ицы с фотографиями совершенно, казалось бы, посторонних тебе людей. Потому что они все, а также твои многочисленные друзья, подруги, знакомые, родственники, случайные попутчики в поезде, таксисты, спящий напротив тебя в вагоне метро пьяный человек в сваливающейся с головы шапке, наконец, ты сам вместе со своей собственной биографией и семейными легендами и есть человечество, о котором и для которого, собственно, и пишется история, с какой бы уязвимой с точки зрения вкуса и меры торжественностью это ни звучало612.
«Немузейность», или «новая музейность», двух рассмотренных выставочных проектов музея PERMM резонирует с подобным толкованием прошлого: в них также нет места для иерархии фактов, оценок, дат или вещных свидетельств. В них «народный архив» доминирует над официальным, неформальные стороны жизни — над регламентами, интерсубъективная реальность повседневности со всеми ее плохо уловимыми эфемерами — над событийной политической историей, эмоциональное переживание прошлого — над аналитической рефлексией. И в этом кроется секрет актуальности презентистской выставочной стратегии музея современного искусства.
Виртуальное место памяти и реальное пространство ГУЛАГа в современной России613
Вера Дубина
История советских политических репрессий никогда не была популярной темой в общественном дискурсе современной России, за исключением короткого подъема интереса к долго замалчивавшимся фактам в самом начале перестройки. Еще меньше поддержки эта тема получает сегодня, когда происходят широкомасштабная инструментализация советского прошлого в качестве фундамента общенациональной идентичности и выдвижение на первый план патриотической риторики. Отмеченная Львом Гудковым тенденция разрастания постсоветских ресентиментов по отношению к Западу привела к формированию устойчивого «образа врага», в начале 2000‐х годов ставшего, по мнению ученого, основой коллективной интеграции614. Какой степени концентрации достиг в последние годы этот «национальный исторический миф»615, показывает небывалый по своей масштабности и абсурдности всплеск антизападной риторики в связи с событиями в Крыму и на юго-востоке Украины. Этот миф громко заявляет о своем праве называться нашей общей памятью, то есть «совокупностью представлений о прошлом, которая в данном обществе, в данный исторический момент становится доминирующей и образует нечто вроде разделяемого большинством „здравого смысла“»616.
Память о ГУЛАГе, апеллирующая к типу памятования «Помнить, чтобы ничто не было забыто» или «Помнить, чтобы преодолеть» («Erinnern, um niemals zu vergessen» или «Erinnern, um zu überwinden»)617, развивается в таких условиях далеко не как мейнстрим, а преимущественно как гражданская инициатива, возможности осуществления которой съеживаются на наших глазах, как шагреневая кожа. Еще в 2006 году Ютта Шеррер беспокоилась о том, что ужесточение государственного контроля за деятельностью неправительственных организаций может поставить под угрозу важнейшие попытки проработки советского прошлого, осуществляемые обществом «Мемориал»618. В нынешней ситуации, после принятия законопроекта об «иностранных агентах»619, российский Мемориал оказался на грани ликвидации, сначала будучи вынужденным отстаивать свое право на существование в Верховном суде России, а потом и оказавшись внесенным в пресловутый список иностранных агентов со всеми вытекающими из этого последствиями620.
В обстановке, когда гражданская инициатива активно подавляется, спасательным кругом и едва ли не единственным пространством, где может найтись место памяти о ГУЛАГе, исчезающей в пространстве общественном, становится виртуальный музей.
Как быстро музей в современной России может лишиться своего реального, физического пространства, показывает скандальная история вокруг Музея политических репрессий «Пермь-36». С 1996 года усилиями автономной некоммерческой организации (АНО) «Пермь-36» проводилась работа по составлению экспозиции, сохранению материальных останков ГУЛАГа, реализации разного рода образовательных и просветительских проектов, а с 2005 года — проведению известного форума «Пилорама». Выросшая из фестиваля авторской песни «Пилорама» в 2007 году приобрела статус международного гражданского форума, избрав в качестве основной тему «Мир несвободы и культура». Все это происходило на территории закрытой в 1987 году советской исправительно-трудовой колонии «Пермь-36», помещения которой кардинально не перестраивались и сохранились практически в аутентичном виде. Собственником земли и строений мемориального комплекса являлось государство, а выставочные и образовательные проекты осуществляла АНО «Пермь-36», на свои деньги и своими руками создавшая экспозицию мемориального комплекса. В 2012 году краевая администрация сообщила о создании «Государственного автономного учреждения культуры (ГАУК) „Мемориальный комплекс политических репрессий“», исполнительным директором которого с 2013 года была Татьяна Курсина, также являвшаяся исполнительным директором АНО «Пермь-36». В начале 2014 года в новую госструктуру перенаправили все деньги, которые раньше доставались АНО (и, соответственно, Музею политических репрессий «Пермь-36»); эта же структура стала распорядителем зданий и построек комплекса.
