им. Наиболее горячие головы из этих националистических агитаторов, не стесняясь, заявляли, что только отторжение от Австрии Боснии, Герцеговины, Хорватии, Славонии и присоединение их к Сербии может обеспечить будущность Сербии. Эта деятельная и опасная пропаганда активно поддерживалась и королем Петром, и всеми властями, и особенно военными кругами. Весьма откровенно мечтали о разрушении Австрии и о будущей поживе. Громадную поддержку всем своим авторитетом оказывала сербским националистам Россия через русского посланника в Белграде Гартвига (занимавшего эту должность с 1909 г.). Он пользовался в Белграде огромным влиянием. Сербский первый министр Пашич и сам король Петр не предпринимали без его согласия ни одного важного решения. Русская дипломатия под влиянием Гартвига, с одной стороны, и под общим влиянием Сазонова и царя брала на себя некоторые серьезные обязательства перед Сербией в 1912–1914 гг. В виде примера укажу на телеграмму сербского посланника Ристича из Бухареста в Белград от 13 ноября 1912 г., где передается мнение России и Франции: пусть Сербия пока довольствуется своими приобретениями и пусть будет «по возможности подготовлена, чтобы выждать важных событий, которые должны наступить между великими державами». Не довольствуясь этим окольным путем, Сазонов 27 декабря 1912 г. прямо высказал сербскому послу в Петербурге свою веру, что сербы в будущем победят Австрию и что «будущее принадлежит сербам». В апреле 1913 г. Сазонов снова сказал сербскому представителю: «Вы, сербы, должны работать для будущего времени, так как вы получите от Австрии много земель». «Для Сербии мы все сделаем», — внушительно подтвердил Пашичу сам Николай II в феврале 1914 г. У сербов создавалось при этих условиях впечатление, что в борьбе против Австрии они одинокими не останутся. Когда 13 нюня (31 мая ст. ст.) 1914 г. в «Биржевых ведомостях» появилась уже вторая по счету статья, инспирированная военным министром Сухомлиновым, под боевым названием: «Россия готова, должна быть готова и Франция», то нигде она не вызвала столько ликований, как именно в Белграде. При такой политической атмосфере тайные совещания Франца-Фердинанда с Вильгельмом II в Конопиште 11–13 июня 1914 г. были приняты в Белграде как непосредственная угроза. За этими свиданиями Вильгельма с Францем-Фердинандом всегда следили с большой тревогой. «Германия побуждает Австрию к более решительным действиям. Надо думать, что Германия питает надежду одержать в союзе с Австрией победу над Россией, Сербией и Францией. Германский император во время посещения австрийским престолонаследником Берлина тронул Франца-Фердинанда своей благосклонностью и клятвой идти всюду вместе», — читаем мы в одном перехваченном русскими агентами письме из Вены, датированном еще 2 декабря 1912 г.3 Конечно, июньское свидание 1914 г. встревожило врагов Австрии еще больше. Заговор против Франца-Фердннанда затевался уже с весны. Решено было в кругах крайних сербских националистов ускорить дело, и 28 июня эрцгерцог пал жертвой покушения.
Никогда и никем не было доказано (хоть об этом и говорилось), что в заговоре принимали прямое участие сербские власти, но в Австрии решили тем не менее воспользоваться очень благодарным случаем, чтобы надолго покончить с Сербией. Это издание уже печаталось, когда вышел сборник статей М. Н. Покровского «Империалистская война», в предисловии к которому автор нападает на меня за слова о том, что никогда и никем не было доказано прямое участие сербских властей в заговоре. Я и теперь это утверждаю. Прибавлю, что в вышедшей на русском языке в 1927 г. (изд. Госиздата) книге Пауля Фрелиха «К истории германской революции» мы читаем по поводу убийства Франца-Фердинанда: «Венские вояки вцепились в инцидент… Речи и статьи великосербских шовинистов, которые были не умнее и не глупее, чем все прочие шовинисты, подхватывались и приукрашивались прессой. Раскрывались великосербские заговоры против Габсбургов. Все средства искажения и подделки были пущены в ход. Весь военный аппарат лихорадочно работал. В Вене быстро решили объявить войну. Шаг этот был подсказан совершенно упадочным состоянием габсбургской монархии. Чтобы не дать распасться этой пестрой империи, сшитой из различных национальностей, нужно было поработить новые народы. Позорное положение австрийской монархии привело к мировому преступлению». Я привожу это место только затем, чтобы показать, что теперь никто не склонен верить в «ангельскую невинность» никакого правительства, не только сербского, но и австрийского, и что совершенно непонятно, почему М. Н. Покровский вообще приписывает такое значение вопросу о «виновности» или «невиновности» именно в этом убийстве сербских властей. Конечно, сербское правительство, как и все прочие, как и австрийское, как и русское, как и германское, как и французское, как и английское, наперерыв готовили мировой пожар целые годы, если не десятилетия, и особенно интенсивно они все соревновались друг с другом в этом деле в последние годы перед войной. Если и не было прямого участия сербского правительства в убийстве эрцгерцога, то это вовсе не значит, что не было долгих и прямых сербских провокаций к