ективные и субъективные, в том числе биографические, факторы?» [95]. На наш взгляд, подобные исследования американских ученых не только не вносят ясности в вопрос идеологической мотивации политических лидеров, но напротив только запутывают дело. Получается, что следствие ставится на место причины, от чего реальные причины выбора политиком определенной идеологии не становится более доступной. Даже если рассматривать, как это делает Дилигенский, тот вариант, что интегративная сложность является производным от позиции (политик воспринимает и познает действительность так, как требуют его взгляды, партийная принадлежность и политическая интеграция), то совсем не ясно какую пользу для научного познания несет эта категория. Думаем, стоит привести пример того, как данной теорией пользуются западные исследователи. Американские ученые П. Суедфелд и А. Рэнк в работе, посвященной психологии и политическим биографиям 19 деятелей, игравших ключевую роль в пяти различных революциях, пришли к выводу, что свойственная им личностная степень «концептуальной сложности» повлияла на их будущее после прихода к власти революционных сил. У революционных лидерам с наиболее жесткими и догматическими когнитивными стилями не получалось сохранить свое главенствующее положение, когда перед ними вставала задача управления страной, требовавшая других психологических качеств. Особенно показательным в этом отношении авторы полагают сравнение политических судеб таких деятелей как Ленин и Троцкий [96]. Однако выше приведенный взгляд «с запада на восток», показывающий видение американскими учеными психической сути лидеров, но стоит привести и иное видение, взгляд с «востока на запад». Отечественный ученый Е.В. Егорова, в своей работе «Психологические методики исследования личности политических лидеров капиталистических стран» дает анализ восприятия Советского Союза ведущими деятелями рейгановской администрации - госсекретарем А. Хейгом и военным министром К. Уайнбергером. Обоих министров одного из наиболее жестко антисоветских американских правительств в истории объединяло крайне враждебное отношение к СССР и проводимой нашей страной внешней политики. При этом Уайнбергер, по наблюдению исследовательницы, «обладает более гибким мышлением, чем Хейг, его образ СССР более целостен, структурирован (у Хейга этот образ носит «мозаичный» характер), он более способен к прогнозированию событий. Из этих портретов ясно вырисовывается интеллектуальное превосходство военного министра по отношению к госсекретарю, но в то же время и большая твердость, однозначность, идеологическая зашоренность позиций Уайнбергера: в своем отношении к СССР он исходил прежде всего из перспективы вооруженного конфликта с СССР. По мнению Егоровой, Хейг способен смягчить свою линию в отношении Советского Союза, для Уайнбергера она такую возможность исключает [97]. Из этого примера мы делаем вывод, что реализм и гибкость в политике напрямую зависят от интеллекта политического лидера, поскольку интеллект это помимо всего прочего еще и способность реально оценивать ситуацию и принимать практически верное решение, даже если оно и не до конца соответствует убеждениям данного политического деятеля. Что же касается такой категории как, интегративная сложность соответствующей понятиям реализм и гибкость, то стоит признать, что мы не видим смысла для ее использования. Рассматривая категорию интегративной сложности, была затронута, хотя и вскользь, тема интеллекта. На этот счет в США, у политических психологов существуют довольно интересные исследования. Так, Гибб пишет: «Лидеры не могут слишком возвышаться над не-лидерами… Любое приращение интеллекта дает более мудрое правительство, но толпа предпочитает быть плохо управляемой людьми, которых она понимает» [98]. У этого мнения есть и определенные подтверждения, так наиболее низкий уровень влияния обнаружился у лидеров, чей интеллектуальный потенциал в 34 раза ниже или выше среднего, наибольшей же успех, в частности на выборах, достигается теми, у кого он превышает средний на 25-30% [99]. Эти данные получены в ходе исследований проводимых в США, и абсолютизировать специфичную американскую культуру не стоит. Однако и в ряде других стран, и в России мы можем наблюдать схожую картину. Но все же не стоит забывать, что если лидеры в какой то стране или в каком либо обществе кажутся или являются «не слишком умными» то у этого, безусловно, есть причины. Конечно, рассматривать подобные причины мы сейчас не станем, но все таки остановимся не на долго. Политический лидер, руководитель, вождь на то и лидер, что бы уметь не только «быть», но и «казаться». Поэтому слепо верить в слабый интеллект политиков в телевизоре торопиться не стоит, хотя исторически может сложиться такая ситуация, что у определенного общественного класса, социальной группы, слоя, политической партии или движения достаточно сильного лидера может и не быть. На это, конечно, есть свои причины, и в обобщенном виде они выглядят как историческое умирание, на основании самоизживания какого либо класса. Примерами такой ситуации могут