На Джину вновь накатило ощущение, будто над ней надругались. Да, конечно, полиция не обязана оповещать о своих делах всех и каждого, но если эти дела настолько глубоко касаются самой Джины, то держать ее в неведении – неоправданная жестокость.
По просьбе коронера миссис Траппер вспомнила вечер двадцать восьмого января, описанный в ее показаниях.
– Я была в кинотеатре с одной леди, приятельницей, – поведала она, словно о важном светском событии. – Распрощалась с ней в конце улицы – я бы сказала, примерно без пяти семь, – а дома сразу сделала себе в кухне чаю. Пошла в спальню сменить обувь – эта привычка у меня с детских лет – и вдруг говорю себе: «Ба! Ту машину завели!»
Дама торжествующе умолкла, коронер кашлянул.
– Вы нам не объясните, миссис Траппер, что это значит?
Миссис Траппер была выбита из колеи.
– Я про машину в гараже двадцать третьего номера, – резко ответила она, на миг утратив изысканность манер. – Днем, конечно, ничего не различишь из-за гула транспорта, но после шести в тупике так тихо, что булавка упадет – услышишь. А уж мотор машины тем более. Ведь стены такие тонкие, я часто говорю – просто безобразие.
– В тупике? – переспросил коронер.
К бледному лицу миссис Траппер прилила краска.
– Хорошо, в Хорсколлар-Ярд, – с вызовом произнесла она. – На самом деле это – тупик.
– Понятно. – Коронер склонил голову над бумагами. – В котором часу, миссис Траппер, вам послышалось, что заработала машина?
– Она заработала в десять минут восьмого. От приятельницы я ушла без пяти семь. Пять минут пройти по улице, пять минут сделать чай и пять минут дойти до спальни.
– Пять минут дойти до спальни? – в некотором изумлении уточнил коронер.
Миссис Траппер вновь была сбита с толку.
– Хорошо, пусть будет пять минут восьмого. Именно тогда заработала машина, – предложила компромисс свидетельница.
– Вы уверены, что услышали мотор вскоре после своего возвращения? – строго спросил коронер.
– Да. Услышала яснее ясного, когда пришла в спальню после того, как выпила чаю.
– Понятно. Долго ли вы пробыли дома?
– Примерно до семи тридцати, – последовал незамедлительный ответ. – И все это время мотор работал. Когда я выходила, тоже работал. Помню, я еще сказала себе: «Мало того, что мы вечно слушаем, как эту машину включают-выключают, так теперь она рычит постоянно». Я хотела поставить в известность коменданта двадцать третьего дома.
– Вы упомянули время семь тридцать, миссис Траппер, – мягко сказал коронер. – А нельзя ли поточнее?
– Ну, я думаю, что было семь тридцать. Я покинула дом и пошла по своим делам. Туда я добралась без десяти восемь – увидела время на настенных часах.
– Куда – «туда»?
Миссис Траппер снова вспыхнула.
– В магазин на Ред-Лайон-стрит – тот, где продают жареную рыбу, если знаете. Из-за тумана я не смогла сделать обычные закупки, а мужа на ужин надо было кормить чем-нибудь горячим. Вот я и решила – почему бы не попробовать что-то из их меню, подороже. Магазин на Ред-Лайон и правда очень славный.
– Да-да, конечно, – сказал коронер, несколько озадаченный горячностью признания. – Значит, прямо из дома вы отправились в магазин жареной рыбы и пришли туда без десяти восемь?
– Именно так.
Миссис Траппер явно разрывали внутренние противоречия: с одной стороны, она мечтала о благодарности за то, что предоставляет интересные факты; с другой стороны, была возмущена – ведь на свет могут выплыть еще какие-нибудь невзрачные стороны ее личной жизни.
– Когда я вернулась домой, машина еще работала, – ликующе продолжила дама. – Я услышала, как ее выключили без десяти девять или около того.
Коронер перегнулся через стол.
– Эти временны́е вехи очень важны, миссис Траппер. Не могли бы вы вспомнить какие-нибудь конкретные факты, по которым можно установить время? Скажем, вы уверены, что мотор заглушили не в половине девятого или, например, в четверть десятого?
Миссис Траппер захлопала узкими черными глазками за стеклами золотого пенсне.
– Я ведь говорила, в магазине были часы. Говорила? Некоторое время я там беседовала, потом неожиданно посмотрела на часы и увидела, что уже без четверти девять. «О боже! – воскликнула я. – Муж приходит на ужин в девять (по четвергам он посещает клуб), мне пора». Помню, как это сказала. Я поспешила домой и, насколько могу судить, оказалась там без десяти девять.
Коронер сверил услышанное с записями.
– Выходит, от дома до магазина вы шли двадцать минут, миссис Траппер, а обратно – пять…
– Ничего другого сказать не могу. – Она упрямо поджала губы. – Домой я очень спешила и попала туда, насколько понимаю, без десяти девять: стоило мне только накрыть стол, как прибыл муж, а он всегда пунктуален. Я вошла в квартиру, послушала – машина работает. Не успела я толком рассердиться, как она умолкла.
Миссис Траппер покинула трибуну. По залу прошелестел вздох, присяжные зашептались.
