— Разве у них есть право так поступать?
Дивясь тому, что молчальник вдруг отвёрз уста (впервые после Слифорда), Шарп пожал плечами:
— Нет, конечно. Однако это быстрее, чем тащить ублюдка к судье.
— Вы уже служили?
— Служил.
— На что похоже?
— Ты, парень, зря волнуешься. — Шарп хлебнул горячего чаю, — Читать-писать умеешь? Не пропадёшь, пристроишься в писари.
Чарли Веллер гладил Пуговку:
— А я хочу сражаться!
Мариотт покачал головой, глядя на Гаверкампа:
— Это произвол.
Шарп хотел рассмеяться, но раздумал и мягко сказал:
— Слушай, Гаверкамп отнюдь не плох. В армии ты встретишь ублюдков гораздо худших. Затверди главные правила, и тебя никто пальцем не тронет.
— Какие правила?
— Никогда не покидай строй, никогда не жалуйся, никогда не смотри в глаза сержантам и офицерам, никогда не говори ничего, кроме «да» или «нет». Понял?
— Не очень.
— Поймёт. — подключился к разговору Харпер, — Никуда не денется.
Ирландец облился водой из колонки, мокрая рубаха липла к телу.
— Эй, Падди! — окликнул его Гаверкамп, — Кругом!
Харпер выполнил команду. Сквозь тонкую влажную ткань на его мускулистой спине чётко проступали рубцы — память о былом наказании. Сержант укоризненно прищурился:
— Падди, Падди! Что ж ты не сознался?
— В чём, сержант?
— В том, что в армии ты не новичок.
— А вы меня не спрашивали, сержант. — резонно заметил Харпер.
— Какой полк?
— Четвёртый драгунский.
Гаверкамп сверлил его взглядом:
— Не сбежишь, Падди?
— Нет, сержант.
Выражение лица рыжего изменилось. Очевидно, он вспомнил, сколько пива и рома влил в этого верзилу, который, как теперь было ясно, и так собирался наняться на службу. Сержант тяжело вздохнул и для порядка осведомился:
— Ты же не доставишь нам хлопот? А, Падди?
— Нет, сержант. — выждав, пока Гаверкамп отойдёт на несколько шагов, ирландец добавил негромко, так, чтобы сержант услышал, но мог пропустить мимо ушей (учитывая размеры ирландца), — Олух.
Выходка привела Харпера в отличное расположение духа. Он подмигнул Мариотту:
— Я мудрить не стану, скажу по-простому: все офицеры и добрая половина сержантов будут делать всё, чтобы испортить вам жизнь до невозможности.
— Все офицеры?! — возмутился Шарп.
Харпер поправился:
— Ну, почти всё. — подхватив Пуговку, он почухал ей шею и невинно спросил у Шарпа, — Что, не так, Дик?
— Трепач ты, Падди.
— Пусть трепач, зато не англичанин.
— Встаём! — заорал Гаверкамп, — Кто хочет жрать, подходи!
Слинять не составляло труда. По ночам их сторожил один-единственный часовой. По мере продвижения на юг Шарп всё чаще задумывался о бегстве. С каждым днём они подходили ближе к Челмсфорду, где маскарад Шарпа с Харпером мог быть вмиг разоблачён Карлайном или его пухлощёкими лейтенантиками. Когда же стрелок уверился, что они, вопреки логике и здравому смыслу, идут в Челмсфорд, сержант Гаверкамп внезапно изменил направление.
У деревушки Уитем сержант поставил Шарпа с Харпером во главе колонны, двух капралов замыкающими и весело объявил:
— Я вам дам нюхнуть солдатчины! Шагом марш! Левой! Левой!
Один из барабанщиков принялся отбивать ритм.
Заночевали в сарае. Поднял их Гаверкамп затемно, и в слабых лучах восходящего солнышка перед Шарпом предстал невиданный им ранее в Англии ландшафт. Болотистую местность прорезало кружево речушек и ручейков. Пахло солью. Кричали чайки, оповещая о близости моря, но увидеть его новобранцам не довелось. Оно мелькнуло тонкой полоской на горизонте слева, и сержант свернул вглубь страны.
Вдоль дороги расстилались бесконечные крестьянские поля. Редкие деревья были низкорослы и выгнуты морскими ветрами на запад. Человеческое жильё тоже встречалось нечасто. Колонна переправилась вброд через реку с топкими берегами.
— Где это мы? — спросил Харпер.
Он и Шарп всё ещё возглавляли строй. Сержант вновь повернул на восток, к чайкам и солёному ветру.
— Где-то в Эссексе.
По пути им не попадалось ни верстовых столбов, ни указателей с названиями населённых пунктов. Единственным ориентиром служила элегантная усадьба в двух километрах: трёхэтажное главное здание, к которому были пристроены два крыла. Крышу украшал сложный флюгер. Уж не усадьба ли их пункт назначения?
— В сторону! Живо! К обочине! — пролаял сзади Гаверкамп, — В канаву! Шевелись, разгильдяи! В канаву!
Капрал Клиссо толкнул Шарпа, стрелок сшиб с ног Харпера, и друзья плюхнулись в придорожную канаву, полную застоявшейся воды. Сзади к колонне приближался экипаж, запряжённый четвёркой лошадей. Мариотт, второй день набиравшийся храбрости постоять за то, что называл «своими правами», начал протестовать и сделал попытку выбраться изо рва, но Гаверкамп был начеку. Ловким пинком отправив белоручку обратно в канаву, сержант встал по стойке «смирно» и отдал коляске честь.
На передке сидели два кучера. Кожаный верх брички был откинут. Девушка-пассажирка держала кружевной зонтик от солнца.
