— Что-то не так? — спросила Улла, убирая пиджак Микаэля в шкаф.
— А что не так? — ответил он вопросом, потирая лицо ладонями.
— Иди сюда, — сказала Улла, провела его в гостиную, усадила на диван и встала позади него.
Она положила ладони на то место, где шея переходит в плечи, нащупала кончиками пальцев середину трапециевидной мышцы и надавила. Микаэль громко застонал.
— Ну? — произнесла она.
Он вздохнул:
— Исабелла Скёйен. Она предложила, чтобы бывший начальник полиции помогал нам до окончания расследования убийств полицейских.
— Ну и что? Разве это плохо? Ты сам говорил, что вам требуется больше ресурсов.
— На практике это означает, что он будет исполнять обязанности начальника полиции, а я — подносить ему кофе. Это было бы выражением крайнего недоверия, с которым я не мог бы смириться, ты ведь понимаешь.
— Но это же только на время!
— А потом? Когда дело будет раскрыто под его, а не моим руководством? Думаешь, член городского совета скажет, что теперь не так страшно и я могу снова занять свой пост? Ой!
— Извини, но в этом месте мышцы напряжены. Попробуй расслабиться, любимый.
— Она так мстит, ты же понимаешь. Ох уж эти женщины… ой!
— Ох, я опять коснулась больного места?
Микаэль вывернулся из ее рук.
— Самое ужасное в том, что я ничего не могу сделать. Она ас в этой игре, а я — новичок. Если бы у меня была небольшая фора, если бы было время найти союзников, понять, кто кому чешет спинку.
— Пользуйся теми союзниками, что у тебя есть, — сказала Улла.
— Все важнейшие союзники находятся на ее половине поля, — ответил Микаэль. — Чертовы политики, они не думают о результатах, как мы, у них все исчисляется в голосах избирателей, им важно, как события выглядят в глазах идиотов, имеющих право голоса.
Микаэль склонил голову. Руки ее вернулись обратно. На этот раз они двигались мягче. Она массировала его, гладила по волосам. И в тот момент, когда он собирался отключиться от всех мыслей, они застопорились и вернулись к ее высказыванию: «Пользуйся теми союзниками, что у тебя есть».
Харри был ослеплен. Почувствовав движение позади себя, он автоматически выпустил Силье и повернулся. Полиэтиленовая занавеска была отодвинута в сторону, и в глаза ему бил белый свет. Харри поднял руку, чтобы прикрыть глаза.
— Прости, — раздался знакомый голос, и луч света опустился вниз. — Прихватила с собой фонарик. Ты не думал…
Харри со стоном выдохнул:
— Черт, Катрина, ты меня напугала. Э-э… нас.
— А, да, это ведь… студентка. Видела тебя в академии.
— Я ушла из академии, — произнесла Силье совершенно невозмутимо, даже скучающе.
— Ах вот как? И что вы здесь…
— Двигаем мебель, — сказал Харри, шмыгнул носом и показал на дыру в потолке. — Пытаемся найти какую-нибудь более устойчивую подставку.
— Снаружи стоит стремянка, — заметила Катрина.
— Правда? Сейчас принесу.
Харри прошел мимо Катрины и вышел из гостиной. Черт, черт.
Стремянка была прислонена к стене дома рядом с ведром для краски.
Когда он вернулся, в комнате стояла мертвая тишина. Харри отодвинул кресло и установил алюминиевую лестницу прямо под дырой. Ничто не указывало на то, что девушки разговаривали между собой. Они стояли, сложив руки, с равнодушными лицами.
— А чем это так воняет? — спросила Катрина.
— Дай фонарик, — попросил Харри, взял его и забрался на лестницу.
Он отодрал кусок гипса от потолка, засунул в отверстие фонарик, а следом за ним — голову. Он достал зеленый электрический лобзик. Полотно было не новым. Харри протянул его Катрине, держа двумя пальцами:
— Осторожно, на нем могут быть отпечатки.
Он направил луч фонарика вглубь пространства, на мертвое тело, лежащее сбоку, зажатое между старым и новым потолком. Черт возьми, он заслуживал того, чтобы стоять здесь и вдыхать запах мертвого гниющего мяса, нет, он заслуживал того, чтобы самому быть гниющим мясом. Потому что он, Харри Холе, больной человек, очень больной. И если его не пристрелить на месте, то ему потребуется помощь. Ведь он чуть было не совершил это, разве нет? Или он остановил себя? Или же мысль о том, что он, возможно, остановился бы, он выдумал, чтобы как минимум усомниться?
— Видишь что-нибудь? — спросила Катрина.
— Да, — ответил Харри.
— Нам нужны криминалисты?
— Пока не знаю.
— Почему?
— Зависит от того, захочет ли убойный отдел заняться этим случаем.
Глава 30
— Об этом чертовски трудно говорить, — произнес Харри и потушил окурок о подоконник.
Он не стал закрывать выходящее на улицу Спурьвейсгата окно, а вернулся к своему стулу. Когда Харри позвонил Столе Эуне в шесть утра и сказал, что он уже на ногах и в пути, тот предложил ему прийти в восемь часов, перед первым пациентом.
— Ты и раньше приходил сюда поговорить о непростых вещах, — сказал Столе.
