На этот раз зал наполняла публика, приглашенная с «Площади трех вокзалов», — торговцы наркотиками из Таджикистана, русские беженцы из Казахстана, поморы с Терского берега, несколько старушек-блокадниц из Петербурга. Скамейку экспертов занимал цвет литературы. Бок о бок, похожие на выводок тетеревов, сидели — Сорокин, Пелевин, Акунин, Виктор Ерофеев, Татьяна Толстая, Дмитрий Быков.
Все недавно вернулись с Франкфуртской ярмарки, где случился небольшой конфуз — Татьяну Толстую и Дмитрия Быкова поселили в одном номере, и Быков выходил к обеду в шелковом халате Татьяны Толстой, а та совсем не появлялась из номера, ссылаясь на мигрень.
Хакайдо впорхнула на ринг, опоясанная самурайским мечем, с осиной талией, в черном трико, в черной накидке, на которой ярким шелком был вышит портрет ее брата «Япончика». Выхватила меч, описала в воздухе сверкающий вензель и воткнула клинок перед самой инвалидной коляской, так что Соловейчик затрепетал, не спуская глаз с белой сияющей стали.
Спикер вбежал на ринг, высунув красный влажный язык, мордатый, щетинистый. Его тело облегала стеганая попонка, какие носят благородные спаниели, хозяева которых заказывают собачьи туалеты у модельера Альбани. В передних лапах он нес нефритовое блюдо с виагрой. Добежав до коляски, поднял заднюю лапу и побрызгал колесо, оставляя пахучую метку.
— Дамы и господа, — возгласил из инвалидной коляски Соловейчик, как если бы приглашал посетить травматологический пункт. — Наши дебаты, наши схватки бультерьеров, наши петушиные бои без правил продолжаются. И сейчас со своей критикой нынешнего правления, со своими идеями по совершенствованию нашей жизни выступит обворожительная Хакайдо, дивная, как ветка сакуры, теплая и терпкая, как рюмка сакэ, бурная, как цунами, лучезарная и недостижимая, как гора Фудзи, — так приветствовал Соловейчик восточную красавицу, не выходя за пределы своих представлений о Японии.
Хакайдо смиренно поклонилась, сложив молитвенно руки. Схватила самурайский меч, острый, как безопасная бритва, и единым взмахом сбрила спикеру часть щетины, из-под которой проявилась розовая сытая щека, вскормленная на виагре. Такое начало вызвало в зале оживление. Таджики-наркоторговцы закурили травку. Поделились косячками со старушками-блокадницами, и те, курнув, стали негромко читать стихи Ольги Бергольц. Беженцы из Казахстана протягивали Соловейчику виды на жительство, умоляя не выдворять их из страны. Поморы Терского берега, в большинстве своем староверы, стали петь по крюкам псалом, где патриарх Никон назывался Антихристом.
— Я понимаю, как трудно мне, восточной женщине, воспитанной в японских традициях, снискать расположение у граждан страны, от былого могущества которой остался только «о, великий, могучий русский язык». Я вынуждена вести дебаты на языке, который впервые услышала в тринадцать лет, когда потеряла невинность с одним заезжим русским мореплавателем. Утомленный любовным экстазом, он произнес: «Суши весла». Я же подумала, что он хочет есть и, как была в одних носочках, побежала готовить ему «суши».
Это было сказано специально для экспертов. Писатели, в основном, филологи, привнесшие в русскую литературу, взамен смысла и истины, блестящее знание синтаксиса и орфографии, заерзали на скамье. Сорокин дал понять, что он бременен новым романом, и Пелевин стал тотчас же делать ему УЗИ матки. Татьяна Толстая слегка подвинулась и вытеснила Дмитрия Быкова с лавки, тот упал на пол, но тут же вскочил и пересел к ней на колени. Акунин все это время любовался своими новыми, купленными во Франкфурте ботинками, в которых отсутствовали шнурки, и теперь, называя Виктора Ерофеева «шнурком», пытался продернуть его в дырочки своей немецкой обуви.
