сного чистки не задели — вполне вероятно, что сказалось покровительство Хрущёва, с которым он работал в годы его «правления» на Украине.
Однако после смерти Берии в органах Рясной проработал недолго. В 1956 г. он оказался уволен в запас и отстранён от работы с формулировкой «за неудовлетворительное руководство органами милиции г. Москвы». После увольнения работал в Министерстве дорожного строительства вплоть до 1988 г., своего выхода на пенсию.
§ 4. От фальшивых писем до судебного фарса и палачей в лампасах
Сторонники версии ареста Берии, например, писатель и историк, бывший заместитель Генерального прокурора СССР А.Г. Звягинцев, очевидно, дороживший честью мундира, невзирая на факты, приводит явно придуманные воспоминания Кирилла Москаленко: «29 июня 1953 г. ко мне прибыл Генеральный прокурор т. Руденко Роман Андреевич, и мы вместе с ним в течение шести месяцев день и ночь вели следствие. Основной допрос вел Руденко, часто и я задавал Берии вопросы. Следствие велось долго, трудно и тяжело. Ведь Берии никаких физических или психологических методов не применялось, никто ему ничем не угрожал. Показания он давал только после улик, при представлении ему документов за его подписью или с его резолюцией, и только после полного изобличения он сознавался… Следствие проводилось в подземном бункере (командном пункте) штаба МВО. Бункер представлял собой хорошо оборудованное (в том числе всеми средствами связи и жизнеобеспечения) помещение из нескольких комнат. Берию поместили в одну из них, площадью 10–12 квадратных метров, из которой предварительно все вынесли, оставив лишь койку да табурет. Наиболее просторную комнату отвели для Генерального прокурора, в которой он и проводил все следственные действия»[340].
Похоже, что в этих воспоминаниях является правдой только то, что «…к Берии никаких физических или психологических методов не применялось, никто ему ничем не угрожал». Да и как могли угрожать, если Берии давно не было? Остальное, мягко говоря, опять выдумка. Ни в одном из рассекреченных протоколов допросов Берии присутствие Москаленко не зафиксировано. Спрашивается, как мог маршал Москаленко, а вслед за ним историк и прокурор Звягинцев давать для печати подобное враньё, не подвергнув анализу? Объяснений этому психологическому феномену может быть несколько. Повторим их ещё раз. Один из вариантов — в памяти Москаленко, очевидно, чётко отпечаталось, что всё, связанное с арестом «страшного преступника», — сплошная ложь. А раз так, то за её границами уследить постаревшему маршалу было трудно, но внукам и публике интересно слушать неизвестные подробности дела, значит, сойдёт и так. Хотя, может быть, задумка была более тонкая, направленная на то, чтобы дезавуировать всю ложь, вылитую на Берию. Возможно, убитый и оплёванный маршал начал, например, «портить сны» своего губителя, вот у него и пробудилась совесть. Он, как и другие очевидцы, плёл небылицы, косвенным путём показывая, что всё, касающееся Берии, включая и его преступления, — это байка, выдуманная для нас, наивных, генпрокурором Руденко под патронатом Хрущёва.
Руденко начал дело Берии с разминки. Вместе с помощником главного военного прокурора Н.А. Базенко 1 июля 1953 г. они допрашивали главу личной охраны Берии Р.С. Саркисова, но не об «антигосударственной» деятельности, а о связях с женщинами и половой распущенности. Саркисов, имея собственный богатый опыт сбора «сведений» и выговор за это от Берии, судя по всему, очень охотно и красочно живописал все свои и чужие истории знакомств и совращений. В результате, как в сказке «1000 и одна ночь», выхлопотал себе право на жизнь и вместо расстрела за пособничество в надуманных преступлениях получил спасительные 10 лет. Ещё при Хрущёве, в 1960 г., он был освобождён досрочно.
Руденко знал, что именно эта сторона грязных сплетен и вымысла будет, прежде всего, воспринята народом. Немыслимые слухи вплоть до использования ванн с серной кислотой и дробилок женских трупов распространятся, подобно заразному вирусу, по бескрайним просторам СССР, дискредитируя маршала в глазах советских граждан. Любопытно, что Владимир Высоцкий — единственный поэт, чей нерв уловил всю глубину фальши, связанной с запущенным в народ образом «страшного маньяка» Лаврентия Берии. Он поселил маршала в своей ироничной по отношению к болтунам и сочинителям небылиц «Песенке о слухах»:
— А вы знаете, Мамыкина снимают —
За разврат его, за пьянство, за дебош!
— Кстати, вашего соседа забирают, негодяя,
Потому что он на Берию похож!
И, словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
Их разносят по умам!