— Иисусе! — поразился Харпер.
— Тише ты! — шикнул на друга стрелок.
Кроме девушки с зонтиком и седовласой дамы в экипаже ехал сэр Генри Симмерсон. Он отмахнулся жирной ручкой от приветствующего его сержанта, и Шарп сжался, когда взгляд поросячьих глазок скользнул без интереса по грязным рекрутам. Не узнал.
— Это же… — начал Харпер, но Шарп его перебил:
— Я знаю, кто это! Тихо!
Девушку с зонтиком Шарп уже встречал четыре года назад. Джейн Гиббонс, племянница Симмерсона, сестра человека, пытавшегося убить Шарпа под Талаверой.
— Стройся! Живей!
Новобранцы выбрались из канавы. Поднятая экипажем пыль ещё не улеглась.
— В колонну по двое!
Шарп посмотрел вслед коляске. Пассажиры восседали на расстоянии друг от друга, и стрелок с надеждой предположил, что Джейн Гиббонс дядю не слишком жалует.
— Шагом марш!
В Карлтон-Хаусе, чувствуя на себе восхищённые взоры придворных, Шарп держал в руках французского Орла, захваченного им под Талаверой, и вот вновь судьба напомнила стрелку о том пропахшем кровью и порохом дне.
Сэр Генри Симмерсон был первым командиром Южно-Эссекского полка, высокомерным вспыльчивым болваном. В панике он решил, что битва проиграна и отвёл полк без приказа. От командования его отстранили, и только Орёл, вырванный у французов, мог спасти честь полка тогда. После ожесточённой схватки Шарп с Харпером завладели заветным Орлом, но на обратном пути Шарпа подстерёг племянник сэра Генри, лейтенант Кристиан Гиббонс. Молодчик сам хотел стать героем, однако в дыму и пламени не заметил Харпера, и тот вогнал ему в бок трофейный штык. Хвастливое надгробие, установленное Симмерсоном на могиле племянника, гласило, что сопляк погиб, пытаясь отбить Орла, и, в общем, не врало, не указывая, впрочем, у кого он надеялся отбить французский штандарт. Над этим-то могильным камнем в церквушке, находящейся, по-видимому, где-то неподалёку от мест, по которым шагали сейчас рекруты, Шарп и встретил впервые Джейн Гиббонс.
И все четыре года, на полях сражений и в полной блох соломе временных пристанищ, во дворцах и на брачном ложе Шарп не мог её забыть. Жена Шарпа смеялась над его причудой, ибо он никогда не снимал снятый с трупа лейтенанта Гиббонс медальончик, хранящий внутри изображение Джейн.
Почему она так запала ему в душу? Потому ли, что воплощала в себе ту Англию, которую вспоминали солдаты, сражаясь в далёкой, выжженной солнцем стране? Золотоволосая, с нежными щёчками и синими глазами того оттенка, что отличает одеяния Девы на изображениях в испанских церквах. Шарп слукавил в тот день. У него не хватило духу раскрыть ей правду о братце. Стрелок промямлил, что тот пал смертью храбрых, и очень смутился, когда она благодарно улыбнулась. Джейн Гиббонс показалась Шарпу в той тёмной часовне существом, принадлежащим иному миру: хрупкая, изящная, чересчур прекрасная для шероховатых лапищ и изуродованного шрамом лица солдата.
Он всё ещё пялился вслед бричке. Должно быть, она уже вышла замуж. Даже в Англии, где, по словам д’Алембора, «…на всех барышень с чистой родословной не хватало женихов с чистыми руками», такое небесное создание засидеться в девках не могло. Встретив её на глухом просёлке в английском захолустье, Шарп почувствовал, как оживает в нём былое влечение. Влечение, способное побороть разум, не устающий твердить: девушка из столь гнилой и вероломной семьи не стоит любви.
— Выше копыта, слюнтяи! — сержант пустил в ход батог, — Быстрей, Мариотт! Ты в армии, а не на танцульках!
Экипаж свернул к усадьбе. Стены её были из кирпича, рамы окон выкрашены в белый цвет. Колонна подошла ближе, и Шарп разглядел, наконец, флюгер. Это был силуэт французского Орла. Чёртова птица просто преследовала Шарпа. Отобранный на поле боя вражеский штандарт спас тогда репутацию Южно-Эссекского полка и карьеру Шарпа. Теперь же, судя по всему, Орёл вновь олицетворял людей, что покушались убить стрелка в Лондоне и, без сомнения, повторят попытку, буде раскроют его здесь.
— Если боров нас заметил… — Харпер не окончил фразу.
— Знаю.
Они с сэром Генри Симмерсоном снова по разные стороны баррикад. Кто бы сомневался.
— А ну, заткнитесь там! Марш! — Гаверкамп шваркнул Шарпа палкой по спине, — Шевели мослами!
Нет, усадьба сэра Генри (в том, что она принадлежит Симмерсону, Шарпа окончательно убедил флюгер) не была конечной точкой путешествия новобранцев. Гаверкамп повёл их на юг по едва протоптанной тропке, вьющейся вдоль дренажного рва. Они миновали ещё один брод. Дом Симмерсона отодвинулся к горизонту, и колонна вышла на изборождённый тележными колёсами тракт.
Впереди показался деревянный мост, охраняемый солдатами.
— Не в ногу! Прогулочным шагом, обломы, а то мост обрушите!
Переправу стерегли солдаты в мундирах Южно-Эссекского полка. Их сержант по-приятельски поздоровался с Гаверкампом и с интересом разглядывал рекрутов, пока они шагали по мосту.