низации, была делом случая и исторических обстоятельств. Между тем в Турции последовательность изменений была сознательно спланирована Кемалем, и эта линия единство-власть-равенство и есть самая эффективная последовательность модернизационных реформ3.
Успех Кемаля в проведении этих реформ определялся его способностью заниматься каждой из них в отдельности и особенно умением создавать впечатление, что когда он занимается одной реформой, то вовсе не собирается проводить другие. Свой большой проект и конечные цели он держал при себе. Прежде всего было необходимо создать турецкое национальное государство в Анатолии на развалинах Османской империи. В своих действиях по определению национального сообщества Кемаль тщательно отделял вопрос об ограниченном, целостном, однородном турецком национальном государстве от вопроса о том, какого типа будет в этом государстве политическая власть. Между 1920 и 1922 г. султан оставался в Константинополе, тогда как националистическое движение под водительством Кемаля набирало силу во внутренних областях. Своими успешными сражениями с армянскими, французскими и греческими войсками Кемаль приобрел значительное число сторонников. Однако султан и султанат все еще пользовались широкой народной поддержкой и симпатией. Кемаль поэтому разделял борьбу за национальное государство и противостояние султанату. Он провозгласил одной из целей националистического движения освобождение султана от контроля британских и французских сил, оккупировавших Константинополь. Он нападал на министров султана за их сотрудничество с чужеземцами, но не на самого султана. Как говорил впоследствии сам Кемаль, «мы избрали своей мишенью один кабинет Ферид-паши и притворялись, что ничего не знаем о соучастии падишаха [султана]. Наша теория состояла в том, что суверен был обманут кабинетом и пребывал в полном неведении о том, что реально происходит»4. Благодаря такой тактике Кемалю удалось привлечь к националистическому делу тех консерваторов, которые все еще считали своим главным долгом сохранять верность традиционному авторитету султана.
Как только победа националистов стала очевидной, Кемаль взялся за политическую организацию нового государства. Националисты прежде декларировали свою верность государю, но в то же время они провозглашали суверенитет народа. Точно так же, как ранее Кемаль отделял национальный вопрос от политического, теперь он постарался отделить политический вопрос от религиозного. Правитель Османской империи совмещал политический пост султана с религиозным постом халифа. Кемаль знал, что, попытавшись посягнуть на этот последний, он столкнется с серьезной оппозицией: халифат давал Турции особый статус среди исламских наций. «[Если] мы потеряем халифат, – писала одна из газет в ноябре 1923 г., – турецкое государство, с его пятью или десятью миллионами жителей, утратит какое бы то ни было значение в исламском мире, а в глазах европейцев мы опустимся до положения мелкого и незначительного государства»5. Сознавая силу религиозных чувств, связанных с халифатом, Кемаль на этом этапе реформирования ограничился упразднением политических составляющих традиционной власти. В ноябре 1922 г. Великое национальное собрание упразднило султанат, но предусмотрело сохранение халифата, с тем чтобы пост халифа занимал один из членов Османской династии, выбранный собранием. Следующим летом была организована Республиканская народная партия и избрано новое Собрание. Вскоре после этого, в октябре 1923 г., столица страны была перенесена из Стамбула – с его многочисленными ассоциациями с Османами и даже с византийским прошлым – в маленький город Анкару в центре Анатолии. Через несколько недель Национальное собрание довершило дело политической реконструкции, официально провозгласив Турцию республикой и определив, что президент будет избираться Собранием. Посредством этой тщательно выстроенной последовательности шагов на место имперских политических институтов османской эпохи были поставлены современные политические структуры светской республики и националистической партии.
После того как был заложен политический фундамент нового общества, Кемаль обратился к религии и культурной реформе. Поддержку этим реформам должны были оказать представители модернизированной и ориентировавшейся на Запад бюрократической и интеллектуальной элиты. Потенциальными противниками представлялись религиозная бюрократия и, вероятно, крестьяне. Чтобы провести желаемые социальные и культурные реформы, необходимо было обеспечить пассивность и относительное безразличие последних. Поэтому Кемаль тщательно отделил эту фазу своих реформ от каких-либо усилий в направлении экономического развития и изменений, которые могли бы стимулировать рост политической сознательности и активности крестьян. В январе 1924 г. Кемаль приступил к секуляризационным реформам и двумя месяцами позже убедил Национальное собрание упразднить халифат и религиозные министерства, отправить в изгнание всех членов Османского дома, закрыть отдельные религиозные школы и училища, объединить тем самым народное образование и упразднить особые религиозные суды, применявшие мусульманское право. Чтобы обрести замену ему, была назначена комиссия для выработки нового кодекса, и в начале 1926 г. Собрание одобрило ее рекомендацию адаптировать швейцарский гражданский кодекс. Были также введены новые кодексы коммерческого, морского и уголовного права, новые процедуры гражданского и уголовного судопроизводства и новая судебная система. В 1925 г. Кемаль начал свою кампанию против фесок как символа религиозного традиционализма, ношение фески было запрещено. Кроме того, в 1925 г. был отменен старый календарь и принят григорианский. В 1928 г. ислам официально был лишен статуса государственной религии, а осенью того же года был издан декрет о переходе с арабского алфавита на латинский. Эта последняя реформа имела фундаментальное значение: она сделала практически невозможным для нового поколения, получившего образование на латинице, доступ ко всему огромному массиву традиционной литературы; она способствовала изучению европейских языков; и она облегчила проблему распространения грамотности.
