В период юбилея музеи осуществили роль посредника между государством и обществом. Они смягчили официальный юбилейный дискурс, придав ему эстетику и «человеческое лицо». Адресатами их деятельности были государство, пресса, интеллигенция, гражданское общество и самые разные посетители. Наряду с другими культурными институциями и проектами, им удалось создать консенсуальный дискурс о забытом событии, без которого оно не могло бы достичь широкой аудитории.
Грани неформальной музеефикации «реального социализма»: материализация ностальгического аффекта542
Роман Абрамов
Ретромания543, медиатизированная544 и коммодифицированная545 версии ностальгии стали важным элементом современного мира. Коммерческая индустрия моды и развлечений с одной стороны, а субкультуры — с другой непрерывно обращаются к объектам, образам и сюжетам относительно недавнего прошлого в поисках утраченных смыслов бытия и вдохновения для рыночных проектов. Горько-сладкое наслаждение ушедшими десятилетиями занимает создателей телевизионных сериалов, организаторов выставок и музеев, дизайнеров интерьеров и гаджетов — от кофемолок до автомобилей. В западных странах явление ретромании прежде всего связано с послевоенным экономическим бумом и рождением массового потребительского общества с его насыщенной материальной и культурной средой. В постколониальном мире ностальгия имеет противоречивый характер, с одной стороны, напоминая о временах колониальной эксплуатации, а с другой — отсылая к локальным проявлениям европейского изящного стиля жизни.
В России ностальгия по советскому прошлому оказалась сильнее, протяженнее и глубже, что повлияло на текущую политическую ситуацию и формы музеефикации советского546. Российская интеллигенция начиная с периода перестройки Михаила Горбачева продолжала трудную работу по раскрытию неизвестных и темных страниц советского периода547, связанных с политическими репрессиями, преследованиями религиозных организаций, участием СССР в локальных войнах за рубежом и воздействием на другие страны экономическими, военными и политическими средствами или инструментами «культурной дипломатии». Иногда такой род коллективной памяти называют «медленной», «второй памятью», которая отличается от официальной и, по мнению авторов данной концепции, дистанцируется от идеологии, опираясь на факты, семейные воспоминания и примирение с прошлым через знание о нем548.
Незавершенность и непоследовательность оценок советского прошлого в дискурсе медиа и власти отразились на характере музеефикации советского в России. В течение последних лет я концентрировался на изучении ностальгии по позднему советскому периоду, получившей распространение в России среди разных групп населения, включая часть молодого поколения549. Это была ностальгия не по сталинскому режиму, а по «вегетарианским» временам застоя периода Леонида Брежнева 1960–1970‐х, и она не означала требование вернуться в реальный социализм. Это аффективная ностальгия по стабильности, теплым дружеским межличностным отношениям, ностальгия по аутентичности докомпьютерной эпохи и попытка людей старшего поколения залечить травмы экономического и политического хаоса 1990‐х.
Современные музеи активно участвуют в производстве символических, идеологических и содержательных форм коллективной памяти и становятся значимыми ресурсами по конструированию гражданской и национальной идентичности550. Случай бывших стран коммунистического блока и в первую очередь государств распавшегося СССР — особый. Все они проходят через масштабные исторические перемены, которые нередко носят травматический характер для населения и часто увязаны с ревизией социалистического прошлого: открытием темных страниц истории, крушением сложившихся систем мышления и представлений о прошлом, утратой исторической идентичности и болезненными попытками обретения новой. Судьба музеефицированной коллективной памяти о советском периоде в России заметно отличается от соответствующих режимов памяти стран Восточной Европы и бывшего СССР, которые варьируются от интеграции до отторжения этой страницы своей истории, но чаще концентрируются на поиске и даже «изобретении» собственных традиций коллективной памяти, сопряженных с целями государственного и национального строительства, тогда как социалистическое прошлое предстает как навязанный извне тупиковый маршрут национальной истории551.
В Восточной и Центральной Европе активно расстаются с коммунистическим прошлым и официально называют его травматическим опытом внешней оккупации. Травматизация советского периода в этих странах стала частью официальной политики памяти, которую поддерживают правительства. Так вырабатывается новая национальная идентичность. Однако исследования показывают, что спонтанная ностальгия по советскому прошлому существует даже в странах, народы которых пострадали от советского военного вмешательства: Чехии, Словакии, Венгрии. Самым известным примером такой ностальгии является «остальгия» — ироническая ностальгия по материальному миру советского прошлого, которая получила распространение в восточной части Германии552.
