Как командование, так и штаб группы в силу каких-то причин считают совсем необязательным для себя докладывать Военному совету, штабу фронта о своих мероприятиях. Больше того, производя важнейшие перегруппировки войск, штаб группы, ссылаясь на прямые указания командующего группой, отказывается доносить в штаб фронта о передвижении и задачах дивизий…»[138]. Только вот незадача: в мемуарах Ивана Тюленева данного приказа или письма нет, а ссылку на архив или другой источник историк привести «забыл».
Но это «небольшое» недоразумение не мешало ему далее утверждать, что после отъезда наркома генерал-лейтенант Масленников по-прежнему напрямую общался с Москвой, игнорируя штаб фронта. В документах, направлявшихся им — Сталину, Берии, Тюленеву — имя последнего иногда просто вычёркивалось. Столь вопиющее нарушение субординации, констатирует автор, долго сходило Масленникову с рук, пока 11 декабря 1942 г. в дело не вмешался лично Сталин, который приказал генералу Масленникову «прекратить пререкания с Тюленевым и выполнять его директивы». Этим, по мнению Лурье, организационные недочёты Берии не исчерпываются.
Думаю, что вышеприведённая критика в адрес Лаврентия Павловича основана на сложившемся со времени хрущёвского переворота шельмовании маршала и обвинении во всех мыслимых грехах. Дело в том, что по своему статусу член ГКО и народный комиссар был на много ступеней выше командующего фронтом и фактически имел при себе два действующих параллельно совещательных органа — штаб НКВД и армейское командование. Прерогативу же принятия основных решений он оставил за собой. Поэтому Тюленеву и не следовало до обсуждения ряда вопросов знать мнение штаба НКВД, а готовить и докладывать собственные конкурентные предложения, чтобы нарком выбирал лучшее. Докладывать Сталину командующему такого уровня, как Масленников, без прямого на то указания председателя ГКО по собственной инициативе было и вовсе нереально. Когда обстановка на Северном Кавказе стабилизировалась, Сталин, а вслед за ним наверняка и Берия отменил прямой доклад командующего группой армий, и проблема субординации разрешилась.
Спрашивается, зачем хорошему писателю и историку, к.и.н. Льву Лурье и маршалу Гречко своими интерпретациями порочить имя Лаврентия Берии и боевого генерала НКВД Ивана Масленникова. На их долю и так выпали тяжелейшие испытания, приведшие обоих к трагической гибели в годы хрущёвского переворота. В момент ареста-убийства Берии 26 июня 1953 г. генерал Масленников командовал войсками МВД в качестве заместителя министра внутренних дел, то есть контролировал и стоящую в Москве дивизию НКВД им. Дзержинского. Естественно, что сразу после переворота, совершенного Хрущёвым с опорой на главных заговорщиков — министра обороны Булганина и «скороспелого» командующего Московским военным округом, без пяти минут маршала Москаленко, был смещён со своей должности и командир дивизии им. Дзержинского. Хотя наверняка и у него был шанс сохранить и должность, и жизнь. Но для этого он должен был присягнуть, как и все, главному бенефициару переворота Хрущёву, заявив, что Берия готовил смену власти силами его дивизии, намереваясь арестовать всех членов правительства. Об этом абсолютно логичном обстоятельстве говорит в своих мемуарах генерал Павел Судоплатов.
Но Иван Масленников поступил как истинный офицер и герой — он чуть ли не единственный из высокого начальства, кто отказался обелять Хрущёва, клевеща на своего «бесчеловечного» начальника, после чего в 1954 г. якобы покончил жизнь самоубийством, хотя наверняка был убит. В истинности этого факта, изложенного в мемуарах, можно, конечно же, сомневаться, но уж слишком нужен был Хрущёву именно такой сценарий. Мнение Героя Советского Союза, боевого генерала НКВД на весах истории дороже показаний тысяч нуждающихся материально или желающих славы «совдеповских» женщин, якобы изнасилованных коварным наркомом.
После казни Берии многие военные, а также лжеполитики и историки, выполняя задание партии, то есть лично первого секретаря, всеми силами дискредитировали убитого маршала. Но зачем же и сегодня продолжать эту порочную практику? Невозможно отрицать, что оборона Кавказа была полностью перестроена Берией. Новые назначенцы и бодрящее присутствие войск НКВД как организующей боевой силы обеспечили перелом на театре боевых действий.
Как и в дальнейшей работе с учёными по ядерному проекту, Берия, несмотря на строгость и большое количество кадровых перестановок, избегал репрессий комсостава. Командиры, снятые со своих должностей, как правило, продолжали фронтовую службу на менее ответственных участках.