Осуществление этих социальных реформ в конце 1920-х гг. подготовило почву для усилий в направлении экономического развития, предпринятых в 1930-е гг. Была провозглашена политика этатизма, и в 1934 г. принят пятилетний план. На протяжении десятилетия большое внимание уделялось прежде всего промышленному развитию, особенно в текстильной, чугунолитейной и сталелитейной, целлюлозно-бумажной промышленности, производстве стекла и керамики. В период 1929–1938 гг. национальный доход увеличился на 44 %, доход на душу населения – на 30 %, добыча полезных ископаемых – на 132 %, и «еще более впечатляющие успехи имели место в промышленности»6.
Эта последовательность реформ – национальная, политическая, социальная и экономическая – отражала сознательную стратегию Кемаля. В апреле 1923 г. Кемаль выпустил манифест, обращенный к Республиканской народной партии, где основное внимание уделил политическим реформам, которые он тогда пытался осуществить: упразднению султаната, народному суверенитету, представительному правительству, фискальной и административной реформам. Комментируя эту программу в 1927 г., после того, как уже было начато большинство социально-религиозных реформ, Кемаль специально разъяснял свою стратегию – решать лишь ближайшие задачи и оставлять в тени долгосрочные цели. Программа 1923 г., говорил он, «содержала, в сущности, все, что мы сделали до нынешнего дня. Были, однако, некоторые жизненно важные вопросы, которые не были затронуты в этой программе, такие, к примеру, как провозглашение республики, упразднение халифата, ликвидация министерства образования и министерства по делам медресе [клерикальных школ] и текка [религиозных орденов], введение шляп.
Я держался того мнения, что не стоит вручать невежественным людям и реакционерам судьбу всей нации, что произошло бы, будь они включены в программу раньше, чем пришло их время, поскольку я был абсолютно уверен, что эти вопросы будут в свое время решены и что люди в конце концов будут довольны»7. Имея дело с каждой группой вопросов по отдельности, Кемаль минимизировал оппозицию в отношении каждой группы реформ. Оппоненты одной реформы оказывались изолированы от своих потенциальных союзников, выступавших против других реформ. «Тех, с кем Гази[50] хотел покончить, – справедливо замечает Фрей, – он сначала изолировал»8.
Таким образом, фабианская стратегия отделения одной группы вопросов от другой способствует минимизации противодействия реформатору. Сходные соображения побуждают реформатора использовать тактику блицкрига при решении каждой отдельной группы вопросов. Тогда проблема состоит в том, чтобы принять и применить законы, в которых воплощается данная реформа. Быстрота и внезапность – эти два древних принципа военных действий – становятся в этом случае тактической необходимостью. Наличествующая в политической системе сумма власти обычно достаточно явно сосредоточена в руках лидера-реформатора. Ему нужно провести в жизнь свои реформы прежде, чем оппозиция сумеет мобилизовать своих сторонников, увеличить число участников и общее количество власти в системе и тем самым заблокировать изменения. «Как опыт, так и разум, – писал Ришелье, – свидетельствуют о том, что представляемое внезапно обычно изумляет в такой степени, что лишает человека средств противостоять этому, тогда как если план исполняется медленно, то постепенное его обнаружение может создать впечатление, что это всего лишь проект и что он не обязательно будет исполнен»9.
Упразднение расовой сегрегации в США всего успешнее и всего быстрее происходило, согласно наблюдениям, там, где люди, наделенные властью, предпринимали резкие, твердые и необратимые действия без долгой предварительной подготовки. Такая политика привела к нужным изменениям в поведении без попытки изменить установки и ценности. Однако известно, что изменения в последних обычно следуют за изменениями в поведении. Напротив, более постепенный подход к десегрегации не повышал вероятности ее принятия со стороны тех членов сообщества, кто был против интеграции. «