льно не чужда моему вымыслу, но не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему».
Наконец, Левша выковал гвоздики для подков, которыми подковали блоху. Это значит, что он не просто оружейник, он — кузнец. В европейской традиции кузнец — персонаж мифологический, культурный герой. Ремесло кузнеца в народных представлениях считалось высшим умением, а кузнец — обладателем сверхъестественных знаний, вхожим в потусторонний мир и легко общающимся с нечистой силой. Гоголевский Вакула из «Ночи перед Рождеством», скатавшийся на чёрте в Петербург, конечно, кузнец не случайно. Кузнецу подвластна стихия огня, и лесковский Левша огня тоже не боится: когда его с товарищами пытаются вызволить из домика, в котором они работают, пугая, что «по соседству дом горит», Левша отвечает: «Горите себе, а нам некогда». Появляется в сказе Лескова и чёрт, когда состязание Левши и английского подшкипера достигло апогея, и подшкипер не сомневается, что чёрт ему будет служить.
Только полшкипер видит чёрта рыжего, а левша говорит, будто он тёмен, как мурин.
Левша говорит:
— Перекрестись и отворотись — это чёрт из пучины.
А англичанин спорит, что «это морской водоглаз».
— Хочешь, — говорит, — я тебя в море швырну? Ты не бойся — он мне тебя сейчас назад подаст.
А левша отвечает:
— Если так, то швыряй.
Как видим, особый статус Левши подчёркнут в сказе по меньшей мере трижды. Вместе с тем Левша сохранил все качества народа, который представляет: он убеждён, что «русская вера самая правильная», потому что, как он говорит англичанам, «наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее» и к тому же в России «есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи», не нравятся ему и английские девушки, и еда; нравится только, как англичане хранят оружие, и этот военный секрет он мечтает передать государю.
Конец Левши трагичен, его избранность и особенность не спасла его от бесславной смерти. Приятеля русского мастера, обычного английского «полшкипера», англичане выходили, Левша по прибытии на родину оказался никому не нужен: «Привезли в одну больницу — не принимают без тугамента, привезли в другую — и там не принимают, и так в третью, и в четвёртую — до самого утра его по всем отдалённым кривопуткам таскали и всё пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают». Он умер, успев выговорить перед смертью: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся». Но государю секрет так и не передали, иначе «в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был».
Почему в центре повествования — именно танцующая блоха?
В первой трети XIX века в моду стали входить блошиные представления. Например, в 1830 году в Лондоне итальянец Бертолотто пригласил публику на бал, на котором, как значилось в афише, «танцуют дамы-блохи, их партнёры во фраках, а оркестр из двенадцати исполнителей играет слышную блошиную музыку». Бертолотто прославился и редкой коллекцией блох, а также просветительскими работами о своих питомцах. В 1839 году его книжечка «История блохи, содержащая в себе весьма любопытные наблюдения над сим насекомым» вышла в России — здесь Бертолотто подробно рассказывал о возможностях и свойствах милых насекомых. «В одном сочинении сказано: что видели блох, — писал Бертолотто, — которые возили маленькую золотую пушку. Другая блоха тащила маленькую золотую цепь, к концу которой была прикреплена пулька; всё вместе весило 1 гран».
Изображение блохи из сборника Роберта Гука «Микрография». 1665 год[1448]
Бертолотто, похоже, ссылается на другого искусника, на этот раз английского. В 1827 году в московском журнале «Вестник Европы» в рубрике «Краткие выписки, известия и замечания» появилась заметка об англичанине Боверике, который прославился цепочками для блох. Он же сделал дорожную карету, запряжённую в шесть лошадей, с кучером, собачкой, форейтором и четырьмя путешественниками, которых вместе с лошадьми и седоками тащила блоха. Впрочем, блошиные представления в начале XIX века проходили не только в Европе, но и в Петербурге. Заметим, однако, что в блошиных цирках действовали живые блохи, стальная блоха, доказывающая индустриальную мощь и техническую продвинутость Англии, была придумана самим Лесковым.
Возможно, на замысел писателя повлияла популярная, написанная всего за два года до «Левши» песня Модеста Мусоргского «Блоха» — на слова из «Фауста» Гёте в переводе Александра Струговщикова:
Жил-был король когда-то.
При нём блоха жила.
Блоха! Блоха!
Милей родного брата
Она ему была.
Блоха, ха, ха, ха, ха, ха.
Блоха.
Ха, ха, ха, ха, ха. Блоха!
Зовёт король портного.
— Послушай, ты, чурбан,
Для друга дорогого
Сшей бархатный кафтан!
На те же стихи Гёте сочиняли музыку и другие великие композиторы: Бетховен и Берлиоз.
Почему Лесков пишет «нимфозория» и «мелкоскоп»?
