462. Я опрашивала с диктофоном посетителей на выходе с выставок, выясняя в ходе разговора, какие предметы произвели на них наибольшее впечатление и каково их личное отношение к Первой мировой. Помимо этого, были проанализированы книги отзывов Русского музея и Музея артиллерии. В тот же период, весной и осенью 2014 года, я также принимала участие в исследовании французских выставок о Первой мировой, что позволяет поместить российский материал в более широкий контекст.
Высшие лица государства произнесли ряд речей на открытии памятников и выставок, что дает возможность реконструировать официальную точку зрения по поводу новой интерпретации события. Руководство страны заранее готовилось к отмечанию памятной даты. В первый раз эту тему затронул Владимир Путин 27 июня 2012 года в выступлении перед сенаторами463. Решение о широкомасштабном отмечании юбилея было официально анонсировано 2 марта 2013 года премьер-министром Дмитрием Медведевым464. Он подписал распоряжение об образовании национального организационного комитета по столетию Первой мировой войны, который возглавил спикер Госдумы Сергей Нарышкин. В декабре 2012 года было создано Российское военно-историческое общество (РВИО)465, в ходе первых заседаний которого значительное внимание уделялось целям и задачам юбилея466. Для РВИО и его президента Владимира Мединского основная цель столетия заключалась в том, чтобы повысить престиж армии и военной истории. Столетие было призвано стать неотъемлемой частью политики продвижения патриотизма, особенно среди молодежи467.
Внешнеполитическая повестка заключалась в том, чтобы «вести мемориальную работу» совместно с представителями министерств обороны зарубежных стран и через мемориальные мероприятия укрепить существующие альянсы. В июле 2014 года на очередном заседании оргкомитета юбилея заместитель министра иностранных дел Геннадий Гатилов привел в качестве примера такого сотрудничества открытие военного кладбища (Русского некрополя) в Белграде468.
То, что юбилей начала Первой мировой совпал с апогеем российско-украинского конфликта летом 2014 года, простимулировало официальных лиц добавить в юбилейный дискурс современные коннотации и осторожно использовать события прошлого для объяснения настоящего. Ухудшение международной обстановки, постоянно обсуждавшееся в СМИ, привело к тому, что тема войны стала восприниматься населением очень остро, даже болезненно, что отразилось на восприятии культурных событий юбилея публикой.
Драматизма юбилею добавило то, что годовщина начала Первой мировой войны отмечалась в России впервые за всю историю. В советской историографии и идеологии Первая мировая война изображалась антинародной и империалистической, а ее значимость сводилась к тому, что она стала катализатором революции. Семейные воспоминания об участии в этой войне влекли за собой неудобные вопросы о местонахождении членов семьи в послереволюционный период, поэтому они старательно всеми «забывались». Весь советский период память о Первой мировой в СССР выживала разве что в литературных и художественных произведениях469. Когда в 1990‐е годы исследование и обсуждение этой темы стали возможны, ей заинтересовались лишь узкие круги историков, участников военно-исторических клубов и реконструкторов. Девяностолетие начала войны прошло практически незамеченным470, хотя было организовано несколько выставок и конференций и построен мемориальный комплекс в Москве (в парке «Сокол», на месте Братского кладбища). Поэтому во время столетнего юбилея много говорилось о «несправедливо забытой» войне и о необходимости использовать в России европейскую формулу «Великая война»471, чтобы подчеркнуть величие подвига русской армии, которая ничем не уступала другим армиям.
Продвижение культурной программы столетия внутри страны было непростой задачей. Потенциальная аудитория не была подготовлена к восприятию темы. В 2014 году значительное место было уделено созданию телевизионных передач и фильмов, призванных стимулировать общественный интерес к событию. Эти телепродукты472, показанные на центральных каналах, также являются полезным источником информации о государственной исторической политике.
Исследование юбилейных музейных проектов в контексте других событий позволяет проанализировать, как влияет национальная коммеморация473 на концепции выставок и их восприятие; какие эмоции возникают на пересечении государственной политики памяти, культурной памяти о событии, созданной интеллигенцией за столетие, материальной памяти в виде сохранившихся вещей, профессионального взгляда музейных работников, а также реакций публики; какими способами музеи способствуют тому, чтобы память о забытом событии была заново сконструирована и актуализирована.
