Валерий Брюсов. 1910 год{122}
Тоненькие книжки брюсовских «Русских символистов» содержали небольшие вступительные заметки, разъясняющие принципы поэтики нового течения, стихи самого Валерия Брюсова, его переводы из французских символистов, а также стихи, принадлежащие двум-трём поэтам-дилетантам. Многие стихотворения Брюсова были напечатаны под псевдонимами (В. Даров, З. Фукс, К. Созонтов и другими): благодаря этому создавалось впечатление, что русские символисты — это целая школа. Для усиления этого впечатления Брюсов даже взял интервью у самого себя и опубликовал его в газете за подписью Арсений Г. Цель была достигнута: о символистах заговорила критика, оживились пародисты, а русские читатели познакомились со стихотворениями непривычными по форме, экзотичными по тематике, даже эпатажными. Чего стоило только однострочное стихотворение Брюсова: «О, закрой свои бледные ноги!»
Андрей Белый. Возврат. «Гриф», 1905 год{123}
Одновременно появились первые сборники Константина Бальмонта, Николая Минского, в журналах публиковались статьи Зинаиды Гиппиус и Фёдора Сологуба. Читателя, привыкшего к гражданской поэзии, шокировали эпатирующие заявления символистов о самоценности Красоты, о бесконечной свободе художника-индивидуалиста. Таких деклараций у ранних символистов можно найти немало:
Беспощадна моя дорога,
Она меня к смерти ведёт.
Но люблю я себя, как Бога, —
Любовь мою душу спасёт.
Я — бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах,
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.
Непривычны были и звучавшие в стихах символистов утверждения об относительности человеческих представлений о Добре и Зле, о том, что истин — множество, что цель поэта — не служение единой истине, а упоение полнотой бытия, «мигом», «мгновением», Красотой во всех её проявлениях:
Нет двух путей добра и зла,
Есть два пути добра.
Меня свобода привела
К распутью в час утра
И так сказала: две тропы,
Две правды, два добра —
Раздор и мука для толпы,
Для мудреца — игра.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
Неколебимой истине
Не верю я давно,
И все моря, все пристани
Люблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья,
И Господа, и Дьявола
Хочу прославить я.
Демократическая эстетика требовала от поэта подчинения искусства общественным задачам современности, самоотречения. Брюсов полемически оспаривал эти требования в стихотворении «Юному поэту» (1896):
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне тебе я даю три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Наконец, непривычна была вся символистская стилистика: смелые метафоры, стихи, построенные на одних эпитетах («Волна» Минского, «Всё кругом» Гиппиус), поэтика недосказанности.
Пародии на символистов писали поэты противоположных литературных лагерей — от Виктора Буренина (под псевдонимом Граф Алексис Жасминов), фельетониста и критика ультраконсервативной газеты «Новое время», до Владимира Соловьёва, которого сами символисты считали «своим» и который действительно стал духовным учителем для второго поколения символистов в 1900-е годы. В пародиях были схвачены наиболее шокирующие публику, бросающиеся в глаза черты символистского стиля — алогические метафоры:
В золотых предместьях моей души
Гуляют голубые курицы с белокурыми волосами.
Они клохчут в сонной неге, а зелёное сомнение
Запевает свою печальную, трупную песню.
Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавровишневых лесах.
Но и пародии приковывали внимание к символистским публикациям, служили рекламой новой школе. Интерес публики на первых порах подогревался и эпатирующими выходками начинающих символистов. В 1895 году молодой поэт Александр Емельянов-Коханский выпустил сборник «Обнажённые нервы» с развеселившим публику посвящением «Мне и египетской царице Клеопатре» и с собственным портретом в костюме оперного Демона. Ходили смутные слухи о «чёрных мессах», которые якобы служил у себя в комнате, обитой чёрной тканью, молодой петербургский поэт Александр Добролюбов. Всё это сформировало отношение к едва вошедшим в литературу символистам как к литературному курьёзу, забавному чудачеству. Читатель в это время почти не различает действительно курьёзного Емельянова-Коханского, вскоре исчезнувшего из литературы, и по-настоящему серьёзных поэтов, в те же годы напечатавших свои первые сборники, — Бальмонта, Гиппиус, Брюсова. Впоследствии символистам пришлось приложить усилия, чтобы разрушить сложившуюся репутацию: достигнув скандальной известности, они оказались перед неприятным фактом — доступ в серьёзные периодические издания был для них затруднён, а то и просто невозможен.
