— Не знала, что вы еще и парикмахер! — сказала я старику.
— Да какой там парикмахер… Скажешь тоже… Просто обстригаю там-сям… Куда взгляд упадет! — отрывисто отвечал он, пока его руки с ножницами порхали без остановки. Время от времени R поднимал глаза вверх и дергал головой, пытаясь понять, что происходит с его челкой, но старик тут же мягким движением возвращал его голову на место: — Прошу сидеть ровно и не дергаться!
Результат получился вполне достойным. Видно, что стриг не профессионал, но легкая лохматость даже молодила R — и сам он, похоже, остался доволен.
А вот замести следы этого маленького приключения оказалось непросто. Несмотря на все подстеленные газеты, обстриженные волоски разлетелись в тесной каморке по всем углам. Очищая от них все пространства и щели между изделиями, я провозилась в тот день допоздна.
Но период, когда дни пролетали без потрясений, длился недолго. Однажды субботним вечером я гуляла с Доном и у развалин библиотеки вдруг встретила старика.
— О! — воскликнула я. — Уже закупились? Нашли что-нибудь вкусненькое?
Старик, сидевший на груде обожженных кирпичей, помахал мне рукой.
— Да нет, все как обычно… Сегодняшний улов — мерзлый кочан капусты, три морковки, одна кукуруза россыпью, йогурт, просроченный на пару дней, да кусочек свинины.
Я привязала Дона за поводок к ближайшему дереву и забралась к нему на кирпичи.
— Пока и этого хватит. Недельку продержимся… Ужасно, что магазины с каждым днем отнимают все больше энергии. В одиночку уже не прожить. Если ты где-то работаешь, откуда ты возьмешь целых два или три часа в день для рыскания по магазинам?
— Да уж, еды все меньше, — вздохнул старик. — Прямо беда…
Он ударил носком ботинка по жженому кирпичу. От удара кирпич раскрошился, и черные осколки рассыпались по снегу внизу.
Вся библиотека уже являла собой просто гору из черного кирпича. О том, что здесь когда-то хранились книги, не напоминало больше ничто. Казалось, сдвинь кирпич хоть немного — из открывшейся щели еще пойдет дым. Бывшая лужайка перед главным входом, когда-то зеленая и ухоженная, погребена под снегом. А далеко внизу виднелись полоска берега и море до самого горизонта.
— Что вы тут делаете? — спросила я. — Сидите один, на морозе…
— Смотрю на паром… — ответил он.
Полузатопленный паром в центре гавани выглядел точно таким же, как и в день землетрясения. Бесконечные волны, набегавшие с моря, спотыкались о торчавшую из воды корму и превращались в белую пену. На секунду мне показалось, будто теперь эта корма стала чуть меньше и ее прибило чуть ближе к берегу, но, возможно, то была просто иллюзия.
— Тянет к прежней жизни?
Я знала, что парома уже не вернуть, как знала и то, что ответит на это старик. Но все равно зачем-то спросила.
— Вовсе нет… С чего бы? — Будто спохватившись, он энергично закачал головой. Как я и ожидала. — Что может быть лучше, чем жить с тобой вместе, принцесса? Не будь тебя, я бы давно уже превратился в уличного бродягу! Зачем мне туда хотеть, обратно-то? Даже и в мыслях такого не было! Да и паром тот был уже полной развалиной. Еще немного — затонул бы и сам, без всякого землетрясения. Видно, такова судьба любой исчезнувшей вещи: даже если пользоваться ею как-нибудь по-другому, долго она уже не протянет.
— Ну, просто землетрясение случилось так неожиданно. На самом деле я боялась, что это выбьет вас из колеи.
— На самом деле я помирал под обломками парома, а ты меня спасла. Вернула в колею, можно сказать! И за это я страшно тебе благодарен. А на паром я смотрю не потому, что мечтаю туда вернуться. Но чтобы крепче дорожить тем, что сейчас…
Беседа угасла на полуслове, и мы стали молча смотреть на море. Небо над горизонтом постепенно меняло цвет, и паром погружался все глубже в закатные сумерки. Ни на пляже, ни на причалах не было ни души, и единственным признаком жизни вокруг оставались только автомобили, проносившиеся по дороге вдоль берега. Дон то царапал ствол дерева, то грыз поводок, то взывал к нашему вниманию, виляя хвостом. Ухо его заживало, но, похоже, чесалось, и он целый день раздраженно подергивал им на бегу.
Я оглянулась на вершину холма. Птичья обсерватория была наполовину погребена под снегом. Наверное, Тайной полиции не придется засылать на вершину бульдозеры, подумала я. Ведь там и так уже одни сплошные руины…
У пешеходной тропинки еще маячила покосившаяся вывеска «В ботанический сад», но стрелка на ней указывала в пустоту. На склоне холма осталось лишь то, что ждало своего полного и окончательного исчезновения.
Поскольку все вещи старика унесло цунами, носил он теперь одежду моего папы, которую я бережно сохранила в шкафу: замшевые брюки, пестрый вязаный свитер и пальто с воротником из искусственного меха. Брюки давно полиняли, а воротник у пальто местами обтерся, но все вещи сидели на старике как влитые и были очень ему к лицу. Его большие и сильные руки старого работяги покоились на коленях, и как только я заговаривала снова, он слегка наклонялся ко мне, чтобы не пропустить ни словечка.
