А работа между тем не шла. На протяжении 1843–1845 годов писатель непрерывно жалуется в письмах Аксакову, Жуковскому, Языкову на творческий кризис, который затем ещё усугубляется таинственным нездоровьем — Гоголь боится «хандры, которая может усилить ещё болезненное состояние» и с грустью признаёт: «Я мучил себя, насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие своё, и несколько раз уже причинял себе болезнь таким принуждением и ничего не мог сделать, и всё выходило принуждённо и дурно»[850]. Гоголь стыдится вернуться на родину, как «человек, посланный за делом и возвратившийся с пустыми руками», и в 1845 году в первый раз сжигает второй том «Мёртвых душ», плод пятилетних трудов. В «Выбранных местах…» в 1846-м он поясняет: «Нужно принимать в соображение не наслаждение каких-нибудь любителей искусств и литературы, но всех читателей», — а последним, по мысли писателя, принесли бы скорее вред, чем пользу, несколько ярких примеров добродетели (в противовес карикатурам из первого тома), если тут же не показать им «ясно, как день» универсальный путь нравственного совершенствования. К этому времени Гоголь считает искусство только ступенькой к проповеди.
Пётр Боклевский. Собакевич. Иллюстрация к «Мёртвым душам». 1895 год[851]
Такой проповедью стали «Выбранные места», сильно испортившие Гоголю репутацию в либеральном стане как апология крепостничества и пример церковного ханжества. Друзья-корреспонденты к моменту выхода «Выбранных мест» уже были (несмотря на настоящий культ Гоголя) раздражены его реальными письмами, в которых Гоголь читал им нотации и буквально диктовал режим дня. Сергей Аксаков писал ему: «Мне пятьдесят три года. Я тогда читал Фому Кемпийского[852], когда вы ещё не родились. ‹…› Я не порицаю никаких, ничьих убеждений, лишь были бы они искренни; но уже, конечно, ничьих и не приму… И вдруг вы меня сажаете, как мальчика, за чтение Фомы Кемпийского, насильно, не знав моих убеждений, да как ещё? в узаконенное время, после кофею, и разделяя чтение главы, как на уроки… И смешно и досадно…»
Вся эта душевная эволюция происходила параллельно и в связи с душевным недугом, по описанию очень похожим на то, что ещё недавно называлось маниакально-депрессивным психозом, а сегодня называется биполярным расстройством. На протяжении всей жизни Гоголь страдал от перепадов настроения — периоды кипучей творческой энергии, когда писатель создавал и яркие, и необыкновенно смешные вещи и, по воспоминаниям друзей, пускался танцевать среди улицы, сменялись чёрными полосами. Первый такой приступ Гоголь пережил в Риме в 1840 году: «Солнце, небо — всё мне неприятно. Моя бедная душа: ей здесь нет приюта. Я теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской». Уже на следующий год хандра сменяется экстатической энергией («Я глубоко счастлив, я знаю и слышу дивные минуты, создание чудное творится и совершается в душе моей») и неумеренным самомнением, характерными для состояния гипомании («О, верь словам моим. Властью высшей облечено отныне моё слово»). Ещё через год в описании Гоголя узнаётся хроническая депрессия со свойственными ей апатией, интеллектуальным упадком и чувством изоляции: «Мною овладела моя обыкновенная (уже обыкновенная) периодическая болезнь, во время которой я остаюсь почти в недвижном состоянии в комнате иногда на протяжении 2–3 недель. Голова моя одеревенела. Разорваны последние узы, связывающие меня со светом».
В 1848 году Гоголь, всё больше уходивший в религию, совершил паломничество в Святую землю, но это не принесло ему облегчения; вслед за тем он стал духовным чадом отца Матфея Константиновского, который призывал к свирепому аскетизму и внушал писателю мысли о греховности всего его творческого труда[853]. Видимо, под его влиянием, усугублённым творческим кризисом и депрессией, 24 февраля 1852 года Гоголь сжёг в печке почти законченный второй том «Мёртвых душ». Спустя десять дней, впав в чёрную меланхолию, Гоголь умер, по всей видимости уморив себя голодом под видом поста.
Текст второго тома поэмы, доступный нам сейчас, не гоголевское произведение, а реконструкция на основании автографов пяти глав, найденных после смерти Гоголя Степаном Шевырёвым (и существующих в двух редакциях), отдельных отрывков и набросков. В печати второй том «Мёртвых душ» впервые появился в 1855 году в виде дополнения ко второму собранию сочинений («Сочинения Николая Васильевича Гоголя, найденные после его смерти. Похождения Чичикова, или Мёртвые души. Поэма Н. В. Гоголя. Том второй (5 глав). Москва. В Университетской типографии, 1855»).