Под новый проект был обещан многомиллионный грант на развитие, но с начала 2014 года администрация Пермского края перестала оплачивать коммунальные счета музея, что практически означало невозможность его функционирования, и в мае отстранила Татьяну Курсину от управления, назначив нового директора. После этого из музея ушли почти все старые сотрудники, а новый директор занялась демонтажем музейных объектов621. На месте старой должна была возникнуть новая экспозиция, посвященная не только ГУЛАГу, но и, по словам представителя администрации губернатора Пермского края, «истории репрессий в целом, со времен Бориса Годунова до советских времен, [в том числе] судьбе последнего императора и семьи Романовых»622. К счастью, этот проект не был реализован — и музей «Пермь-36», ставший «Мемориальным комплексом политических репрессий», сохранил свои прежние объекты, хотя в экспозицию и были добавлены некоторые крайне спорные экспонаты623.
Нападки на деятельность АНО «Пермь-36» были обставлены в стиле вражеской риторики — организацию обвинили в пропаганде «нацизма», так как среди содержавшихся в этой исправительно-трудовой колонии были осужденные за коллаборационизм, что находило отражение в прежней экспозиции624. Вследствие этой продолжающейся до сих пор борьбы вокруг музея «Пермь-36» информация от АНО существовала долгое время лишь онлайн, но на момент написания статьи уже не работал даже прежний сайт музея (зато доступен сайт нового «Мемориального комплекса политических репрессий»)625. По уставу АНО «Пермь-36» ее музейная и просветительская деятельность должна быть связана с территорией мемориального комплекса «Пермь-36», поэтому при отсутствии доступа на территорию комплекса организации ничего другого не оставалось, как объявить о самоликвидации, что и было сделано в марте 2015 года626. Бывшие сотрудники музея мечтают о возможности перевода созданной ими экспозиции в формат виртуального музея, поскольку в реальный их попросту не пускают627.
Таким образом, в ситуации, когда музеи не могут существовать офлайн, функция последнего пристанища для памяти потенциально переходит к виртуальному музею. Но такая функция не может быть главной или единственной, в противном случае виртуальный музей представлял бы собой лишь «более дешевую технократическую копию реального музея»628. Главная критика онлайн-музеев как раз и состоит в том, что «виртуальный музей должен не копировать реальную экспозицию, а функционально и содержательно ее дополнять»629. В этой статье я рассмотрю несколько продолжающихся проектов, способных претендовать в современной России на роль такой «функциональной и содержательной» памяти о ГУЛАГе.
Один из самых масштабных проектов — «Виртуальный музей ГУЛАГа» санкт-петербургского Мемориала. Он призван заместить собой несуществующий «общенациональный Музей Гулага»630. В своем кредо авторы проекта говорят об отсутствии общероссийской памяти о ГУЛАГе, отсутствии в современной культуре ГУЛАГа как «необходимого связующего звена между знанием и пониманием, фактом и событием, опытом и памятью»631. «Виртуальный музей ГУЛАГа» аккумулирует общую память о советских репрессиях в географическом и тематическом измерениях, представляя базу данных существующих материальных памятников и отразившихся в них следов террора. Все описания памятников на сайте связаны между собой перекрестными ссылками и содержат (в формате энциклопедических статей) базовую информацию о местах, связанных с ними событиях и имеющейся исследовательской литературе. Этот кропотливо собранный и продолжающий развиваться архив — своего рода энциклопедия ГУЛАГа — ставит перед собой задачу сделать память о «коммунистическом терроре… целостной и неотъемлемой составляющей национальной памяти» и «связать общей понятийной сущностью» «фрагментарные воспоминания о локальных событиях»632. Тем самым проект продолжает развивать миссию Мемориала, которая заключается в том, чтобы разрушить национальные мифы при помощи исторических исследований633 и, собрав в одну коллекцию свидетельства о ГУЛАГе из всевозможных региональных музеев, создать базу коллективной памяти, не ограниченной региональными или национальными рамками. Проект развивается, хотя и не одинаково полно, на трех языках — русском, английском и немецком — и потому позволяет переступать и языковые границы.
Зная, с какими трудностями политического и финансового плана приходится сталкиваться тем, кто посвящает себя исследованиям и поддержке памяти о ГУЛАГе в современной России, можно поразиться размаху этого замысла. Однако использование «новых дидактических возможностей цифрового посредничества в области культуры»