В его руки я влюбилась еще в раннем детстве. Куда бы мы ни выезжали все вместе, я всегда держалась за руку старика. Эти руки могли изготовить все что угодно: ящик для игрушек и модель самолета, вольерчик для жука-носорога и мешочек для секретов, настольную лампу и седло для велосипеда, вяленую рыбу и яблочный штрудель. Суставы у этих рук были узловатые, но ладони — мягкие и ласковые. Одного их прикосновения было достаточно, чтобы я ни о чем не волновалась, а просто знала: меня никогда не дадут в обиду и не оставят одну.
— Вы думаете, все эти изделия не смогут существовать слишком долго? Так же, как не смог ваш паром?
— Н-ну… Не знаю, — пробормотал старик, отклоняясь от меня чуть назад.
— Но R уверен, что смогут. Если хранить их в убежище.
— Да, он верит в чудесную силу убежища, которое мы построили. Но лично я в ней все-таки сомневаюсь. Только не говорю ему об этом в лоб. Зачем? Мои слова ему не нужны…
— Да уж… — кивнула я. — Слов, которыми он объясняет исчезновения, на этом острове просто нет. Мы с вами не понимаем и половины того, что он рассказывает нам об изделиях!
— Даже объединившись против Тайной полиции, мы не можем сопротивляться судьбе, которая нас все-таки разделяет.
— Иногда я думаю… Вот было бы здорово, если бы следующей исчезла сама Тайная полиция, — призналась я. — И больше никому не пришлось бы никуда прятаться!
— О да, это было бы замечательно. Но что, если раньше исчезнут убежища?.. Как тогда быть?
Он потер ладонь о ладонь у себя перед носом. Может, просто хотел согреть руки, а может, молился.
Лично я никогда еще не пыталась представить, что будет, если исчезнет наше убежище. То есть тогда мы напрочь забудем, что находится у нас под ковром в кабинете? И как открывается крышка люка? И почему R находится где-то у нас под ногами?
Я застыла в полном недоумении.
Дон, явно обидевшись на то, что его держат на привязи, хотя вывели погулять, расстроенно заскулил.
— Я думаю, за это волноваться не стоит! — ответила я как можно радостней, лишь бы скрыть свою же растерянность. — До сих пор мы пережили столько исчезновений, что уже и не счесть. Но даже в самые тяжелые минуты, теряя что-нибудь очень важное, очень сокровенное и незаменимое, мы не падали духом и не сходили с ума. Такие, как мы, способны ужиться с любой пустотой, какая бы она ни была.
Сложив руки обратно на колени, старик с улыбкой посмотрел на меня.
— Ты абсолютно права!
Улыбка его, казалось, вот-вот растает в морском закате.
Я поднялась с кирпичей, спустилась на землю, плотней затянула шарф и наконец-то отцепила Дона от дерева.
— Солнце скоро сядет, — сказала я. — Пойдемте домой, а то простудимся.
Освобожденный Дон подскочил к старику и начал тыкаться в его ноги.
— Возвращайся первой, принцесса, — проговорил старик. — А я отдохну немного да загляну к еще одному мяснику. Вчера наткнулся на его лавку на той стороне холма, и там запасы что надо. Отличной ветчины принесу!
— Может, на сегодня хватит? Зачем так напрягаться?
— Да я и не напрягаюсь. Та же дорога домой, только слегка в обход…
— Ах, да! — вдруг вспомнила я. И достала из кармана пакетик с леденцами. — Тогда вот вам на дорожку… Надеюсь, взбодрит!
— И что же это? — Он с любопытством вытянул шею и заморгал.
— Это называется «монпансье». Мы нашли его в статуэтках от Инуи.
Я высыпала оставшиеся таблетки себе на ладонь. Мы с R съели по одной — значит, осталось три.
— Опасно разгуливать с этим в карманах! — заворчал старик. — Мало нам той проверки на станции? А если патруль, что тогда?
Взгляд его при этом не отрывался от таблеток ни на секунду.
— А ничего, — улыбнулась я. — Тогда я положу это на язык, и оно тут же растает… Да вот, попробуйте сами!
С явной опаской он подцепил таблетку, поднес ко рту. Зажатый в его мощных пальцах, леденец показался мне еще крохотнее, чем раньше.
И тут наконец его брови выгнулись, а глаза сверкнули.
— М-м, какой сладкий!.. — оторопело выдохнул он. И потер рукой грудь, словно подтверждая эту сладость всем телом.
— Язык проглотишь, правда? — сказала я. — Держите, это всё вам.
— Ты серьезно? Столько чуда — мне одному? Благодарю, благодарю…
С каждым тающим на языке леденцом он причмокивал и поглаживал себя по груди. Когда же все закончилось, он сложил передо мной руки и согнулся в поклоне.
— Спасибо за угощение!
— Ну что ж, пойду первой, — объявила я. — Жду вас дома!
Я помахала ему рукой. Дон пару раз отрывисто гавкнул и натянул поводок, увлекая меня за собой.
— Да-да… До встречи! — улыбнулся старик, так и не встав с кирпичей.
То был последний раз, когда я видела старика живым.
25
О том, что старик упал перед входом в мясную лавку, мне сообщили по телефону из больницы в тот же вечер, около семи. Его поход «домой, но слегка в обход» что-то совсем затягивался, и я уже собиралась идти его искать, когда раздался звонок. Какая-то женщина — то ли медсестра, то ли секретарша — говорила очень быстро, связь была ужасной, и в целом я плохо уловила, в чем дело. Одно было ясно: нужно срочно бежать в больницу.