ли ещё найдётся таких антитез на пространстве 1890–1910-х гг.
Яркие культурные эпохи обычно обозначаются не только рубежными датами, но и каким-то запоминающимся наименованием. Иногда название дают современники. Так, 1880-е годы были названы «безвременьем» людьми, жившими в ту эпоху. Иногда происходит иначе. Первую треть XIX века мы называем пушкинской эпохой, золотым веком русской поэзии. Но современники и близкие потомки называли её иначе: Александровской, по имени императора Александра I. Эпоха конца XIX — начала XX века также имеет несколько названий. Одни из них принадлежат современникам, другие возникли позднее. Чаще всего используют два наименования: французское — fin de siècle («конец века») и русское — Серебряный век.
Поль Сезанн. Вечная женственность. 1894 год{119}
Словосочетание fin de siècle произошло от названия французской комедии совершенно забытых драматургов Ф. де Жувено и А. Микара. Она была поставлена в 1888 году, а уже в начале 1890-х годов именование «конец века» стало использоваться критиками, писателями, деятелями искусства для обозначения не столько временного отрезка, сколько особого умонастроения. Выражение fin de siècle стало синонимом утончённости переживаний и нервной обострённости ощущений, пессимизма, усталости от жизни. Что же касается второго, русского наименования, то в XIX веке поэтами серебряного века называли Тютчева, Фета, Полонского, Майкова, Случевского — тех, кто пришёл в литературу после пушкинского золотого века и в своей эстетической программе следовал его традициям. Эпоха рубежа веков получила это название уже после её завершения. Оно возникло в среде русской эмиграции, ретроспективно оценившей ушедшую эпоху как второй расцвет русской культуры после пушкинского периода. На авторство претендовали писатели Николай Оцуп[90], Сергей Маковский[91], есть предположение, что так говорили в окружении Гумилёва. И если «конец века» — термин общеевропейский, то о литературе Серебряного века говорят только в применении к русской культуре.
Ключевые понятия, термины этой эпохи, помогающие описать её эстетику, — «модернизм», «модерн», «декадентство» («декаданс»), «авангард». Модернизм — самый общий и самый неопределённый термин, который относят не только к рубежу веков, но и к культуре XIX века. «Модернистским» называют любое неклассическое искусство (на Западе модернистами называли Шарля Бодлера, Рихарда Вагнера, Фридриха Ницше и даже Генриха Гейне). Модернистским считается искусство, исключающее установку на «подражание жизни» и ставящее во главу угла новые, условные художественные формы. Один из важнейших признаков модернистского мироощущения — отказ от классической картины мира, которая строится по законам разума и гармонии.
Понятие модернизма нельзя путать с понятием модерна: это особый стиль в искусстве рубежа веков (его синонимы — югендстиль, сецессион, ар-нуво). Модерну было суждено стать своего рода лицом эпохи, он захватил не только живопись, скульптуру и архитектуру, но и прикладные искусства, повседневные формы быта: в стиле модерн расписывали стены домов, ткани, конструировали мебель и посуду, создавали модели одежды, причёски. Приверженцы этого стиля верили в приоритет естественных, органических жизненных сил перед мертвящим техницизмом, рациональностью современного мира. Один из графических символов этого стиля — кадка с цветущей яблоней, чьи корни ломают обручи, стягивающие кадку. В какой-то мере стиль модерн оказал влияние и на литературу: культ «естественного», «стихийного», «меняющегося» сказывается в излюбленных мотивах поэзии «старших» символистов.
Фредерик Базиль. Портрет Поля Верлена. 1867 год{120}
Буквальное значение французского слова décadence — «упадок». Во французской критике оно превратилось в термин после 1883 года, когда французский символист Поль Верлен опубликовал быстро ставший знаменитым сонет «Langueur» (в переводе Валерия Брюсова — «Истома», в переводе Иннокентия Анненского — «Томление»): в нём он сравнивал себя с Римской империей времён упадка. В 1886-м другой французский писатель, Анатоль Бажу, стал выпускать газету «Декадент» — и с этих пор слово стало литературным термином, причём с несколькими значениями. Во-первых, критики часто называли декадентами представителей всех нереалистических школ ХХ века, будь то символисты, акмеисты или футуристы (как правило, с оттенком осуждения). Во-вторых, декадентами могли называть всех символистов, независимо от поколения. В-третьих, так называли только старших символистов, противопоставляя их младшим, или только поэтов-предсимволистов, о которых шла речь в предыдущей лекции (Константин Фофанов, Мирра Лохвицкая). Наконец, термин «декадентство» может обозначать определённое умонастроение, которое в той или иной мере встречается у писателей разных литературных течений. Речь идёт об усталости от жизни, обречённости, отвращении к уродливому пошлому миру. Противопоставить ему можно только культ Красоты и сложное, утончённое собственное «я». Очень важно, что сама Красота понимается декадентами нетрадиционно: можно найти наслаждение не только в искусстве, природе или любви, но и в боли, страдании, смерти.
