— Послушайте, судья, насколько я знаю, подряд на работы по замене дорожного покрытия получил брат вашей жены. — Судья кивнул. — Так вот, скажите ему прямо сегодня, чтобы завтра же утром он вернул на трассу все рабочие бригады на полной оплате, если хочет сохранить подряд за собой. И еще скажите, что он вышел из графика и обязан нагнать отставание за тридцать дней. А если ему для этого потребуется нанять дополнительную рабочую силу, то это его проблемы.
И вновь Холмс обратился ко всем собравшимся:
— Не так-то легко было добиться финансирования штатом мощения двадцати миль дорожного покрытия дороги местного значения, и я не допущу, чтобы мой план создания единой системы дорожной сети штата провалился из-за того, что нарушаются установленные мною правила. Я выражаюсь достаточно ясно? — Скитер и судья чувствовали себя весьма неловко, но вынуждены были кивнуть в знак согласия. Теперь Холмс обращался лично к Скитеру: — А когда вы будете разговаривать с капитаном — начальником лагеря, то не забудьте предупредить его, что я собираюсь нанести ему на будущей неделе короткий визит, чтобы ознакомиться с условиями содержания заключенных. И, может быть, даже пообедаю вместе с ними.
Глаза у Скитера сузились.
— Послушайте, Холмс, как управляют лагерем, не ваше дело, и… — Холмс оборвал его.
— Вам пора бы привыкнуть к тому, что отныне все, что происходит в графствах Меривезер, Тэлбот и Харрис, — мое дело. И если вы не можете организовать мой визит в лагерь, то я его организую сам. И, кстати, Кларк Хауэлл из «Атланта Конститьюшн» с удовольствием послал бы кого-нибудь со мной.
Скитер покраснел.
— Ладно, ладно. Я предупрежу его о вашем приезде.
Итак, теперь настроением собрания управлял Холмс. Но вскоре его стали одолевать раздумья, а стоило ли ему, вопреки обыкновению, отдавать прямое распоряжение по конкретному вопросу, и он забеспокоился, а не поторопился ли он обрушить весь свой вес на судейскую клику. Но его взбесило то, что столь важный проект оказался под угрозой срыва, и его вывел из себя внешний вид двоих молодых людей, бывших еще шесть месяцев назад в прекрасном состоянии. Он задумался, что ему предстоит увидеть в лагере, и страшился этого визита.
Глава 19
Суровая зима 1919–1920 года неохотно уступала место весне, то отступая, то сопротивляясь. И лишь в конце марта погода, можно сказать, установилась, а пахота развернулась где-то в середине апреля. Зато уже в начале мая настало самое настоящее лето, что весьма огорчило Уилла Генри. Он любил долгую весну, когда ночи долгие и прохладные, а дни красивые, и еще не настало пекло типичного для Джорджии лета.
Правда, в мае он наконец расстался с тяготившим его ощущением собственной неэффективности. До сей поры его засасывала рутина пресечения дорожных нарушений и уличного патрулирования, и лишь один-единственный раз в эту рутину вклинилась поножовщина в Брэйтауне. Уилл Генри посадил напавшего с ножом за решетку, а потом наблюдал, как Фрэнк Мадтер накладывал тридцать швов на рану в форме полумесяца, под которой у чернокожего открывался голый череп, сияющий, как подумал Уилл Генри, точно серебряный доллар, при свете хирургической лампы. Объект нападения, потерявший, по оценке Фрэнка Мадтера, две кварты крови, бодро соскочил со стола и легким шагом вышел из клиники, пообещав заплатить доктору в день получки. Доктор Мадтер не переставал удивляться степени выносливости черных, которых даже серьезные травмы не приводили в шоковое состояние, не говоря уже просто об обычном недомогании.
Вскоре после драки, однажды вечером, Уиллу Генри позвонили домой. Звонившая назвалась миссис Смит и попросила как можно скорее приехать. Минута понадобилась Уиллу Генри на то, чтобы вспомнить ту самую миссис Смит, которая живет на углу Кленовой и Тополиной, и которая несколько месяцев назад сообщила ему о том, как муж бьет жену.
— Он опять это делает! — проговорила она громким, испуганным шепотом. — Пожалуйста, приезжайте немедленно, пока он ее не изувечил!
Уилл Генри натянул брюки поверх пижамы, нацепил револьвер и, успокоив, как мог, Кэрри, бросился к машине. Он боялся опоздать и ехал быстро, благо движение было не слишком оживленным, и срезал углы на максимальной скорости, на которую был способен старенький «форд». Пока он сидел за рулем, из головы у него не шел тот самый кусок угля, которым Баттс хотел нанести удар. Для того, чтобы убить его жену хватило бы и меньшего. Он резко затормозил перед домом на Кленовой улице и ворвался внутрь. Все выглядело, как и раньше, по-домашнему, только на этот раз в руках у женщины был ребенок, игравший, по-видимому, роль буфера между нею и мужем. Она была явно напугана, а муж явно зол. Но единственным свидетельством того, что не все в порядке, была ее опухшая нижняя губа и капелька крови.
Уилл Генри замер и глубоко вздохнул.
— Миссис Баттс, что у вас задето, кроме губы?
Женщина покачала головой. Мужчина сделал шаг назад и встревоженно переводил взгляд с жены на начальника полиции и обратно.