И поют друг другу шёпотом ли, в крик ли —
Слух дурной всегда звучит в устах кликуш,
А к хорошим слухам люди не привыкли —
Говорят, что это выдумки и чушь.
Отмечу две последние строчки мудрого стихотворения. Видимо, поэтому напрочь забылось, что Берия «между изнасилованиями и убийствами своих бессчётных жертв», в отличие от Хрущёва, эффективно руководил эвакуацией на восток и запуском сотен, если не тысяч оборонных предприятий. Не кто иной как Берия отстоял в 1942 г. Кавказ с единственной в ту пору топливной кладовой СССР, позарез нужной нам и Гитлеру, организовал разведку сверхсекретных разработок и производство ядерного оружия, уже на протяжении 78 лет после Хиросимы и Нагасаки выступающих гарантом нашей безопасности, и подготовил полёты в космос.
Первый якобы допрос Берии датирован 8 июля[341]. Но почему тянули почти две недели? Очевидно, опытный Руденко ждал июльского Пленума ЦК (2–7 июля 1953 г.), где «товарищи» по отработанной в 1937–1938 гг. схеме генерального прокурора Вышинского прокричат с трибуны абсурдные и дикие обвинения в адрес жертвы, которые, за неимением других источников, и должны лечь в основу сочинения обвинительного приговора. В «шахматы» допросов виртуозу Руденко в дальнейшем приходилось играть одновременно и за себя, и за противника. Генерального прокурора понять можно. Очень трудно погрузиться в тему фальсификаций, когда перед тобой нет ни ответчика, ни преступлений, которые были бы страшнее или соразмерны хрущёвским, а также старших товарищей — Кагановича, Молотова, Ворошилова и других, вершивших, может быть и подневольно, но плечом к плечу со Сталиным разгул «Большого террора» в СССР.
В качестве основного доказательства того, что Берия после ареста был жив, у сторонников официальной хрущёвской версии выступают три письма Берии членам Политбюро. В полном соответствии с законами жанра, в ночь на 28 июня рождается короткое, полное оптимизма письмо в ЦК КПСС товарищу Маленкову: «Я был уверен, что из той большой критики на президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе, считаю, что ЦК поступил правильно». Согласившись с решением ЦК, Берия попросил прощения у его членов — «если и что и было за эти пятнадцать лет большой и напряженной совместной работы» — и пожелал больших успехов «[в борьбе] за дело Ленина — Сталина, за единство и монолитность нашей партии за расцвет нашей славной Родины…»[342].
Ответа не было. На следующий день, согласно официальной версии, его перевозят в штаб МВО и сажают в подземный бункер. 1 июля появилось второе письмо в ЦК, опять на имя Маленкова. Это уже длинное, полное отчаяния письмо — попытка всё-таки достучаться до «товарищей». Берия подробно вспоминает свою многолетнюю работу, признаёт все свои «ошибки», «недопустимые грубости и наглости», «вольность и развязность», вносившие «нервозность и излишнюю резкость» в работу Политбюро, а затем и Президиума ЦК. Извиняется перед Маленковым, Молотовым, Ворошиловым, Хрущёвым, Булганиным, Кагановичем и Микояном. Берия умоляет: «Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую, пошлите, присмотритесь, я ещё могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это, не верно, что раз я занимал большой пост, я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, [на] стройке, и умоляю вас, не лишайте меня быть активным строителем [на] любом маленьком участке славной нашей Родины, и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко постараюсь, и буду вам ещё полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой партии и нашему советскому правительству.
Лаврентий Берия.
Т-щи, прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенсне (очков)»[343].
Последнее, третье письмо Берии из заключения коллегам по Президиуму ЦК датировано 2 июля 1953 г., то есть через неделю после якобы ареста. «Ещё раз умоляю Вас всех, особенно т. т. работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии»[344] — это уже откровенный крик отчаяния — пожалуйста, не убивайте меня! Последнее послание, как и предыдущие, осталось без ответа. Поскольку сочинять письма тоже непросто, на этом эпистолярный поток прервался. Якобы бумагу и ручку фантомному узнику больше не выдавали. Но доказывает ли наличие писем, что автор был жив?
Удивительно, что в мае 2000 г. Военная коллегия Верховного суда РФ, отказывая в реабилитации маршала, не задалась решением этой краеугольной проблемы и не назначила почерковедческую и автороведческую экспертизу писем из заключения. На этот животрепещущий вопрос, который с большой вероятностью помог бы изобличить ещё одну страшную подлость Хрущёва и советской власти в целом, попыталась ответить группа весьма квалифицированных учёных только в 2015 и 2019 г. соответственно.