— Я представляю здесь интересы бизнес-элиты страны, которая дала и еще даст невиданный разгон всей русской жизни. Бизнес-элите страны в скором времени придется сесть в тюрьму, и я выступаю с критикой пенитенциарной системы России. Мой невинно-пострадавший брат Япончик сидит в «Матросской тишине» и посылает мне на волю малявы, из которых я могу судить об ужасном положении, в каком находятся недавние олигархи, а ныне узники казематов. К их числу относится олигарх Маковский, подвергаемый постоянным истязаниям. В процессе допросов у него изъяли глаз, сделали из него холодец и скормили ему самому, взамен же вкатили в глазницу стеклянное подобие глаза. Будучи соединенным с мозгом, оно позволяет следователям считывать мысли и добиваться признательных показаний. Два раза в неделю Маковского отдают на растерзание извращенцам-уголовникам, которые прозвали его «Матильдой». Ему в камеру наталкивают огромное количество блох и клопов, которые нещадно его кусают, а когда он хочет помыться, вместо мыла ему предлагают кирпич, а вместо воды слабый раствор серной кислоты. Его пытают ежедневным прокручиванием телепрограммы: «Как стать миллионером», одновременно сообщая об аресте счетов его компании «Глюкос», чье богатство перешло в собственность фирмы «Зюганнефтегаз». Библиофил, утонченный ценитель текстов Сорокина и Пелевина, знаток Татьяны Толстой и Дмитрия Быкова, страстный поклонник Акунина и Ерофеева, он получает распечатки выступлений лидера «Родины» Рогозина, где тот ужасным языком разгневанных масс требует смертной казни всем олигархам путем прилюдного изъятия сердца. Узнав, что Маковский с детства не любил русские народные сказки, следователи приносят ему в камеру чучело странного существа, — ни то женщины, ни то птицы, ни то рыбы, сопровождая показ чучела записями крика совы и рева изюбря. Похожим испытаниям подвергался в бруклинской тюрьме секретарь Союза «Россия — Белоруссия» Павел Павлович Бородин, но разве можно сравнить тюрьмы в странах с гражданским обществом с застенками тоталитарных режимов? Я призываю олигархов вложиться в благоустройство российских тюрем. Чтобы в них были сауны, турецкие бани, фитнес-салоны, культурно-оздоровительные центры, рестораны японкой кухни, ночные клубы, боулинг, серфинг, тайский массаж, прогулки на «феррари» с возлюбленной, встречи с любимыми писателями, теми, что украшают собой скамью экспертов, пока еще ничем не напоминающую скамью подсудимых…
С этими словами Хакайдо отступила на шаг, взмахнула мечом и сбрила щетину с другой щеки спикера, отчего тот, не утратив сходство с собакой, просто поменял породу, — из спаниеля превратился в бульдога.
Симпатии зала были на стороне необыкновенной женщины, совмещавшей в себе обходительность гейши и мужество самурая. Таджикские наркоманы проталкивали кокаин сквозь воспаленные ноздри до самой печени. Старушки-блокадницы перестали скрывать свой возраст и оказались незатейливыми мошенницами средних лет, обраставшими ветеранскими льготами. Русские беженцы из Казахстана целовали землю Родины, распахнувшей им свои материнские объятия. Поморы Терского берега стали забрасывать невод в синее море, искусно обкладывая ячеей сидящих на лавке писателей. Среди последних царило необычайное оживление. Беременность Сорокина оказалась внематочной, и Пелевин бережно заталкивал крохотный, с горошину, плод обратно в матку. Акунину удалось, наконец, зашнуровать обувь, к несчастью, одним Ерофеевым два ботинка, и это мешало ему подняться. Дмитрий Быков отсидел колени Татьяне Толстой, легко перескочил ей на плечо, и так они сидели — Афина Паллада и сова на ее плече.
— А в чем, позвольте узнать, прекрасная иноземка, состоит положительная часть вашей программы? — любезно, насколько позволяли многочисленные переломы и вывихи, поинтересовался Соловейчик. — Нам в России, как хлеб, нужен позитив.
— Не стану лукавить, — скромно потупилась Хакайдо. — Еще недавно я полагала, что проблему «северных территорий» моя страна могла бы решить, используя царящую в России практику все вывозить из страны. Мне казалось, что силами Тихоокеанского флота, используя дешевую рабочую силу дальневосточников и бесплатный труд моряков, можно было бы перевести на Хокайдо два этих небольших острова, как вы перевезли в Америку свои золотовалютные запасы или переправили в западные университеты цвет отечественной науки. Однако, теперь более оптимальным мне видится другой вариант, так же основанный на вашей укоренившейся практике укрупнения регионов. Я не буду настаивать на присоединении Кунашира и Итурупа к Японии. Напротив, стану добиваться присоединения Японии к России, с включением ее в состав дальневосточного региона. У вас в России есть Смоленщина, Псковщина, Рязанщина, пусть будет Японщина. Когда мы сольемся, тем самым укрупнив регион, мы проведем референдум по отделению региона от России. Таким образом, Японщина станет самостоятельным государством, граничащим с Иркутской областью. Это и есть моя положительная программа…
Женщина виртуозно взмахнула мечом, извлекая из трепещущего металла и рассеченного воздуха мелодию самурайской песни: «Когда подует священный ветер…». Зал выслушал эту песню стоя. Таджики сосредоточенно кололись одноразовым шприцем, передавая его из рук в руки. Мошенницы предлагали беженцам из Казахстана за небольшую плату в кратчайшие сроки оформить российское гражданство. Поморы обложили писателей сетью и колотили веслами по воде, стараясь загнать в невод Татьяну Толстую, которая безмятежно нежилась в бирюзовых волнах, белея животом и грудью. Дмитрий Быков хотел оповестить подругу о грозящей опасности, но набрал в рот воды. Акунин разрешил, наконец, проблему шнурков, разорвав Ерофеева надвое, по половинке на ботинок. И оба Ерофеева, два раза в неделю, вели на канале «Культура» программу «Апокриф», каждая вдвое короче прежней. Сорокин носил под сердцем плод, не желая признаться, кто же отец ребенка. Пелевин трогательно заботился о будущей роженице, настаивал на «кесаревом сечении» и был готов усыновить ребенка.
— А теперь мы выслушаем известного государственного мужа, искушенного в радениях о пользе Отечества и столь же славного в делах многотрудного управления, сколь и в оздоровлении природы человеческой, о чем свидетельствует сия нефритовая чаша, наполненная различными корешками и иными целебными злаками… — с такими льстивыми словами Соловейчик обратился к Спикеру, приглашая его на поединок.