Николай Гоголь. «Шинель»
О чём эта книга?
Скромный чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин живёт в морозном Петербурге и терпит издевательства сослуживцев. Единственная его отрада — мечта о новой шинели: он предвкушает обновку, живёт в мыслях о ней и наконец тратит на шинель почти все свои деньги. Но его радость оказывается недолгой. Однажды «какие-то люди с усами» снимают с Башмачкина на улице новую шинель, а крупный полицейский чиновник («значительное лицо») отказывается помочь бедняге и грубо его отчитывает. Башмачкин не выдерживает удара и умирает, а после смерти становится привидением, преследующим зажиточных петербуржцев и срывающим с них шинели и шубы.
Последняя из повестей Николая Гоголя, «Шинель» оказала большое влияние на писателей-современников, стоявших у истоков натуральной школы, но особенно сильно — на литературу ХХ века, для которой унижение человека обществом стало одной из центральных тем.
Когда она написана?
Гоголь начал работать над повестью в 1839 году и возвращался к ней на протяжении двух следующих лет. Основная часть повести написана в Риме — как и поэма «Мёртвые души», над которой Гоголь работал параллельно. В 1841 году повесть была закончена.
Борис Кустодиев. Акакий Акакиевич возвращается с вечера. Иллюстрация к повести. 1909 год[854]
Николай Гоголь. Рисунок Карла Мазера. 1840 год[855]
Как она написана?
«Шинель» — длинный монолог повествователя, сквозь который иногда звучит бормотанье главного героя Акакия Акакиевича, речь сотрудников петербургских ведомств, голоса городского дна, анекдоты, легенды и т. д. Автор эталонного литературоведческого анализа «Шинели» Борис Эйхенбаум показал, что своеобразный мир Башмачкина создаётся при помощи нескольких конкретных стилистических приёмов: многочисленных словесных игр (каламбуров), выразительно артикулированной «декламационно-патетической» речи рассказчика, жанровых контрастов между драмой и комедией, фантастикой и реализмом. Чтобы описать язык «Шинели», приближенный к разговорной речи, Эйхенбаум предложил термин «сказ».
При этом сюжет повести сведён к бытовому инциденту, по сути анекдоту, которыми Гоголь очень интересовался: Борис Эйхенбаум считал, что «сюжет у него всегда бедный, скорее — нет никакого сюжета, а взято только какое-нибудь одно комическое… положение». По сути, главное в «Шинели» — это неповторимые речевые жесты рассказчика, а не стройность и увлекательность самого рассказа.
Адольф Шарлемань. Рисунок формы работников Высочайшего двора. 1855 год[856]
Что на неё повлияло?
Близко общавшийся с Гоголем в 1830-е годы Павел Анненков вспоминал, как однажды писателю рассказали анекдот о рядовом чиновнике, страстном охотнике, который долго и трудно копил на лепажевское[857] ружьё и потерял его на первой же охоте. После своей утраты он заболел, и только участие родственников и друзей, купивших ему новое ружьё, смогло вернуть его к нормальной жизни. По словам Анненкова, «все смеялись анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его „Шинель“, и она заронилась в душу его в тот же самый вечер».
В более широком смысле «Шинель» — ироническое переосмысление литературы романтизма: Гоголь утрирует важный для романтизма мотив призрака, доводя его до абсурда и разбавляя гипертрофированно подробными деталями, которые на первый взгляд не имеют никакого значения. Вот характерный пример:
…Один коломенский будочник видел собственными глазами, как показалось из-за одного дома привидение; но, будучи по природе своей несколько бессилен, так что один раз обыкновенный взрослый поросёнок, кинувшись из какого-то частного дома, сшиб его с ног, к величайшему смеху стоявших вокруг извозчиков, с которых он вытребовал за такую издёвку по грошу на табак, — итак, будучи бессилен, он не посмел остановить его, а так шёл за ним в темноте до тех пор, пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдёшь. Будочник сказал: «ничего», — да и поворотил тот же час назад.
Если у писателей-романтиков и близких им авторов (Алексея Погорельского, Александра Вельтмана, Владимира Одоевского, самого Гоголя как автора «Вия») призраки были проводниками в мир чудесного и таинственного, то у Гоголя Акакий Акакиевич (и он ли это вообще?) даже после смерти продолжает пребывать в абсурдном и холодном мире Петербурга.
Как она была опубликована?
В отличие от других повестей петербургского цикла, публиковавшихся с 1835 года, «Шинель» была опубликована не в сборнике (как «Невский проспект») и не в периодическом издании (как «Нос»), а сразу в третьем томе собрания сочинений Гоголя, выпущенном издательством А. Бородина и Ко в 1842 году, в один год с «Мёртвыми душами».