Ни один другой представитель Ставки не вершил сугубо военные дела, не перестраивал систему подготовки к войне на конкретной местности, не подбирал в массовом порядке новое армейское руководство, укрепляя его своими проверенными и надёжными кадрами, в итоге отстоявшими этот важнейший участок фронта. Высокую оценку деятельности по обороне Кавказа Берия получил от непредвзятых союзников, уехав в Москву после месяца напряжённейшей работы непосредственно в войсках. Выстроив прочную систему военного управления, нарком уже мог и на расстоянии держать руку на пульсе боевых действий. В конце ноября 1942 г. в Орджоникидзе прибыла военная делегация во главе с бывшим министром обороны и личным представителем президента США генералом Патриком Хёрли, который после посещения оборонительных укреплений высоко оценил систему обороны, моральный дух и стойкость солдат НКВД[139].
Зато верный хрущёвско-большевистской лжи, «премированный» званием маршала в 1955 г. вскоре после уничтожения маршала Берии и Героя Советского Союза генерала Масленникова недавний министр обороны СССР А.А. Гречко, не утруждая себя доказательствами, заученно вещал в мемуарах: «Большой вред боевым действиям 46‑й армии на перевалах Главного Кавказского хребта нанёс Берия. 23 августа он прибыл в штаб армии в качестве члена Государственного Комитета Обороны. Вместо оказания конкретной помощи командованию в организации прочной обороны Берия фактически внёс нервозность и дезорганизацию в работу штаба, что приводило к нарушению управления войсками»[140].
Для сомневающихся в роли Лаврентия Берии в этом грандиозном деле раскроем ещё некоторые детали «чудесного» спасения советского Кавказа, находящегося на краю гибели.
Осенью 1941 г., уверенно продвигаясь к Москве, Гитлер, вопреки советам военачальников, разделил войска, чтобы одновременно со столицей захватить кавказские нефтяные районы. Вначале ему и в этом сопутствовала удача. Немцами был захвачен Ростов-на-Дону. Уже в этом сражении в составе войск Ростовского гарнизона мужественно бились с фашистами войска НКВД. За период боёв на Ростовском направлении они уничтожили более 8000 врагов, 42 танка (11 захватили), около 30 орудий, 52 миномёта[141]. По мере замедления продвижения на Москву Гитлер ослабил натиск на южном направлении, и Ростов был отбит. Значительный вклад в оборону внесли бронепоезда НКВД. Но после поражения под Москвой южное направление вновь стало для фюрера приоритетным.
Весной 1942 г. гитлеровские войска особенно активизировали свои наступательные действия. Фашистское руководство планировало к 25 сентября 1942 г. захватить бакинский нефтяной район, а до выпадения снега и закрытия перевалов преодолеть Главный Кавказский хребет[142].
Ожесточённые сражения на Северном Кавказе начались 25 июля 1942 г. Вскоре фашистской армии удалось прорвать советскую оборону и вновь захватить Ростов-на-Дону. Действия наших войск были оценены Ставкой как крайне неудачные. Летняя кампания 1942 г. резко ухудшила положение войск Красной армии. Были перерезаны важнейшие пути, связывающие центр страны с Кавказом.
В этих трудных условиях бойцами 19 дивизии НКВД было уничтожено ещё более 2000 фашистов, 3 артиллерийские и 4 миномётные батареи, 17 танков и более 60 единиц другой техники и вооружения. За мужество и отвагу 153 воина-чекиста были удостоены правительственных наград[143].
Для объединения усилий обороняющихся войск в составе Закавказского фронта было сформировано две войсковые группы: 8 августа 1942 г. — Северная (командующий — генерал-лейтенант НКВД И.И. Масленников) и 1 сентября — Черноморская (командующий — генерал-полковник Я.Т. Черевиченко). Перед войсками Северной группы Закавказского фронта была поставлена задача вести оборонительные бои и в кратчайшие сроки оборудовать основной рубеж вдоль берегов Терека и Уруха в районе центрального участка Главного Кавказского хребта с целью прикрытия подходов к важнейшим экономическим районам Северного Кавказа.
После всесторонней оценки ситуации на фронте Берия 28 августа 1942 г. подписал директиву, в которой вся вина за создавшееся положение была возложена на штаб и командование Закавказского фронта и 46 армии[144].
Оставляя генерала Тюленева на должности, Берия, очевидно, исходил из того, что небольшой период пребывания командующего на Кавказе объективно не позволил ему досконально познакомиться с особенностями местности, а главное, с людьми и хозяйством сложнейшего региона, которым является Кавказ. Кругозор и влияние Берии как недавнего хозяина этого края были, конечно, несопоставимы. Только он мог мобилизовать Закавказье на изыскание человеческих и материальных ресурсов.
Поскольку Берия персонально отвечал перед Сталиным и ГКО за оборону Кавказа, то всё руководство не только войсками НКВД, но и армейскими соединениями и республиканскими властями он моментально замкнул на себя. Созданная им уникальная система управления исключала такие изъяны больших структур, как умышленная или случайная дезинформация, утаивание неверных ходов, негативных результатов и прочих промахов.