Политическое послание столетнего юбилея и политические эмоции в музеях
Новая интерпретация истории Первой мировой в государственной исторической политике
Задача юбилея Первой мировой как государственного проекта заключалась в числе прочего в том, чтобы вызвать у посетителя политические эмоции — сформировать неравнодушное отношение к войне как к испытанию, объединяющему нацию474. Для того чтобы создать у аудитории юбилея чувство сопричастности к событиям столетней давности, геополитические задачи начала ХХ века привязывались прямо или косвенно к современной политической повестке. В государственном юбилейном дискурсе было высказано несколько идей, которые необходимо кратко изложить здесь, поскольку, как показало исследование, они в какой-то мере влияли и на концепции выставок, и на их восприятие посетителями. Мы помещаем эти идеи в контекст европейской дискуссии о Первой мировой, чтобы показать специфику российской коммеморации.
Создание объединенной Европы, начиная с Маастрихтского договора, повлекло за собой попытки конструирования общей европейской памяти. Этот процесс привел к изменению дискурса о Первой мировой войне в европейских странах475, который имеет теперь несколько характерных черт: вопрос об ответственности в развязывании войны уже не поднимается; война воспринимается как общее страдание; памятные церемонии отдают дань всем жертвам войны, а не только военным; понятия «герой» и «героизм» уже практически не употребляются без контекстуализации и комментария. Общим направлением европейского дискурса является пацифизм и межнациональное примирение. К примеру, президент Франции Франсуа Олланд открыл в 2014 году на севере Франции новый памятник «Кольцо памяти». На этом кольце написаны имена 580 тысяч военных всех национальностей, которые пали на полях битвы в Нормандии. Следствием политики общей европейской памяти и примирения стало появление «постнациональных музеев» Первой мировой войны. Среди них первым появился «историал» во Франции, находящийся в районе битвы на Сомме476. Этот музей, где все материалы изложены на трех языках, показывает войну с трех перспектив — английской, французской и немецкой. Он был открыт в 1992 году, вскоре после подписания Маастрихтского договора, и наряду с другими культурными проектами был призван обеспечивать культурное сопровождение для создания объединенной Европы477. Этот историал, по мнению социологов, может считаться скорее музеем Европы, чем музеем истории Франции478.
Речи российских политиков по случаю открытия памятников и музеев Первой мировой свидетельствовали о том, что российское государство решило взять дистанцию по отношению к европейской памяти о войне. Это, вероятно, объясняется общим направлением российской культурной политики, акцентирующей патриотизм и национальную специфику России, и международным конфликтом по поводу статуса Крыма и Донбасса. Официальная память о Первой мировой войне в 2014 году подавалась как национальная и патриотическая: воздаяние запоздалых почестей героям войны было значимой частью юбилейной повестки.
Первый постулат официальной политики, который прозвучал наиболее четко, был усвоен практически всеми акторами и аудиторией юбилея, — это тезис о «забытой войне». В речах политиков многократно отмечалось, что «во всем мире» помнили эту войну, а в России она была «несправедливо забыта». Россия оказалась, таким образом, противопоставленной всему миру трагической оригинальностью своей истории. Необходимо, однако, в исследовательских целях контекстуализировать данное утверждение. Как показывают современные публикации, эту войну вспоминали и изучали на протяжении всего ХХ века лишь в нескольких странах, а во многих других она была, как и в России, в тени Второй мировой. Первая мировая была малоизученной и мало интересующей историков и население479. Отношение стран — как в 1920‐е годы, так и сегодня — к результатам этого международного конфликта зависит от того, существовала ли страна до Первой мировой в рамках своих нынешних территориальных границ. Для некоторых стран Первая мировая стала концом Прекрасной эпохи и прологом ко Второй мировой и к потере колоний, а для других она положила начало процессу нациестроительства. К тому же в целом ряде государств, сформировавшихся в 1920‐е годы, население воевало в составе армий разных империй, что не способствовало последующей национальной коммеморации. Поэтому из того, как в России формулировался тезис о «забытой войне», можно сделать вывод о том, что главными ориентирами для российской политики памяти были «старые демократии», крупные мировые игроки, бывшие колонизаторы. Также очевидно, что Россия подавала себя как главного наследника Российской империи, несмотря на то что почти все места боев Первой мировой войны находятся сейчас за пределами ее территории480.
Второй постулат официальной политики заключался в том, что ответственность Российской империи за развязывание Первой мировой войны была меньшей, чем у других стран. В речах политиков отмечалось, что Российская империя была втянута в войну против своей воли. Она предстала страной-миротворцем, которая, по словам Владимира Путина в его речи 1 августа 2014 года на Поклонной горе, «сделала все, чтобы убедить Европу мирно, бескровно решить конфликт между Сербией и Австро-Венгрией. Но Россия не была услышана, и ей пришлось ответить на вызов, защищая братский славянский народ, ограждая себя, своих граждан от внешней угрозы»