а не проходят внутрь и останавливаются в пяти миллиметрах от сонной артерии.
Бюиссон, спокойно перешагнув через лужу крови, склоняется над несчастным, чтобы взять ключи. Венсан хрипит, пуская изо рта розовые пузыри, но не теряет сознания. Собрав последние силы, он кричит…
Его крик слышит другой охранник, находящийся в противоположном конце коридора. Он тотчас же дает сигнал тревоги. На лестнице, ведущей в канцелярию, где Бюиссон рассчитывает найти ключи от тюремной двери, он сталкивается с охранником, взявшим его под прицел своего оружия.
Эмиль понимает, что игра проиграна, и поднимает руки вверх. Он медленно возвращается в камеру, едва взглянув на почти бездыханное тело Венсана.
Бюиссон подходит к стене, опирается о нее и с отсутствующим видом, словно все происходящее не имеет к нему никакого отношения, смотрит на охранников, направивших на него свои винтовки.
13 мая 1943 года Эмиль Бюиссон приговаривается к пожизненным каторжным работам. Его переводят в тюрьму Клерво, где он совершает новую попытку к бегству, окончившуюся неудачей. В ноябре 1946 года его переводят в тюрьму Санте в Париже. Судебный следователь, ведущий расследование по делу о вооруженном нападении на инкассаторов на улице Виктуар, обвиняет его в убийстве Герена.
Следствие продвигалось очень медленно, так как послевоенное судебное ведомство занято в основном делами по коллаборационализму, доносам и чисткам. Тем не менее Бюиссона каждую неделю возят на допросы во Дворец правосудия. Он знает, что рискует головой, но только в том случае, если следователь сможет доказать, что Герена убил он. Бюиссон, как обычно, все отрицает.
Напрасные старания! Абель Дано, арестованный в июле 1941 года, вскоре бежит из тюрьмы и, чтобы уйти от правосудия, поступает на службу во французское гестапо, к своим друзьям Бони и Лафону. После освобождения он находится в розыске: Жан-Батист Шав, тоже работавший в гестапо, был арестован и казнен в декабре 1944 года. Рокка-Серра, бежавший на Корсику, был убит бандитами при сведении счетов.
Следствие затягивается, и следователь постоянно натыкается на упрямое отрицание Бюиссоном своей вины.
— Советую вам признаться, — говорит следователь. — Мне все известно.
— Не думаю, — говорит Бюиссон. — Все известно только одному Господу Богу, но он никогда никого не выдает.
6
Когда я закрываю последнее досье, на улице уже стемнело. В течение четырех часов я изучал прошлое Мсье Эмиля и теперь знаю, с кем имею дело. Я встаю из-за стола и направляюсь с папками к двери, мимоходом замечая, что цвета ржавчины костюм Идуана уже висит на вешалке. Погруженный в чтение, я даже не слышал, когда он вернулся из «Санта-Марии» и переоделся. Я представляю его в вагоне метро: широко расставившего ноги в ботфортах, предназначенных для соблазнения случайных попутчиц, вялых и усталых после рабочего дня, с несвежим цветом лица и расплывшимся макияжем. Я стучу в кабинет Толстого, но он тоже оставил стены Национальной безопасности и, вероятно, сидит сейчас где-нибудь в баре на улице Жи-ле-Кер.
Наконец я тоже выхожу на улицу и некоторое время стою в нерешительности на тротуаре, не зная, идти ли мне домой или зайти в бар «Бухта» на улице Кентен-Бошар. Наконец я склоняюсь в пользу бара, так как считаю, что аперитив мне не повредит. Это роскошное заведение, где каждый вечер собираются кинозвезды, журналисты, публицисты, промышленники и высокопоставленные чиновники. Одним словом, цвет нации.
Бар этот, конечно, мне не по карману, но время от времени очень приятно потереться возле сильных или знаменитых мира сего, вдыхая аромат дорогих духов и сигарет и любуясь нарядными и красивыми женщинами. Богатство и безмятежность других вселяют в меня надежду.
Кроме того, хозяин всегда выказывает мне радушие. Он безусловно догадывается, что я — полицейский, но тем не менее принимает меня в качестве своего клиента. Впрочем, я веду себя всегда скромно и с достоинством, ему не в чем меня упрекнуть.
Бар содержат двое корсиканцев, совершенно непохожих друг на друга. Одного из них все зовут Тото, но на самом деле он Антуан Росси, брат Тино, популярного и очень обаятельного певца. Тото невысокого роста, кругленький, с мягкими манерами и вечной улыбкой на лице.
Второй корсиканец высокий, худой и мускулистый. Ему всего двадцать восемь лет, у него красивые волнистые волосы каштанового цвета и голубые глаза. Улыбается он очень редко. Женщины, завсегдатаи бара, Вивиан Романс и Жанетта Леклерк, пожирают его глазами. Я порылся в архиве и навел о нем справки: после войны он был осужден за угон автомобилей, в остальном он чист. Этого добропорядочного гражданина зовут Франсуа Маркантони.
Сегодня вечером, когда я вхожу в бар, он приветствует меня, протягивая сильную и нервную руку, и тотчас же предлагает мне шампанское. Он наполняет мой фужер, затем, после некоторого колебания, наполняет бокал для себя, поднимает его и говорит:
— Чин-чин.
Пристально взглянув на меня голубыми глазами, он спрашивает:
— Все идет хорошо, господин инспектор?