Карикатура Ре-Ми на Александра Блока. Журнал «Сатирикон», 1908 год{124}
Первым журналом, на страницах которого появились символисты, стал «Северный вестник». Возглавлявшие его критики Любовь Гуревич и Аким Волынский полемизировали с влиятельными литераторами, например с народником Николаем Михайловским, и развенчивали «властителей дум» либеральной интеллигенции — от Белинского до Писарева. В «Северном вестнике» были напечатаны первые символистские романы — «Отверженный» (более позднее название — «Смерть богов. Юлиан Отступник») Мережковского и «Тяжёлые сны» Сологуба (именно в редакции журнала и был придуман сологубовский псевдоним). Здесь публиковался дневник Марии Башкирцевой, молодой русской художницы, незадолго до того скончавшейся во Франции: этот дневник стал бестселлером и оказал огромное влияние на молодого Брюсова, а спустя двадцать лет — на Марину Цветаеву, которая посвятила памяти Башкирцевой свою первую книгу стихов. В то же время нельзя было назвать «Северный вестник» символистским журналом в полном смысле этого слова. Он ещё сохранял облик традиционного «толстого» ежемесячника, как он сложился в России в XIX веке. Впрочем, были и новшества: в критическом разделе вполне могли печататься нелицеприятные рецензии на «своих» авторов, а это обостряло отношения журнала с писателями, вплоть до разрыва. Теряя авторов, журнал терял и подписчиков, что привело к его банкротству и закрытию. Несколько лет спустя Брюсов назвал «Северный вестник» «передовым бойцом, который пожертвовал своей жизнью, чтобы открыть путь всей рати».
Вторым журналом, связанным с символизмом, стал возникший в 1898 году «Мир искусства». Он был основан группой молодых петербургских художников и критиков, среди них — Сергей Дягилев, Александр Бенуа, Константин Сомов, Лев Бакст, Евгений Лансере. Широко образованные, изучившие историю европейской и русской живописи, они поставили перед собой задачу не только пропаганды «нового искусства», но и возрождения русских национальных традиций. «Мир искусства» не был похож ни на какой другой российский журнал: образцом для него послужили европейские «тонкие» журналы. Нестандартный формат, обилие иллюстраций, репродукций, изящные виньетки, непривычный «елизаветинский» шрифт — всё это привлекало внимание образованного читателя. Как и символисты, мирискусники проповедовали отчуждение от социальной проблематики — и, хотя художественные литературные произведения в журнале не печатались, с «Миром искусства» сотрудничали Мережковский, Бальмонт, Белый, Брюсов, и этот журнал оказал на символистскую поэзию серьёзное влияние.
Журнал «Весы». 1904 год. Рисунок Одилона Редона{125}
Впрочем, символистам хотелось большего. Мирискусники не слишком интересовались религиозной и мистической сторонами искусства, а для символистов они имели первостепенное значение. Собственные символистские журналы, где эти вопросы подробно освещались, появились уже в 1900-е. В 1900-м возникло основанное Брюсовым и Бальмонтом издательство «Скорпион», выпускавшее альманах «Северные цветы» и один из важнейших символистских журналов — «Весы» (редактором-издателем числился меценат Сергей Поляков, но фактически журналом руководил Брюсов). Другим важным журналом символистов стало «Золотое руно», которое издавал миллионер Николай Рябушинский. Денег на журнал он не жалел, издание было роскошным, гонорары высокими. Поначалу почти все символисты охотно печатались в журнале, хотя та же Гиппиус сравнивала внешний облик «Руна» с «наибогатейшей московской свадьбой»; были и более резкие обвинения в вульгарности, банальности, бескультурье. После нескольких скандалов из «Золотого руна» ушли виднейшие московские символисты, затем и сам журнал в программных публикациях стал отступать от символистских идеалов. Между «Весами» и «Золотым руном» почти три года шла ожесточённая полемика, которая закончилась лишь с закрытием обоих журналов в 1909-м. «Руно», в частности, проповедовало преодоление индивидуализма, обращало внимание на отринутую было реалистическую повестку, которой пр