Понятие авангарда тоже связано с разными литературными школами в России и на Западе. Все они объединены стремлением к радикальному обновлению искусства (и, более того, традиционного жизненного уклада, социального строя, этических представлений). В искусстве это приводит к формальным экспериментам в области стиля, художественного языка, обращению к нетрадиционной тематике. В русской литературе начала ХХ века авангардизм был более всего присущ футуристической школе, но дань ему отдали и символисты, и «поэты вне направлений».
Итак, в течение тридцати лет в русской литературе возникали новые школы, появлялись и исчезали журналы, кружки, издательства. То, что в 1890-е годы в России началась новая литературная и — шире — культурная эпоха, сразу почувствовали современники. Вот ещё одно свидетельство Семёна Венгерова: «Мы пережили полосу всё более и более нараставшего чувства чрезвычайности. Со средины 1890-х годов все определённо сознавали, что начинается нечто совсем новое, небывалое в русской жизни. То, что сейчас представляется уже нам легендарным — настроение 1905 года, — было только эффектным завершением целой полосы необычайности надежд и упований. Все жили в сплошном угаре, самое невероятное казалось вероятным, фантастика захватила всех».
В 1890-е возникли журналы, связанные с начинающими символистами, — «Северный вестник» и «Мир искусства». Большую популярность приобрёл журнал «Вопросы философии и психологии», где печатались переводы современных западных философов-идеалистов, а также обзорные статьи о новых течениях в европейской духовной жизни. Чрезвычайно важно, что в эти годы русский читатель познакомился с произведениями нового европейского искусства: пьесами Генрика Ибсена и Мориса Метерлинка, романами Кнута Гамсуна, стихотворениями Поля Верлена, Стефана Малларме, Шарля Бодлера, философией Фридриха Ницше и других «властителей дум» того времени. Всё это подготавливало почву для критического пересмотра русской литературной традиции. В 1892 году Дмитрий Мережковский (1865–1941), один из будущих мэтров символизма, прочёл в Петербурге лекцию «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (в 1893-м она вышла отдельным изданием). В этой лекции впервые было заявлено о появлении литературного движения, противопоставленного господствующей реалистической школе. Мережковский назвал три главных элемента зарождающегося движения: «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности». В том же 1892-м вышел стихотворный сборник Мережковского «Символы». А в 1894–1895 годах Валерий Брюсов (1873–1924) выпускает три сборника «Русские символисты» — так школа получила своё название.
Журнал «Мир искусства»{121}
Литературные споры этого времени проходили под знаком «отказа от наследства» революционных демократов — и касалось это не только прозы и публицистики, но и поэзии. Поэт и критик Николай Минский (1855–1937) ещё в 1884 году выступил в киевской газете «Заря» со статьёй «Старинный спор», в которой утверждал, что в шестидесятые годы «русская муза… стала служанкой у торжествующей публицистики», и отстаивал права искусства на автономность. По мнению Минского, искусство должно не поучать, не морализировать, а создавать новый мир, заменять «дряхлый, приевшийся нам мир» «новым, трепещущим жизнью и красотой». Свой поворот к новому пониманию искусства Минский позднее сформулировал и поэтически:
Я цепи старые свергаю,
Молитвы новые пою.
Подобный перелом пережил и Мережковский, тоже начинавший свой литературный путь в русле народничества. А вот Брюсов сразу дебютировал как символист — и в итоге стяжал лавры отца-основателя движения. В книге «Из моей жизни» Брюсов вспоминал, что впервые услышал о символистах, прочитав трактат Макса Нордау[92] «Вырождение» и статью Зинаиды Венгеровой[93] «Поэты-символисты во Франции»: «Я пошёл в книжный магазин и купил себе Верлена, Малларме, А. Рембо и несколько драм Метерлинка. То было целое откровение для меня». Волевой, честолюбивый, обладающий незаурядными организаторскими способностями, Брюсов ещё гимназистом видел себя в мечтах главой новой литературной школы: «Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу её: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идёт вперёд, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдёт достойного вождя. А этим вождём буду Я! Да, Я!» — записывал он в юношеском дневнике.