Потом она сама быстрым шагом направилась к Майорстуа. И хотя в голове у нее носились мысли о том, где сейчас может находиться Валентин, откуда он явился и насколько они сейчас близки к его поимке, она не могла избавиться от отзвуков тихого голоса старика: «Они меня там ждут».
Миа Хартвигсен изучающе смотрела на Харри Холе.
Она сложила руки на груди и встала вполоборота к нему. Вокруг патологоанатома лежали большие синие пластиковые емкости с отрезанными частями тела. Студенты уже ушли из кабинета Анатомического института, расположенного на первом этаже Национальной больницы, а теперь явилось это эхо из прошлого с судебно-медицинским отчетом об Асаеве под мышкой.
Язык ее тела был таким недружелюбным не потому, что Миа Хартвигсен не любила Холе, но потому, что он пришел с проблемой. Как обычно. Когда Холе был следователем, его явление всегда означало массу работы, сжатые сроки и хорошую возможность оказаться у позорного столба за ошибки, в которых была только малая доля ее вины.
— Я говорю, что мы произвели вскрытие Рудольфа Асаева, — сказала Миа, — и очень тщательно.
— Недостаточно тщательно, — ответил Харри, опуская отчет на один из блестящих металлических столов, на которых студенты недавно резали человеческое мясо.
Из-под пледа торчала мускулистая рука, отрезанная ниже плеча. Харри разобрал буквы на бледной татуировке: «Too young to die».[41] Ну что же. Может быть, кто-то из байкерской банды «Лос Лобос», попавший в разборки Асаева с конкурентами.
— И что же заставляет вас думать, что недостаточно тщательно, Холе?
— Прежде всего, вы не смогли указать причину смерти.
— Вы прекрасно знаете, что иногда тело просто-напросто не дает нам никаких подсказок. Но это не обязательно значит, что смерть наступила не по естественным причинам.
— А самым естественным в данном случае было бы то, что кто-то отнял у него жизнь.
— Я знаю, что потенциально он являлся главным свидетелем, но вскрытие проходит по определенным правилам, которые не подвержены воздействию подобных обстоятельств. Мы находим то, что находим, и ничего другого. Патологоанатомическая наука не для дилетантов.
— Кстати о науке, — сказал Холе, присаживаясь на стол. — Она основывается на проверке гипотез, не так ли? Люди придумывают теорию, а потом проверяют, верна она или нет. Правильно?
Миа Хартвигсен отрицательно покачала головой. Не потому, что он был неправ, а потому, что ей не нравилось направление, в каком пошел этот разговор.
— Моя теория, — продолжал Холе с якобы невинной улыбкой, придававшей его лицу выражение мальчишки, который собирается уговорить маму подарить ему на Новый год ядерную бомбу, — заключается в том, что Асаева убил человек, хорошо знакомый с вашими методами работы и знающий, как сделать так, чтобы вы наверняка ничего не обнаружили.
Миа переменила позу и повернулась к нему другим плечом:
— И?
— И как бы вы сделали это, Миа?
— Я?
— Вы знаете все тонкости. Как бы вы обманули саму себя?
— Я под подозрением?
— Пока да.
Она почувствовала, как губы ее начинают расплываться в улыбке, и быстро вернула лицу серьезное выражение. Вот ловкач.
— Орудие убийства? — спросила она.
— Шприц, — ответил Холе.
— О? Почему?
— Что-нибудь связанное с анестезией.
— Ну хорошо. Мы можем обнаружить практически все вещества, особенно когда начинаем вскрытие так рано, как в этом случае. Единственная возможность, которую я вижу…
— Да?
Он улыбался так, будто уже получил то, что хотел. Он раздражал ее. Про такого никогда не знаешь, дать ему пощечину или поцеловать.
— Шприц с воздухом.
— Что это?
— Самый старый и по-прежнему лучший фокус из учебника. Ты вводишь из шприца в вену столько воздуха, чтобы воздушный пузырь перекрыл ее. Если он будет держать вену перекрытой достаточно долго, кровь перестанет поступать в жизненно важные органы, такие как сердце и мозг, и человек умрет. Быстро и без следов каких-нибудь посторонних веществ. А воздушный пузырь необязательно запускать извне, он может возникнуть в организме сам по себе. Case closed.[42]
— Но след от укола будет виден.
— Если сделать укол самой тонкой иголкой, то след от нее можно обнаружить лишь при пристальном изучении всех кожных покровов.
Холе просиял. Мальчишка распечатал подарок и подумал, что получил ядерную бомбу. Миа радовалась.
— Тогда вам надо изучить…
— Мы изучили… — пощечина, — каждый миллиметр. Мы даже проверили шланг от капельницы, потому что воздушный пузырь можно запустить и через него. Нигде не было ни одной дырочки, даже от комариного укуса.
Миа увидела, как лихорадочный свет гаснет в его глазах.
— Простите, Холе, но мы отдавали себе отчет в том, что эта смерть была подозрительной. — Она сделала ударение на слове «была». — А теперь мне надо готовиться к следующей лекции, так что…
— А как насчет места, не покрытого кожей? — спросил Холе.
— Что?
— Что, если он вколол шприц в место, находящееся не на поверхности? В отверстия тела. Рот, анальное отверстие, ноздри, уши.
