[1153] сделал в Лапландии для его солдат и еще раз пригласил меня посетить его армию. Мы пожали друг другу руки, он отправился к фюреру. – Его похороны под Зальцбургом проходили очень торжественно, фюрер говорил о нем чрезвычайно тепло. Впервые я видел фюрера столь согбенным.
На Востоке непрерывное отступление. О военной стороне вопроса я не могу судить, но ясно, что многие высшие офицеры не поняли революционного аспекта этой войны и по былому обычаю уделили внимание лишь технически – военной стороне, больше ориентируясь на форму, чем на порыв, стойкость, устремление. Многие возвращенные на службу реакционеры не испытывали благодарности за то, что им пришлось снова становиться офицерами вместо того, чтобы дальше торговать вином, тканями и станками. Многие генералы, фельдмаршалы! Новое направление их не устраивало. О[фицеры] по н[ационал] – с[оциалистическому] р[уководству] были введены слишком поздно[1154]. В конце 1940 года (9.11.) я заключил с Кейтелем соглашение о м[иро]в[оззренческом] обучении вермахта, но его поначалу практически не удавалось вести. Но чем дальше длилась война, чем больше ставилось вопросов о ее смысле, о намерениях наших врагов, тем заметно больше становился интерес. В 1943 году все шло просто прекрасно и естественно: округ за округом. Но партийная канцелярия отказала в поддержке, не освободив от в[оинской] с[лужбы] 12 оф[ицеров]! Когда деятельность, особенно при помощи моего лекторского корпуса Рейха, расширилась, возникло желание лишить меня этой работы. Под предлогом того, что существуют задачи помимо м[иро]в[оззренческого] обучения, [в армии] была введена соответствующая должность. Против этого у меня не было бы возражений, так как существуют вопросы руководства людьми, ежедневных политинформаций, общ[его] обеспечения частей, которые не касаются меня по служебной линии, но как выясняется сейчас, эти объективные причины служили лишь предлогом для того, чтобы не только практически управлять обучением, но и взять на себя духовное руководство над ним. Это вполне в духе тенденции, которая грозит охватить всю п[артийную] к[анцелярию], на что сейчас уже повсюду жалуются: бюрократизация жизни Движения. Юные референты, которые еще ничему не выучились и ничего не сделали, объезжают руководящие ведомства Р[ейха], просят «доложить» им и лишь тогда знакомятся с делами, относительно которых они должны принимать решения. Тогда они «работают» над проблемами, которые находятся в ведении рейхсляйтеров и лезут с бессмысленными придирками, чтобы оправдать свое существование. Сегодня мы обойдем это, но в будущем здесь вспыхнет конфликт, так как Движением нельзя управлять посредством циркуляров и критиканских телеграмм. Я недавно недвусмысленно написал об этом Борману, так как он критически высказывался по вопросам (Высшая школа), о которых ему, очевидно, доложил такой бесполезный референт. Чем Борман, конечно, воспользовался с удовольствием.
30.7.[19]44
Передовые танки русских побывали уже в Митау! Это показатель того, какой мощный прорыв удался советским войскам под Витебском[1155]. Сыграло ли роль в обеспечении войск на Востоке предательство командования запасных частей, покажет будущее. Покушение на фюрера остается уникальным в истории преступлением. Никогда еще офицер высшего командования не желал совершить трусливое убийство. Ольбрихт[1156], который однажды согласился на адъютантство у Носке[1157], похоже, «душа» заговора. То, что в число заговорщиков попал фельдмаршал – Вицлебен[1158] – достойно жалости. Он брал у фюрера даже больше денег, чем полагается по предоставленной ему в связи с тяжелым заболеванием пенсии – 40 000 м[арок] в год из частных средств. Кроме того усадьба, машина и водитель. Последовательному реакционеру хватило бы приличия отклонить всё, чтобы жить в «прусской простоте». Это и некоторые другие обстоятельства демонстрируют крушение эпохи: во времена ноябрьской республики генералы вели себя мирно, в соответствии с конституцией, а сегодня среди них известное число тех, кто хочет стать преступниками. Прискорбно для всех [настоящих] героев, особенно для знатных, которые сражались так храбро, как когда – то при прусских королях.