— У вас не выбиты зубы? Вы уверены, что больше ничего не задето?
Она опять покачала головой, но на этот раз не сумела сдержать слез, которые так и покатились по щекам. Слезы смущения, подумал Уилл Генри. Он уселся и внимательно поглядел на нее.
— А теперь послушайте, миссис Баттс. Я собираюсь забрать с собой вашего мужа на ночь… — Она попыталась прервать его. — Нет, нет, ему лучше поехать со мной. Теперь уложите ребенка в постель и смажьте место, где губа разбита, йодом. А утром приедете ко мне и скажете, намерены ли подавать официальную жалобу на мужа.
Она еще раз покачала головой, и он понял, что она никогда этого не сделает.
Он повернулся к мужу и проговорил с вежливостью, которая, однако, не могла скрыть его гнев.
— Убедительно прошу вас пройти в машину и не возражать. — Затем он повернулся к женщине, которая, казалось, начала приходить в себя. — С ним будет все в порядке. Не хотите ли, чтобы я пригласил миссис Смит из соседнего дома помочь вам?
Она в первый раз подала голос, причем тихо.
— Нет, я справлюсь сама. Со мной все будет в порядке.
Он оставил ее в покое и направился к машине, где Баттс уже тихо ожидал его, сидя на заднем сиденье. Они поехали к тюрьме, и в пути не обменялись ни единым словом, но Уилл Генри чувствовал себя так же, как и в прошлый раз: он ощущал, как вокруг разливается зло, и легкие у него переполнились воздухом. Он отомкнул дверь, ведущую в тюрьму, и пропустил Баттса вперед. Баттс без колебаний проследовал в сторону камер. Уилл Генри открыл дверь тюремного коридора, а затем одну из камер, и Баттс вошел внутрь. Во всем тюремном отсеке они были одни.
Уилл Генри ударил его. Удар был нанесен ладонью правой руки и пришелся на верхнюю левую скулу. Баттс слегка покачнулся, но не упал. Уилл Генри размахнулся и ударил еще раз, теперь уже тыльной стороной ладони. От удара Баттс дернулся, но и на этот раз он не только не упал, но и не попытался выйти из-под удара. Избиение продолжалось, расчетливое, внешне напоминающее танец внутри камеры. Баттс сжал кулаки и плотно прижал локти к грудной клетке, но не сделал ни единой попытки прикрыть голову или лицо; непроизвольно вздернутые плечи были единственным внешним проявлением защитной реакции. Когда правая рука Уилла Генри устала, он стал действовать левой, и они продолжили свой танец внутри камеры, как пара, в распоряжении которой оказался весь танцевальный зал; в представлении участвовали оба, и у каждого была своя роль. Но когда устала и левая, Уилл Генри остановился. Баттс, весь сжавшись, вздернув плечи, тем не менее, продолжал стоять на ногах. По лицу его текли слезы, тело содрогалось от рыданий, а через стиснутые зубы сочилась слюна.
— Больше никогда не смейте это делать, — проговорил Уилл Генри, слегка задыхаясь.
Баттс хныкал все громче и громче, тряс головой, одновременно трясясь всем своим напрягшимся телом.
— Больше не будете? — спросил Уилл Генри, как спросил бы Билли после порки.
Баттс опять затрясся. Лицо его было красным и опухшим, но на нем не было никаких отметин. Утром он будет выглядеть совершенно нормально, если не считать парочки царапин.
Уилл Генри вышел из камеры и запер за собой дверь. Когда он повернулся, чтобы выключить свет и запереть дверь тюремного коридора, то заметил, что Баттс даже не пошевелился, но продолжал рыдать. Уилл Генри выключил свет и уехал.
Направляясь домой, он чувствовал себя морально очистившимся и не испытывал ни в малейшей степени чувства вины, обычного для него после наказания детей. В первый раз с момента назначения на эту должность он ощутил, что выполнил свой долг до конца, что воздал по заслугам. Наконец-то он почувствовал отдачу!
Дома Кэрри забросала его вопросами.
— Этот Баттс опять бил жену. На этот раз ничего серьезного, никаких травм. — Он лег в постель и прижался к ней. — Больше это не повторится.
Глава 20
Когда Уилл Генри и Кэрри покинули ферму, работать там остались только сестра Флосси Нелли и ее муж Джесс Коул. Роберт и Флосси Данн уехали вслед за семьей Ли в Делано, и там Флосси стала неполный день работать у Кэрри по дому, а в остальное время занималась организацией домашней пекарни у себя на кухне. Роберт не смог найти постоянной работы и стал подрабатывать пилкой дров у себя во дворе, причем вскоре приобрел полдюжины постоянных заказчиков, что давало ему скромный, но твердый доход.
Джесс и Нелли Коул, быть может, из-за своего темперамента, оказались не столь удачливыми, как Роберт и Флосси. Нелли не доставало природного шарма Флосси, а ум сочетался с привычкой говорить все подряд. Джесс был столь же умен, как и его жена, и если он не часто говорил то, что думал, то его сдержанность могла восприниматься, как угрюмое пренебрежение к окружающим. Джесс и Нелли Коулы обладали большим чувством собственного достоинства, чем положено было деревенской чернокожей семье в штате Джорджия в 1920 году. У них был также сын Уилли, которого уже в девять л