Джина съежилась. Она не смела думать о том, что будет дальше. Сердце подсказывало – раздумьями тут не поможешь. Слушание медленно и неумолимо двигалось к развязке. К развязке простой, безжалостной и неизбежной.
Джина еще дрожала, когда услышала собственное имя. И тут, по пути к свидетельскому месту, ее наконец настигло долгожданное ощущение нереальности. Между ней и окружающим кошмаром словно выросла стена безразличия. Лица стали нечеткими и размытыми, голоса зазвучали издалека.
Джина назвала свое имя, адрес, сообщила, что была женой Пола, – все со спокойной отрешенностью, которая сошла за чрезвычайное самообладание. Голос звучал мягко и мелодично, держалась миссис Бранд прямо.
Она флегматично повторила слова клятвы, невольно копируя бесстрастный тон коронерского помощника.
Коронер исчез, превратился в машину для допроса – благодушную и совсем не злую. Он вместе с Джиной спокойно повторил ее показания. Она помнила, как их давала, как подписывала, – но помнила отстраненно, словно все это не представляло особого интереса.
– Последний раз я видела мужа в два часа в день исчезновения. Всего несколько минут: я пришла к нему на работу, он только вернулся с обеда. Мы коротко переговорили. Я отправилась домой. Живым Пола я больше не видела.
Она совершенно не осознавала, какое производит впечатление.
Среднестатистическая британская толпа немедленно приходит в восторг от красоты – особенно красоты страдающей; но есть у той же толпы любопытная особенность не доверять элегантности и шику – особенно если он связан (неважно, насколько близко) с чем-нибудь подозрительным.
То, что Джина иностранка, несомненно, говорило в ее пользу – иностранцам можно простить шикарный вид; но вот то, что она так спокойна, свидетельствовало против. Вдовам положено рыдать; проявления чувств от них не просто ждут – требуют.
Допрос продолжался.
– В ваших показаниях, миссис Бранд, сказано, что к половине восьмого ваш муж должен был прийти домой к ужину. Вы прождали его до девяти, затем позвонили кузену мужа, мистеру Майклу Веджвуду, и тот отвел вас в кинотеатр. Вас не встревожило отсутствие супруга?
– Встревожило? Нет. Вряд ли. Оно меня рассердило.
Джина умолкла. Конечно, можно объяснить, что Пол всегда опаздывал на встречи с ней, что невнимание и равнодушие мужа сделали ее совершенно невосприимчивой к его выходкам, отучили тревожиться, – однако объяснять она не хотела. Зачем растолковывать детали глупцам? Все равно не поймут.
Коронер продолжал:
– Вы говорили, что пошли в тот день на работу к мужу, потому что хотели попросить его о чем-то важном. О чем?
– Хотела убедить его поужинать со мной – мне нужно было с ним поговорить.
Коронеру, видимо, пришло в голову, что вдова совсем себе не помогает.
– Миссис Бранд, давно ли вы замужем?
– Четыре года.
– Вы бы назвали свой брак счастливым?
– Нет, – неожиданно с чувством ответила Джина. – Нет, я его таким не считала.
Зал заволновался, Джон едва не вскочил на ноги – его удержал мистер Скруби.
Коронер поджал губы.
– Возможно, вы поясните свои слова, миссис Бранд. Видите ли, мы на судебном слушании и хотим отыскать правду. Вы с мужем конфликтовали?
– Нет. Мы были друг другу безразличны.
Джина тут же пожалела о сказанном. Господи, такая огласка!..
Коронер вздохнул, стал суровей.
– Миссис Бранд, вы давали показания инспектору и представителю коронера добровольно?
– Разумеется, – холодно ответила Джина. – Мне нечего скрывать.
«Твердая штучка», – чуть ли не во всеуслышание решил зал.
– Конечно, нечего, – согласно кивнул коронер. – В записях сказано, что разговор с мужем вечером двадцать восьмого был для вас крайне важен, поскольку вы надеялись с его помощью решить вопрос с разводом.
– Да.
– Не хотите ли добавить что-нибудь к показаниям?
– Нет, не хочу.
Коронер исподлобья взглянул на Джину. Он видел много испуганных женщин, поэтому ее реакция была для него понятна. Однако его обязанность – вести допрос, а свидетельница совсем не идет навстречу.
– Почему вы хотели поговорить с мужем именно в тот день, миссис Бранд?
– В показаниях все есть, – устало произнесла она. – Я объяснила инспектору Таннеру, что ходила к адвокату и узнала о своем положении. Мне стало ясно – получить развод без содействия мужа не выйдет.
Зал загудел, мистер Скруби вскочил на ноги. Коронер удовлетворил его просьбу задать свидетельнице вопрос, и Джина перевела взгляд на низенького мужчину, который с тревогой смотрел на нее поверх множества голов.
– У вас с мужем бывали по этому поводу бурные ссоры, миссис Бранд?
– Нет, конечно, – удивленно ответила она. – Мы просто очень мало виделись, и я хотела, чтобы Пол обдумал мою точку зрения.
Мистер Скруби сел. Сумел ли он хоть немного помочь? Ох, сомнительно.
Коронер вновь сверился с записями.
– По вашим словам, ужин вы назначили на половину восьмого. Вы были одна?