Я сейчас читаю «Анекдоты» В. Шефера[1159]. От истории «Элизы Алефельдт», жены майора фон Лютцова, у меня выступили слезы на глазах[1160]. Как после 1806 года добропорядочнейшие прусские офицеры искали возможность держаться с большим достоинством. И как это действовало на гордых женщин. – Вчера с М.[1161] я долго гулял по Михендорфу. Мне встретилось большое число остработниц. Они как само собой разумеется бродили по окрестностям, некоторые с тупым и раздраженным выражением лица, другие с широкой улыбкой. Только представить себе, как этот народ набросится на нас, если Восточный фронт развалится! – Но в Москве сидит «Комитет немецкой свободы»[1162] под началом генерала ф[он] Зейдлица[1163], который ежедневно призывает наших офицеров к измене родине и мятежу. Якобы один генерал (Бамлер[1164]) был взят в плен и тем же вечером выступил по русс[кому] радио против Рейха. – Конечно, у Советов есть специальные яды, которые делают людей безвольными и готовыми говорить все что угодно, поэтому мы все тянем с тем, чтобы поверить «немецким» выступлениям, до сегодняшнего дня семья ф[он] Зейдлица и остальные семьи получают обычные пособия! Почтенная жена генерала ф[он] Даниеля[1165] в отчаянии обратилась к гауляйтеру Мейеру: ее муж не может быть предателем. Но всё говорит против него, так как он стоит во главе тех, кто призывает к измене родине.
Михендорф, 27.8.[19]44
С 20.7. мысли все время витают вокруг этого события[1166]. Даже если считать преграды неотъемлемой частью революции и осознавать, что прежняя власть не хочет отступать просто так, нижеследующее все же характерно. Знать и офицерство особо отмечены уже благодаря факту воссоздания вермахта. Многие ныне возвращенные на службу во времена ноябрьской республики торговали тканями, станками, вином. Теперь они поднялись до генералов, фельдмаршалов. Страдающему печенью Вицлебену фюрер подарил виллу, водителя и специальное содержание вдобавок к пенсии. Он взял это все – и участвовал в бандитском покушении. В нигилистическом духе русских цареубийц. Впервые в немецкой истории офицеры, т. е. рыцари, подняли руку на своего главнокомандующего. И даже не так, чтобы некто выхватил пистолет, а потом застрелил бы себя. Нет, с коварством, христианско – католические и протестантско – евангелические предпосылки коего видны с ходом процесса все отчетливее. – Подполковник барон Леонрод[1167] покаялся в декабре 1943 (!) года своему исповеднику о запланированном убийстве. Тот утверждает перед судом, что считал дело чистой «теорией». Он доложил об этом своему епископу, но не Рейху. То есть Ватикан знает обо всем уже полгода! И ждет, когда кат[олики] наподобие Штауффенберга[1168], всегда носившего на груди золотой крестик, совершат покушение. К сожалению, он был застрелен до допроса, поэтому о его исповеднике мы ничего не услышали. – Штиф[1169] написал под конец, что обращается в католичество, чтобы на небесах воссоединиться со своей женой – кат[оличкой]!
Что касается военного саботажа, то постоянно открываются новые детали, раскрывающие преступные замыслы. Сперва у господ для центральной части Восточного фронта не было и 5 дивизий, а после провала за несколько недель удалось отправить 18!
Михендорф, 22.10.[19]44
Вчера впервые переночевал в моей избушке в М[ихендорфе]. Картина полного мира, пока вокруг бушует мироздание, краткий момент расслабления. Снаружи влажный бранденбургский лес, а дальше наш барачный лагерь, сейчас более или менее доделанный. Еще дальше в лесу спецпоезд как последняя возможность отступления, которая пришлась очень кстати, так как едва достроенный барак – столовая был разрушен зажигательной бомбой.
В последнее время я несколько раз побывал в разных гау. Сначала в Нойштадте, так как фюрер поручил мне сказать поминальную речь об умершем гауляйтере Бюркеле[1170]. В лице Б[юркеля] Движение понесло тяжелую утрату: крепкий, внутренне добросердечный и верный человек. Он вместе с Дорио[1171] выступал за подлинную национальную революцию против Петена[1172] и на последней конференции рейхсляйтеров и гауляйтеров еще раз изложил эти идеи. Но события пошли иным путем, есть ли здесь тяжкие упущения с нашей стороны, я не готов решать. Сторонникам мобилизации [французов] против Англии пришлось бы в любом случае убедиться, что их старый офицерский корпус участия в этом бы не принял. Ему было бы трудно воевать с англичанами, в итоге эти офицеры направили бы свое оружие против нас. Три войны против Германии нельзя просто так выбросить из головы. Но в любом случае, вероятно, была бы возможна небольшая [французская] армия для задействования на Востоке. В итоге все ограничилось лишь мелкими подразделениями.