служить: упадок Римской империи, разложение и падение феодализма. В подобных исторических условиях у данной общественной силы (будь то рабовладельцы, феодалы, буржуазия) нет исторического будущего, их роль в истории сыграна, и время покидать сцену. Тут, разумеется, в корне причин находится экономическая жизнь общества, в которой, какой либо из классов утрачивает свою роль, перестает быть локомотивом, превращается в тормоз. И это вовсе не обязательно только господствующий класс, эксплуатируемые классы подвержены тем же явлениям. Один довольно известный политик умеренно левых взглядов (социал-демократ) в беседе о националпатриотах России задал вопрос: «Почему они все такие убогие?» Ответ на этот вопрос видимо стоит искать в процессах происходящих сегодня в мире. Речь идет в первую очередь о глобализации. Объединение мира неизбежно и необходимо, это понимают как глобалисты, так и антиглобалисты, последние противятся не этой исторической тенденции, а характеру самого объединения мира, выступают против власти в объединенном мире транснациональных корпораций. Так вот, националпатриоты выступают с консервативных позиций, то есть как глобалисты, так и антиглобалисты смело могут назвать националпатриотов консерваторами. Их идеи не актуальны, не соответствуют ходу исторического развития, ни одной стороне его противоречивого характера. В силу того, что нацинально-оградительные политические силы стремятся сохранить «старый мир» и не допустить движение вперед, экономические корни этих движений нужно искать среди консервативных экономических сил. Исторически изжившие себя эти силы не могут выдвинуть ни одного нового яркого политического лидера, как не может находящаяся на смертном одре женщина забеременеть, вынести и родить здорового и сильного ребенка. Теперь стоит разобрать еще одну сторону политического лидерства, сторону отношений интеллекта и приспособленчества, конформизма. Рассматривая взаимоотношения политического лидера и политических сил Г.Г. Дилигенский пишет: «Прежде чем выйти на поле предвыборных баталий, политик должен получить поддержку какой-то команды - партии и особенно ее верхушки, достаточно влиятельной части истеблишмента. На этом уровне политической конкуренции действуют социально-психологические механизмы, типичные для отношений в малых группах: чтобы возглавить команду, приобрести сторонников, будущий лидер должен удовлетворять установкам и ожиданиям своих коллег, психологически приспосабливаться к ним. И хотя очень сильный, самобытный лидер способен сам заново сформулировать систему ценностей своей команды или групп поддержки, но чаще всего он должен проявлять конформизм по отношению к групповым ценностям и ожиданиям. Такая ситуация крайне неблагоприятна для людей с сильным интеллектом и весьма удобна для посредственностей. Сила ума - это, прежде всего его творческий потенциал, способность находить неординарные, принципиально новые решения, психология же группового конформизма неизбежно подавляет эту способность. Поэтому люди, обладающие сильным умом и потребностью в его реализации, чаще идут не в политику, а в науку, литературу и публицистику. Политиками же чаще всего становятся те, для кого позиции власти важнее выявления собственного творческого потенциала или вообще таковым не обладающие. Речь здесь идет, разумеется, о, так сказать, «обычных», «среднестатистических» политиках и политических лидерах. Но не о тех, которые приходят в политику, движимые собственной или усвоенной политической идеей, выражаемыми ею социальными интересами. Здесь мы подходим к проблематике, которая касается уже не интеллектуально-когнитивных, но мотивационных аспектов психологии лидерства» [100]. Политические руководители, каким бы значительным или незначительным интеллектом они не обладали, далеко не всегда являются лидерами, тут стоит разделить политических деятелей на две группы: на тех, кто считает политику призванием, и на тех, для кого это только работа. Наш опыт знакомства с политическими лидерами в России говорит о том, что подобное разделение не только существует на практике, но и просто обнаруживается. Так деление на реальных и фиктивных политических лидеров находит в нашей стране следующее выражение: существуют два вида политических партий, один из них это реальные партии, где есть функционирующие подразделения, активисты, избираемые, либо назначаемые руководители, и есть бумажно-электронные партии, где нет реальных членов, а есть списочные, где нет реально выдвинувшихся, придерживающихся партийной идеологии лидеров. К первой группе партий можно отнести такие общеизвестные организации как КПРФ и ЛДПР, конечно существует еще несколько других политических партий и движений которые тоже можно отнести к этому виду. Вторая группа представлена массой внезапно возникающих, а потом неожиданно исчезающих партий, мы видели их множество за последние десять лет, взять хоть «Партию любителей пива», хоть НДР. Из современных политических партий стоит назвать только одну, таковой является Народная партия. Эта организация (довольно заметная, в отличие от десятков друг