— Да, — отвечаю я. — Но все было бы еще лучше, если бы я напал на след Бюиссона.
Я не могу сегодня не говорить о Мсье Эмиле. Мне кажется, он скрывается где-то в Париже, но где? Я хотел поговорить о нем с Идуаном или с Толстым, но, к сожалению, они уже ушли. Я понимаю, что молодому Маркантони хватает своих забот, но сегодня я не могу выкинуть Бюиссона из головы.
— Бюиссона? — спрашивает он, поднимая брови. — А кто это?
— Преступник, старина, и, кроме того, убийца. Сегодня утром он сбежал из тюрьмы.
— А! — вежливо сочувствует мне Маркантони. — Значит, на воле.
— Да, и скоро ему понадобятся деньги.
Маркантони снова наполняет мой фужер.
— Я думаю, вы сносите не одну пару сапог, прежде чем найдете его, — смеется он. — К счастью для вас, вы не один.
Нет, не к счастью, а к моему сожалению, у меня слишком много конкурентов.
— Не горюйте, господин инспектор, рано или поздно вы найдете его, — успокаивает меня Маркантони, — а пока наслаждайтесь жизнью. Посмотрите, сколько вокруг прекрасных женщин, они так же хороши, как и деньги.
Я поворачиваю голову к залу, но даже женщины не могут отвлечь меня сегодня от мыслей о Бюиссоне. Я расплачиваюсь, пожимаю сильную руку Франсуа и выхожу на улицу. Где-то сейчас отмечает свой побег и первый вечер на воле маленький человек с черными глазами. Но я знаю, что полицейские из уголовной и летучей бригад прочесали сегодня в поисках его весь Париж.
Тридцать минут спустя я вхожу в свою скромную квартирку на Монмартре. Не успел я войти, как слышу голос Марлизы:
— Это ты?
— Да, я.
Марлиза выходит из кухни, целует меня в щеку и сообщает:
— Посмотри, что натворила плита.
Я вздыхаю. Эта плита постоянно действует мне на нервы: то не работает печь, то горелка, то она дает течь, но новая плита стоит семь тысяч франков, а я получаю в месяц только тринадцать тысяч. Пока нам это не по средствам.
— Как же мне готовить ужин? — спрашивает Марлиза агрессивным тоном.
В течение часа я чувствую себя хирургом, пытающимся спасти безнадежного пациента, впавшего в коматозное состояние. Несмотря на все мои старания, плита не подает признаков жизни. В конце концов, измученные и побежденные, мы съедаем консервированного тунца, салат, сыр, после чего я принимаюсь за мытье посуды. Эта работа почему-то нравится мне. Марлиза тем временем наводит порядок в квартире. Утром у нее нет на это времени, так как в восемь часов она уже убегает на работу. Пока я мою посуду, я думаю о том, что, если мне удастся арестовать Бюиссона, меня назначат старшим инспектором, а это решит многие наши проблемы, и я смогу наконец купить Марлизе новую кухонную печь. До сих пор, когда я арестовывал мошенников, выгоду из этого извлекал только Толстый. Когда я арестовал бандитов, ограбивших друга датского консула, когда я обезвредил гангстерскую банду Чокнутого Пьерро, когда я обнаружил похитителей драгоценностей мадам Муано, кто продвинулся по службе и получил премии? Патрон.
Заканчивая мытье посуды, я твердо решаю, что на этот раз Толстый меня не проведет. Общественный враг номер один — Эмиль Бюиссон будет моей добычей и моей гарантией перемены к лучшему.
Марлиза входит в кухню и, зевая, начинает вытирать посуду. В промежутке между зевками она говорит мне:
— Ты знаешь, Роже, я больше не хочу прикасаться к этой плите. Я все время боюсь, что она взорвется. Ты представляешь, что будет, если я останусь обезображенной?
Меня начинает все это страшно раздражать, но все-таки я пытаюсь успокоить ее.
— Не расстраивайся, — говорю я, — я постараюсь починить ее.
— Да, конечно, — скептически соглашается Марлиза.
Я нежно обнимаю ее за плечи и увлекаю в нашу спальню. Лежа в темноте на кровати, я рассказываю ей о Бюиссоне и о тех надеждах, которые возлагаю на его арест. Я с увлечением описываю ей плиту, которую мы купим, самую современную, сверкающую хромом… Я обещаю ей путешествие в Туке, на берег моря с белым песчаным пляжем, где мы досыта наедимся омаров и устриц, запивая их белым вином. Чем больше я говорю, тем больше увлекаюсь. Ничего не поделаешь, я — романтический полицейский.
— Что ты об этом думаешь? — спрашиваю я Марлизу.
Она ничего не отвечает. Моя муза спит.
На следующее утро в мясной лавке на улице Лепик, прислонившись к прилавку и читая газету, я узнаю о подробностях побега Бюиссона и Жирье.
7
Бюиссон быстро понял, что единственная возможность для побега может представиться ему, только пока он находится в парижской тюрьме Санте. Он должен попытать счастья по дороге во Дворец правосудия, куда его возят на допросы. Здесь, в Париже, у него есть семья и друзья, которые помогут ему укрыться. Чтобы избежать перевода в центральную тюрьму, где он должен был отбывать наказание, он решил, в случае если его виновность в убийстве на улице Виктуар не будет доказана, взять на себя другие преступления, которые он не совершал, и тем самым затянуть следствие.