Насколько Харри помнил, Столе был психологом, к которому сотрудники отдела по расследованию убийств и Крипоса бегали, когда бывало туго. И делали они это не только потому, что в полиции был номер телефона Эуне, но и потому, что он был одним из немногих психологов, знавшим, что представляют собой их будни. И они знали, что могут быть уверены в его молчании.
— Да, но тогда речь шла о пьянстве, — сказал Харри. — Это… это нечто совершенно другое.
— Разве?
— Ты так не думаешь?
— Я думаю, что раз ты первым делом позвонил мне, значит ты думаешь, что у тебя проблема схожего характера.
Харри вздохнул, согнулся и положил лоб на сплетенные руки.
— Может, и так. У меня всегда было чувство, что я начинал пить в самое неподходящее время. Что я всегда ломался в те моменты, когда надо было сохранять свежую голову. Как будто внутри меня жил демон, желавший отправить все к чертям. Желавший отправить меня к чертям.
— Такая у демонов работа. — Столе подавил зевок.
— В таком случае этот демон поработал на славу. Я чуть не изнасиловал девушку.
Зевота у Столе прошла.
— Что ты такое говоришь? Когда?
— Вчера вечером. Девчонка — бывшая студентка Полицейской академии, она появилась, когда я обыскивал квартиру, где жил Валентин.
— О? — Столе снял очки. — Нашел что-нибудь?
— Лобзик со сломанным полотном, который, судя по всему, пролежал там несколько лет. Конечно, его могли забыть рабочие, зашивавшие потолок, но сейчас зазубрины на полотне сверяют с находками из Бергслиа.
— Еще что-нибудь?
— Нет. Да. Дохлого барсука.
— Барсука?
— Да. Наверное, он свил себе нору на потолке.
— Хе-хе. Почти как в песне. У нас был барсук, но, к счастью, он жил в саду. У него страшный укус. А этот что, сдох во время зимней спячки?
Харри приподнял уголок рта:
— Если тебе интересно, я могу привлечь судебных медиков.
— Прости, я… — Столе покачал головой и снова надел очки. — Пришла девушка, и ты почувствовал искушение изнасиловать ее, так было дело?
Харри поднял руки над головой:
— Я только что сделал предложение женщине, которую люблю больше всего на этом свете. Я желаю только одного: прожить с ней счастливую жизнь. И когда я об этом думаю, из меня выскакивает этот дьявол и… и… — Он снова опустил руки.
— Почему ты остановился?
— Потому что я сижу здесь и придумываю какого-то дьявола. Я знаю, как ты его назовешь. Отказ от ответственности.
— А разве не так?
— Черт, да конечно же так. Тот же парень, только в другой одежде. Я думал, его звали «Джим Бим». Я думал, его звали «рано умершая мать» или «большая нагрузка на работе». Или «тестостерон», или «гены алкоголика». И может, я и прав, но если снять всю одежду с этого парня, то он окажется Харри Холе.
— И ты утверждаешь, что Харри Холе чуть было не изнасиловал эту девушку вчера вечером.
— Я долго мечтал об этом.
— О том, чтобы изнасиловать? В принципе?
— Нет. Дело в девчонке. Она попросила меня сделать это.
— Изнасиловать? Ну, тогда, строго говоря, речь идет не об изнасиловании.
— В первый раз она попросила меня просто ее трахнуть. Она меня провоцировала, но я не мог, она была студенткой академии. А после этого я стал насиловать ее в своих фантазиях. Я… — Харри провел рукой по лицу. — Я не думал, что во мне есть такое. Насильник. Что со мной происходит, Столе?
— Значит, у тебя было как желание, так и возможность изнасиловать, но ты предпочел этого не делать?
— Кое-кто пришел и помешал. Изнасилование не изнасилование, но она пригласила меня поучаствовать в ролевой игре. А я был готов сыграть предложенную роль, Столе. И еще как готов.
— Хорошо, но я по-прежнему не вижу изнасилования.
— Может быть, не в юридическом смысле, но…
— Но что?
— Но если бы мы начали и она бы попросила меня остановиться, я, черт возьми, не знаю, остановился бы или нет.
— Не знаешь?
Харри пожал плечами:
— Диагноз готов, доктор?
Столе посмотрел на часы:
— Ты должен мне все рассказать поподробнее, но сейчас ко мне придет первый пациент.
— У меня нет времени на терапию, Столе, нам надо убийцу ловить.
— В таком случае, — сказал Эуне, покачиваясь своим полным телом на кресле, — тебе придется довольствоваться экспресс-диагнозом. Ты пришел ко мне, потому что испытываешь чувство, определить которое ты не в состоянии. А сделать это ты не можешь потому, что твое чувство маскируется под нечто, чем не является. То, чем в действительности является это чувство, ты испытывать не хочешь. Это классическое отрицание, точно такое же, как у мужчин, отрицающих свою гомосексуальность.
— Но я ведь не отрицаю, что являюсь потенциальным насильником! Я прямо об этом говорю.
— Никакой ты не насильник, Харри, насильником не становятся вот так, ни с того ни с сего. Думаю, речь идет об одной вещи из двух. А может, об обеих сразу. У тебя может быть некая форма агрессии против этой девушки, и речь идет о контроле. Или, говоря непрофессиональным языком, о сексе как наказании. Есть такое?