен постоянно поддерживать видимость сильного лидерства. Если же он теряет эту способность, то это ведет к «медлительности, бездействию и в конечном счете измене» со стороны сторонников режима.
Я не вижу веских причин считать, что сбои в функционировании государственной машины и нелояльность каких-то представителей режима следует приравнивать к утрате фактической власти. Северная Корея с ее чудовищными провалами в области государственного управления и известными случаями дезертирства высокопоставленных чиновников, включая даже видного члена правящей семьи, показывает, что персоналистская диктатура может пережить подобные осложнения без особого труда. Однако основная проблема с логикой Тризмана состоит не в этом, а в том, что отсутствует сколько-нибудь убедительное описание механизма, с помощью которого обвал приведет к смене режима. Что произойдет в «черном ящике» между выделенными Тризманом процессами и решением Путина передать власть?
Тризман выделяет несколько признаков кризиса, некоторые из которых уже налицо, а другие носят гипотетический характер (межфракционную борьбу в Кремле, экономические протесты, рост автономии игроков в системе регионального управления и в бизнесе, падение личной популярности Путина), однако механизмами смены власти эти процессы не являются и не могут ими стать. Собственно говоря, только один из них – массовые протесты, если они приобретут общенациональный и политический характер, – может рассматриваться как угрожающий личной власти Путина. Однако Тризман признает, что современные диктатуры располагают всеми ресурсами для силового предотвращения подобных угроз и нет никаких оснований рассматривать современную Россию как исключение.
Дальнейшая логика Тризмана, ведущая его к основному выводу из статьи, не совсем ясно выражена, но, видимо, ее можно эксплицировать следующим образом: хотя каждый из элементов обвала недостаточен для смены режима, все они вместе могут образовать такую совокупность обстоятельств, которая фактически лишит Путина власти и побудит его к формальной ее передаче путем выборов. По мнению Тризмана, Путин может принять такое решение добровольно, без государственного переворота или даже его угрозы.
Полагаю, что пересказанные выше аргументы Тризмана не создают достаточных оснований для такого вывода. Более того, логика развития событий может оказаться совершенно противоположной. Чем более серьезными будут признаки обвала, то есть частичной утраты контроля над отдельными политическими и социальными процессами, тем сильнее окажутся стимулы к тому, чтобы Путин удержал верховную власть в качестве инстанции последнего решения, главного вето-игрока системы.
Более того, прогнозируемая Тризманом фрагментация правящего класса создаст внутри него дополнительную потребность в присутствии такого игрока, потому что иначе возникнет ситуация неопределенности, потенциально угрожающая каждой из фракций. Кроме того, не следует упускать из вида, что для самого Путина отказ от формальной власти – даже если она будет передана подобранному им самим преемнику – был бы чрезвычайной операцией, чреватой не поддающимися гарантированной нейтрализации рисками для его власти, благосостояния и даже жизни.
В этой ситуации реальным механизмом смены власти может оказаться как раз переворот, к отрицанию возможности которого сводится основная мысль статьи Тризмана. Такое развитие событий далеко не обязательно приведет к переходу от авторитаризма к демократии даже в долгосрочной перспективе, но оно было бы естественным развитием ситуации, при котором утративший силу вето-игрок был бы заменен на более эффективного, лучше отвечающего запросам правящего класса.