— Ты, ладно, Коля… Извини… — он оперся на своих руки, с выпирающими венами, сильные, мускулистые руки — Извини… Но все равно. Стыдно, Коля.
У меня создалось впечатление, что я разговариваю с тронутым. Общий тон его речей, да и обрывистость фраз, будто бы он скачет с одной мысли, на другую, как катится под гору слетевшая с рельс вагонетка, прыгая по камням. Дворняга, заскулила. Сосед снова начал гладить ее по голове, все так же стоя у забора. Странный человек.
Я шел по асфальтированной дорожке. Старый, деревянный забор. Ржавый бак, с тухлой водой. Не знаю зачем, но я нагнулся, и открыл кран. Вода потекла на то, что раньше было огородом, не впитываясь в твердую, как корка землю. Баня и сарай, остались такими, какими я их знал раньше. Слегка обшарпанные, но крепкие строения, полностью деревянный сарай — и банька, уже кирпичная, с толстой, беленой трубой.
Открыл дверь, нажал на ручку и… накатывает. Запах. Запах тоже остался таким как прежде. Не знаю как описать, куча ассоциаций родилась у меня в голове меньше чем за секунду, когда я даже еще не войдя внутрь, сделал первый вдох. Деревянные полы, старые вещи, уют, спокойствие, книги. И это только веранда. Основная часть дома за следующей дверью, которая тоже закрыта. Я прошел к ней, по дороге проведя рукой по советской газовой плите. Шланг от газового баллона, шел от нее в вырез в двери, которая закрывала кладовку. Я открыл ее, и заглянул внутрь. Оттуда потянуло затхлой прохладцей, и пылью: куча старой посуды, и прочего раздолбанного хлама. Лишь на участке в метр, очищенном от всего этого, в уголке, располагался большой газовый баллон. Не смог бы сказать литраж, пожалуй. Так всегда было, опять же. Разве что редуктор, сменился на вентиль.
Дверь, за который был дом, в детстве мне казалась очень тяжелой, и толстой. Это ощущение не прошло. Когда я открыл ее, зашел внутрь, и потянул на себя, то при закрывании она сделала: «Пфамм-м», плотно захлопнувшись, как в шлюзе космического корабля. И было тихо.
Я огляделся. Закрытое зеркало. Вешалка для одежды, где висят синий лабораторный халат, и черная ветровка. Прямо — зал, с ковром, двумя креслами, диванами, и весьма большим — но все же ЭЛТ телевизором. Направо — кухня, где заботливо прикрыта драненькой тканью печка. Налево — проход в рабочие комнаты деда. Гудит холодильник. Тикают часы. Кремовые шторы, удачно довершают палитру уюта. Осматриваешься — и глаз отдыхает. Хочется свернуться калачиком, и поспать.
Честно говоря, не знаю, зачем мать послала меня сюда. Всех делов было, вытереть пыль. Когда я начал разбирать книги, оказалось, что вся техническая и прочая рабочая дедовская литература, в отдельных двух шкафах. Остальные же книги, занимавшие несколько небольших тумбочек, рассортировать было делом получаса. Даже с костюмами, долго мучиться не пришлось, потому что большей их части уже не было. Военной формы тоже. Видимо, дед ее кому-то уже отдал. По времени, еще даже обед не наступил. Поэтому, поддавшись интересу, я начал рыться в дедовских вещах. Точнее даже как рыться. Сначала, фотографии.
В месте, которое я идентифицировал как рабочий дедов кабинет, их висело много. Не меньше пяти фотографий жены деда, моей бабушки. Еще девушкой, в легком летнем платье, она улыбается с черно белой фотки. Затем, уже наверное чуть постарше — но на вид точно такой же девушкой, смотрит с другой фотографии, где она уже с дедом. Дед узнаваем даже в молодости. Правда, на этой фотографии он держит бабушку на руках, и улыбается.
Затем, они уже взрослые. Не меньше тридцати обоим. Видно, что бабушка одного роста со своим мужем. Они опять улыбаются. У деда на лице еще нет этой вечной, понурой строгости. Она появляется лишь на следующих снимках, где бабушка выглядит болезненно.
Фотографии мамы. Фотографии мамы с семьей. Со мной. И даже мамы с мужем, моим отцом. Странно смотрится, потому что он ниже ее, сантиметров на пять, наверное. Волосы у него русые, в противовес светлым маминым, и вьются.
Оказывается, хозяин дома был в какой-то мере сентиментален.
Я порылся еще в толстых тетрадях, лежащих на столе. Но понять что-то не получилось — сплошные формулы, расчеты, и чертежи. Вот как раз в тот момент, когда я пролистывал невесомые листки в клеточку, громко зазвонил телефон. Так громко, что меня пот прошиб, так оно несуразно показалось в тишине дома. Подняв трубку, старого дискового телефона, я даже «Алло!» сказать не успел, мне в ухо ударило безостановочное:
— Сергей Витальевич, это непорядочно, вы задержали заказ на две недели, я звоню вам уже пять дней кряду, вы не берете трубку, а заказ очень важен, я понимаю сложность пайки золотых контактов, и ламповых систем, но имейте же совесть!
Пораженный тирадой, я так и держал трубку у уха. Мой собеседник, снова бухнул, тем же криком:
— Вот чего вы молчите! Я слышу, как вы дышите в трубку!
— Это не Сергей Витальевич, — наконец смог выдавить я — Это его внук.
— Так позови его!