войне, и сравнительно с этим совершенно неважна степень участия в сараевском деле. Я лично нахожу, что Пауль Фрелих уж слишком увлекается обвинением Австрии, как Покровский слишком увлекается обвинением Сербии. Обе эти державы, как и все прочие, как я несколько раз уже говорил, стоили друг друга, и курьезно было бы историкам ломать в 1928 г. копья, отстаивая не то что «голубиную чистоту», а даже относительную «невинность» хоть какой-нибудь из стран, участвовавших в конфликте. И напрасно Покровский, кстати, так уверен, что «конечно, приказа за подписью Пашнча — убить Франца-Фердинанда — ни в каких архивах найти нельзя». Отчего? Может быть, когда-нибудь найдутся документы об этом, почти столь же уличающие и доказательные, — ведь иногда в архивах и не то еще находилось. Но тогда и будем говорить категорически. Во всяком случае, поведение сербского правительства, особенно с 1912 г., было настолько вызывающим, что в Австрии решили на этот раз выступить. Случай был подходящий, потому что все покушение 28 июня было явственно связано с бурной антиавстрийской пропагандой, открыто ведшейся в Сербии. И сразу же Австрия получила полную свободу действий. Прежде всего Вильгельм 11 заявил, что желает отправиться в Вену для визита соболезнования, но так как ему дали знать, что в Вене тоже могут оказаться сербские националисты, то он воздержался от визита. Но и без этого визита Вильгельм не скрывал своих намерений. Находился в это время проездом в Берлине германский посол в Лондоне князь Лихновский; он узнал, что Тниршки, германский посол в Вене, получил от германского правительства выговор (einen Verweis) зато, что советовал в Вене быть умеренными относительно Сербии; заметил также Лихновский в Берлине раздражение против России. «Мне, конечно, не было сказано, что генерал фон Мольтке настаивает на войне с Россией», — прибавляет Лихновский в своих позднейших мемуарах. В самом деле, военная партия ухватилась за убийство Франца-Фердинанда, чтобы рассчитаться разом с Сербией и если понадобится, то и с Россией. Но все это стало обнаруживаться лишь постепенно.
5 июля Вильгельм пригласил в Потсдам к завтраку австрийского посла Сэдени и тут дал последнему уверение в полной поддержке Австрии со стороны Германии в случае, если предстоящая австрийская нота Сербии вызовет вмешательство России. Австрии была дана полнейшая свобода действий. И она тотчас же ею воспользовалась. Это заверение Вильгельма имело гибельнейшие последствия, так как с этого момента граф Берхтольд, австрийский министр иностранных дел, чувствовал себя как за каменной стеной и в его глазах уже ничто не могло спасти Сербию от австрийского нападения. «Может быть, никогда еще ни одна война не была решена с такой необдуманностью и с таким легкомыслием, как 5 июля 1914 г. война против Сербии. Неудивительно, что спустя несколько недель люди совсем потеряли голову, когда обнаружились последствия, которых всякий сколько-нибудь ясно мыслящий человек мог наперед ожидать, раз он вступил на эту дорогу», — так отзывается Каутский об этом потсдамском завтраке Вильгельма с австрийским послом 5 июля 1914 г.
Князь Лихновский, германский посол в Лондоне, возвращаясь к своему посту из отпуска в середине июля 1914 г., знал уже и о разговоре в Потсдаме 5 июля, когда Вильгельм уверил австрийского посла, что Германия всецело и до конца и против Сербии и против России поддержит Австрию. Узнал он от руководителей германской политики и о том, что «ничуть не повредит, если из этого выйдет война с Россией» (es wird auch nichts schaden wenn daraus ein Krieg mit Russland entstehen soil).
Лихновский несколько позже узнал также, что в Берлине вообще уверены были на основании донесений посла в Петербурге графа Пурталеса, что ни в коем случае ждать выступления России нельзя, так как она к войне не готова. Когда уже появился австрийский ультиматум, Лихновский делал все что мог, чтобы предупредить катастрофу, но ничего из его усилий не вышло. «Конечно, достаточно было одного знака из Берлина, чтобы заставить графа Берхтольда удовлетвориться дипломатическим успехом и успокоиться на сербском ответе, — пишет Лихновский, — но этот знак не последовал. Напротив, толкали к войне. Все больше укреплялось впечатление, что мы хотим войны при всяких обстоятельствах. Иначе вовсе нельзя было понять нашего поведения в вопросе, который ведь совсем нас не касался прямо. Настойчивые просьбы и определенные заявления г. Сазонова, позже даже униженные телеграммы царя, повторные предложения сэра Эдуарда Грея, предостережения маркиза Сан-Джулиано и г. Болати, мои настойчивые советы — ничто не помогало».
В свете этих признаний германского дипломата многое становится ясно. Следует, для точности, снова напомнить, что раздражение в Германии поддерживалось и усиливалось непрерывно всей политикой Сазонова, принявшей окончательно с дела Лимана фон Сандерса резко вызывающий характер. Слухи о заключении англорусской морской конвенции, окончательно скреплявшей Антанту в военно-морской союз, путешествие Пуанкаре в Петербург были последними по времени событиями, принятыми в Берлине как вызов. В своей статье «Три совещания», перепечатанной в упомянутом выше с