— Интересно, но в носу и ушах практически нет подходящих кровеносных сосудов. Анальное отверстие — возможно, но шансы выделить жизненно важные органы в этих районах невелики, к тому же нужно обладать отличными знаниями, чтобы обнаружить вену вслепую. Рот — неплохая идея, тем более что от ротовой полости до мозга путь короткий, а это означает быструю и гарантированную смерть, но рот мы всегда проверяем. Там ведь еще имеется слизистая оболочка, и после укола в нее возникает припухлость, которую легко обнаружить.
Миа посмотрела на него и ощутила, что его мозг все еще в поиске, хотя он покорно кивал.
— Приятно снова видеть вас, Холе. Заворачивайте к нам, если будут другие вопросы.
Она подошла к одной из емкостей, чтобы погрузить в спирт высунувшуюся из него руку с растопыренными пальцами.
— Заворачивайте… — раздался у нее за спиной голос Харри.
Миа глубоко вздохнула. Он ее очень раздражал. Она повернулась.
— Он мог воткнуть шприц с обратной стороны, — сказал Харри.
— С какой обратной?
— Вы сказали, что путь до мозга короткий. С обратной стороны. Сзади. Он мог спрятать укол позади.
— Позади чего?
Она замолчала и посмотрела, куда он указывает. Потом закрыла глаза и снова вздохнула.
— Простите, — сказал Харри. — Но статистика ФБР говорит, что в случаях, когда производилось повторное вскрытие потенциальных свидетелей, процент убийств возрастал с семидесяти восьми до девяноста четырех.
Миа Хартвигсен покачала головой. Харри Холе. Проблема. Дополнительная работа. Хорошая возможность оказаться у позорного столба за ошибки, которых она не совершала.
— Здесь, — произнесла Беата Лённ, и такси заехало на тротуар.
Трамвай стоял на остановке «Улица Вельхавена». Одна полицейская машина находилась перед ним, две позади. Бьёрн Хольм и Катрина Братт стояли, опираясь на «амазон».
Беата расплатилась и вышла из такси.
— Так что?
— Трое полицейских внутри трамвая, из него никто не выходил. Ждали только тебя.
— Это трамвай одиннадцатого маршрута, а я говорила — двенадцатый…
— Маршрут меняет номер после остановки у Майорстукрюссе, но это тот же самый состав.
Беата поспешила к передней двери, сильно постучала по ней и предъявила удостоверение. Дверь с фырканьем распахнулась, и она вошла внутрь, кивнув полицейскому в форме, находившемуся в салоне. В руках у него был «Хеклер и Кох P30L».
— Следуйте за мной, — приказала она и стала пробираться в конец переполненного трамвая.
Проталкиваясь к середине состава, Беата скользила взглядом по лицам. Ее сердце забилось быстрее, когда она подошла ближе и узнала значки, написанные на запотевшем стекле. Она подала знак полицейскому и обратилась к мужчине, расположившемуся на сиденье:
— Простите! Да, вы.
К ней повернулось прыщавое лицо с написанным на нем выражением ужаса.
— Я… я не хотел, честно. Просто забыл карточку дома. Больше не повторится, честно.
Беата закрыла глаза и выругалась про себя, потом кивнула полицейскому, чтобы он следовал за ней дальше. Когда они без всякого результата добрались до конца вагона, она прокричала водителю, чтобы тот открыл задние двери, и вышла на улицу.
— Ну? — спросила Катрина.
— Исчез. Опросите всех, видели ли они его. Через час они его забудут, если уже не забыли. Он, как и раньше, мужчина лет сорока с небольшим, ростом где-то метр восемьдесят, голубоглазый. Но глаза теперь стали немного раскосыми, он шатен с короткой стрижкой, у него высокие мощные скулы и узкие губы. И пусть никто не дотрагивается до стекла, на котором он писал. Снимите отпечатки пальцев и сфотографируйте. Бьёрн!
— Да?
— Ты возьмешь на себя все остановки от этой до Фрогнер-парка. Поговори с работниками магазинов, выходящих окнами на улицу, спроси, узнают ли они человека из ориентировки. Если люди так рано утром едут куда-то на трамвае, то, скорее всего, для них это часть дневного расписания. Они направляются на работу, в школу, на тренировку, в постоянное кафе.
— В таком случае у нас есть шансы, — сказала Катрина.
— Да, и будь осторожен, Бьёрн. Убедись, что люди, с которыми ты будешь разговаривать, это не те, кто может предупредить его. Катрина, ты позаботишься о том, чтобы нам выделили людей, которые завтра с раннего утра будут ездить на трамвае. Плюс нам надо пару человек, чтобы до конца дня катались на трамваях отсюда до Фрогнер-парка, на случай если Валентин будет возвращаться той же дорогой. Хорошо?
Когда Катрина и Бьёрн ушли к другим полицейским, чтобы распределить обязанности, Беата подошла к трамваю, в котором заметила Валентина, и посмотрела на стекло. С полосок, нарисованных им на стекле, стекали струйки воды. Он нарисовал повторяющийся узор, как на тесьме. Вертикальная черточка, а следом за ней — круг. Один ряд за другим, пока не получилась квадратная матрица.