— Дедушка, — слово слезло как гадкий слизняк, с языка — Дедушка умер.
— Ох… — владелец голоса, еще немного помялся-помялся, затем тихо сказал — Извините! — и бросил трубку.
Меня заинтересовало, над чем так работал дед. Я прошел в другую комнату, видимо рабочую, заставленную микросхемами, лампами, и прочей, по моему мнению, устаревшей техникой. На неком подобии верстака, красовалась пара больших колонок, примерно в полметра каждая. Они выглядели… старо. Винтажно. По-другому и не сказать. И видимо стоили дорого.
Снова телефонный звонок. Все тот же абонент.
— Мальчик, понимаешь, — он опять тарахтит, но теперь спокоен. Почему-то я уверен, что его трубка забрызгана слюной — Твой дедушка взял у меня заказ, и материалы, на очень дорогую вещь….
— Две большие такие колонки? — перебиваю я его.
— Не колонки, а аудиосистема. Мне необходимо ее забрать!
— Ничем не могу помочь. Позвоните завтра, когда я смогу позвать к телефону Евгению Сергеевну, мою маму. Сам я вещами деда распоряжаться не могу.
С его стороны посыпались уговоры, и прочая словесная чушь. Я молча положил трубку. Далее звонков не было.
В той же комнате, с колонками, на другом столе, располагалось нечто, накрытое полотном. Ведомый интересом, я прошел туда, и сдернул тряпку. Удивление пропало, и я был даже разочарован — накрытым оказался самый обычный компьютер. Разве что, системный его блок, оказался лишен боковин, и от материнской платы, и прочих деталей, отходили толстенные трубки, полные, очевидно, воды. Я постучал по ним пальцем, они слабо качнулись, твердо-упругие, увесистые.
Когда я включил компьютер, то не услышал привычного мне шума кулера, разве что зашумела перекачиваемая жидкость, да изредка слышалось слабое бульканье.
Только теперь, я смог увидеть, что из себя представляет этот компьютер. Он не был похож на обычную «машинку». Насколько я смог понять, системный блок, проводами уходил в ламповые схемы, развешанные по стенам комнаты. Да и трубки системы водяного охлаждения, тоже, проходили по каждой из них. Мое сердце забилось часто-часто, почему-то это испугало меня. Не знаю, что я ожидал увидеть на экране монитора, но загрузилась самая обычная Windows 7. На рабочем столе, по-спартански располагалось всего несколько значков. Автокад, папка с чертежами, Мой Компьютер с Моими Документами, пара новых игр, и ярлычок выхода в интернет.
Точнее же, таких ярлычков было два. Вот только один, был озаглавлен как: «Сетевое подключение», и отлично запускался — а вот второй, названия не имел. И при запуске, выдавал пустое окошко, какое обычно выдается при ошибке. Но ни текста, ни каких либо еще пояснений в нем не было. Решив перезапустить роутер, я потянулся к нему. Странно, фирма оказалась незнакомой мне — Ericson. Да и кабель подключения, ч тоже раньше никогда не видел. Удивило меня еще и то, что сам роутер был опять же, частично полуразобран, от него, несколько толстых проводов, уходило в большую железную коробку, с вентиляционными прорезями. Коробка мягко светилась изнутри, и из нее доносился непонятный гул. От коробки, шел гораздо более толстый кабель, белого цвета, аккуратненько, почти незаметно, протянутый к выходу из комнаты.
Я шел по нему, и вышел в прихожку. Сдернул с зеркала полотно, и посмотрел на себя. Зрачки узенькие, на лбу испарина, дыхание частое. Дом больше не казался мне уютным. Я наткнулся на что-то, что не столько удивило, сколько испугало меня. Непонятно, причем, почему. Ничего такого, вроде бы, во всем этом нет — но может быть, во мне взыграли предчувствия, а может просто, нафантазировал я себе всякого. И кстати о фантазиях, пару раз вздохнув, шепчу в слух, цитируя:
— Глубина-глубина, я не твой. Отпусти меня глубина…
Но глубина не отпускает. Легче мне не становится.
В горле сухо. На кухне, прямо из большого чайника, через носик, выхлебываю почти два литра, залпом, застоявшейся воды, и в живот будто бы ядро чугунное сунули. Пот прошибает настолько, что течет по спине. Какой-то подвернувшейся кухонной тряпкой, обтеревшись, я хочу встать, и вижу тот самый белый кабель. Он уходит вниз. В погреб.
Сердце — паф — остановилось. И забилось опять, еще быстрее. Я, смотрю на кабель, как на толстую пиявку, что насосалась крови. Мне страшно.
Вдох.
Выдох.
И так не меньше пяти минут. Лишь только потом, мне стало легче. Отпустило, что называется. Я даже сам удивился, своей реакции, на все происходящее.
— Да, действительно. Чего это я. Дед просто инженерил помаленьку. Собрал из комплектующих некий компьютер. Или что-то такое изобрел. Ламповое. — это шепот, мой быстрый шепот. Он не горячечный, но мне хочется его таким назвать — Ведь есть же, ламповые аудиосистемы. А тут — ламповый компьютер. Дед же инженер. Ему положено. А я просто запущу эту штуку, и все будет нормально. Да.
Я сдернул, и свернул коврик, пытаясь действовать как можно медленнее. Руки не дрожали, но в голове словно поселилось что-то испуганное, и кричащее. Мешающее адекватно мыслить.
Потянул на себя крышку погреба, и прищуренными глазами, глянул внутрь.