Ложная этимология — основная языковая приправа «Левши», одна из самых заметных особенностей этого словно бы отплясывающего дансе текста. Лесков стилизует простодушную народную этимологию, которая строится на понятных не слишком образованному носителю языка лексических ассоциациях. Сказ переполнен несуществующими забавными словами: «бюстры» (вместо «люстры», соединение «бюсты» и «люстры»), «двухсестная» (соединение «двухместная» и «сесть»), «свистовой» (вместо «вестовой»), «мелкоскоп», «студинг», «клеветон», «безрассудок», «Аболон Полведерский», «Твердиземное море», «презент» (вместо «брезент»), «полшкипер» (вместо «подшкипер») и т. д. Все эти словечки созданы по похожему принципу: точно в кривом зеркале, они отражают звуковую и грамматическую структуру оригинального слова — рифмуются с ним и совпадают с ним ритмически, как правило по количеству слогов («клеветон» = «клевета» + «фельетон», «мелкоскоп» = «мелкий» + «микроскоп» и т. д.).
Так рассказывать историю мог бы человек, который слышал много учёных слов и очень хочет ими щегольнуть, но не может сделать это грамотно и умело. Кто же это? Перед нами, вопреки довольно крепко утвердившемуся убеждению, отнюдь не язык простолюдина, крестьянина или купца — это скорее язык лакея, желающего быть «в тренде». Тут можно вспомнить дурацкий выговор лакея Петра из тургеневских «Отцов и детей» («Он совсем окоченел от глупости и важности, произносит все е как ю: тюпюрь, обюспючюн»).
Зачем выведен в лесковском сказе реальный атаман Платов?
Матвей Платов в «Левше» играет важную сюжетную роль, он соединяет правление двух императоров, Александра и Николая Павловичей. Впрочем, для того, чтобы Платов сумел объяснить Николаю Павловичу историю появления стальной блохи в вещах старшего брата, Лескову пришлось продлить атаману жизнь — реальный Платов умер в 1818 году, до того как Николай I взошёл на престол.
Матвей Иванович Платов (1753–1818) — атаман Донского казачьего войска — прожил славную жизнь крупного военного. Он принимал участие в военных походах Екатерины II, Павла и Александра: штурмовал Очаков, Измаил, прославился в эпоху Наполеоновских войн, участвовал в Отечественной войне 1812 года и Заграничном походе. За военные заслуги Платов был возведён в графское достоинство. Матвей Платов был одним из организаторов Венского конгресса[1449], с которого начинается действие «Левши», и действительно сопровождал Александра Павловича в Лондон, где Платова принимали с большими почестями. В награду от лондонского муниципалитета он получил почётную саблю с гербами Великобритании и Ирландии, кроме того, графа Платова — первого из русских — наградили степенью почётного доктора права Оксфордского университета. Конечно, Лесков в «Левше» опирался скорее на мифологического, фольклорного Платова, о котором пели свои песни и рассказывали сказки донские казаки. Они Платова, без преувеличения, обожали.
В преданиях и песнях Платов представал сказочным богатырём, появляющимся на своём коне в самый нужный момент, не ведающим страха и поражений, находчивым, мудрым, а вместе с тем простым в обхождении, таким же казаком, как все (песни «Платов ведёт казаков на неприятеля», «Платов на француза», «Платов и Кутузов» и другие).
Интересно, что в казачьей сказке «Платов и английский король» реальная поездка Платова в Лондон обросла любопытными и отчасти знакомыми читателю «Левши» подробностями. Английский король в этой сказке усаживает Платова на золочёный стульчик, кормит его вкусными и редкими кушаньями, наконец, пытается уговорить атамана перейти к нему на службу, обещая платить ему жалованье, какое он захочет и без задержек. Но Платов не поддаётся на соблазны, говоря, что служит он не русскому царю, а матушке-России. За верность и мужество король хочет подарить Платову саблю, но тот отвечает, что его казацкая шашка не хуже — так и оказывается. Удары саблей не нанесли шашке никакого вреда, а шашка разрубает саблю одним ударом. Выясняется, что шашка сделана из уральской стали и делали её простые русские люди, мастера-умельцы. Сюжетные пересечения с «Левшой» очевидны, однако не совсем понятно, когда была записана сказка и была ли она знакома Лескову — в отличие от песен о казаке Платове, которые Лесков, несомненно, знал: они были широко известны и неоднократно переиздавались в сборниках народных песен.
Но для создания своей истории Лесков добавил фольклорному Платову новые черты. У Лескова Платов — держиморда, его вестовые («свистовые») не церемонятся с мастерами и снимают у домика, в котором они работали, крышу, Платов сажает Левшу в каземат, таскает Левшу за вихры и оказывается косвенной причиной его гибели: это ведь он не позволил Левше взять из дома «тугаментов», а потом без этих «тугаментов» Левшу не захотели принять ни в одну из больниц. Вместе с тем образ Платова и обаятелен: он с детским простосердечием любит Россию и всё русское и убеждён, что на любую английскую диковинку в России «своё не хуже есть». Недаром он воплощает отдельные мифологические черты русского человека: стаканами пьёт кавказскую водку-кизлярку и кладёт микроскоп в карман без спроса.