Неформальная музеефикация остальгии представлена в музеях ГДР в Берлине, Дрездене, Лейпциге, где демонстрируются интерьеры типичных жилых и офисных помещений Восточной Германии 1960–1980‐х годов, показаны предметы быта, одежда, мода, бытовая техника, символика ГДР. Это материализованная форма погружения в то время, иронического обыгрывания странностей жизни периода социализма, остранения553 от советского прошлого. Для молодого поколения такой музей — это аттракцион, путешествие в странный мир неизвестной материальности. К тому же эта форма ироничной ностальгии успешно коммодифицируется: рестораны и кафе обыгрывают интерьеры и символику времени социализма, выпускаются сувениры, существует рынок советского винтажа — мебели, одежды, техники554. Последнее тридцатилетие существования СССР является объединяющим элементом движения «народной музеефикации» и в современной России. Мифология позднего советского времени быстро становится формой аффективного возвращения в воображаемое прошлое. Этот период воспринимается как время долгого, но относительно благополучного заката советского эксперимента с его декадансным духом упадка и дряхления.
Именно этот период оказался в центре внимания движения неформальной (еще ее называют «народной») музеефикации советского, которое носит неэкспертный характер555. Его инициаторами и активистами являются обычные люди (предприниматели, дизайнеры, журналисты), а не профессиональные историки и культурологи. Энтузиасты вдохновляются ностальгическими настроениями и отчасти противопоставляют себя «официальной истории». Они считают, что профессиональные историки забывают о важных деталях повседневной жизни недавнего прошлого, потому что озабочены крупными историческими событиями и политикой, но не заняты воссозданием и архивированием «нарративной правды» о том времени. Неформальная музеефикация является альтернативой профессиональных «мнемонических сообществ» (mnemonic communities), опирающихся на документы и исторические факты556, и тесно связана с личной памятью «последнего советского поколения» о годах детства и юности.
Материальные артефакты социализма (автомобили, одежда, игрушки, мебель, жилые здания) служат объектом «доброй» иронии, напоминанием старшему поколению о временах детства и юности, а также способствуют погружению в странный мир идеологии и повседневности социализма для молодежи. Знáком интереса к этому времени стало появление «народных музеев» социалистического быта, которые сочетают в себе культурную, ностальгическую, коммерческую и развлекательную составляющие. В период с 2006 по 2016 год на территории России было организовано более двух десятков таких музеев, в основном специализирующихся на коллекционировании и экспозиции предметов быта и интерьера, одежды периода реального социализма 1960–1980‐х и нередко выглядящих как лавки старьевщиков, поскольку организаторами этих музеев являются энтузиасты-любители или коммерсанты, увидевшие в ностальгии по советскому коммодификационный потенциал.
Наиболее известными примерами неформальной музеефикации СССР являются: Музей советских игровых автоматов в Москве (год основания — 2009), Музей социалистического быта в Казани (2011), Музей быта советских ученых в Москве (2010–2011, ТСЖ «Курчатовский»), Музей индустриальной культуры в Москве (2010), «Арт-коммуналка» в Коломне (2011), Центр по сохранению культурно-исторического наследия советской эпохи в Воронеже (2010–2011), Музей СССР в Новосибирске (2009) и Музей советской эпохи в Санкт-Петербурге (2017).
В ходе моего исследования были проведены интервью с сотрудниками и организаторами экспозиций некоторых музеев по теме отображения позднего советского времени в музейных экспозициях, а также включенное наблюдение — посещение тематических выставок и экспозиций этих музеев. В данной статье я сосредоточусь на характеристике двух примеров народной музеефикации советского, выбрав их из приведенного выше списка: Музея индустриальной культуры (Москва) и Музея советских игровых автоматов (филиалы в Москве, Санкт-Петербурге). Они оба относятся к феномену народной неформальной музеефикации советского времени, являются музеями материальной и технической культуры того периода и ориентированы на семейную аудиторию. Одновременно между ними есть существенные отличия: Музей индустриальной культуры является некоммерческим проектом, а Музей советских игровых автоматов не только добился коммерческой стабильности, но и успешно интегрировался в обновленную городскую среду, связанную с креативными индустриями.
Музей индустриальной культуры: ангар советской материальности
Весной 2017 года в рамках полевого этапа исследования движения неформальной музеефикации позднего советского времени я отправился в Музей индустриальной культуры, который, судя по интернет-отзывам посетителей, производит сильное впечатление своей коллекцией советских материальных артефактов. У музея есть собственная предыстория, связанная с коллекцией ретроавтомобилей и подвижнической деятельностью его основателя и бессменного руководителя Льва Железнякова: