ию оборотней: до последнего момента она присутствует в романе только в упоминаниях — но уже к последним главам, когда общий градус безумия нарастает, она появляется в воображении Передонова: «…в ярком и злом смятении искр поднялась из огня княгиня, маленькая, пепельно-серая женщина, вся осыпанная потухающими огоньками: она пронзительно вопила тонким голоском, шипела и плевала на огонь». (Вся линия княгини, с постоянно поддерживаемой темой её ветхого сладострастия, восходит к соответствующим эпизодам из «Пиковой дамы» — не случайно Передонов бормочет в бреду: «Пиковая дама всё ко мне лезет, в тиковом капоте».) Особенно склонны к трансфигурации животные — полупрозрачная змея, поднимающаяся из дорожной пыли или глаз-птица: «один глаз и два крыла, а больше ничего и нету». Но первое место среди них занимают коты.
«Толстый, белый, некрасивый» кот живёт в доме Передонова и служит ему объектом бесконечных издевательств — тот гладит его против шерсти, дует в глаза, дёргает за хвост. Но со временем жертва сама становится охотником — и в какой-то момент, приняв человеческий облик, заявляется к Передоновым: «Среди гостей был один, с рыжими усами, молодой человек, которого даже и не знал Передонов. Необычайно похож на кота. Не их ли это кот обернулся человеком? Недаром этот молодой человек всё фыркает, — не забыл кошачьих ухваток». Подозревая, что его магические способности кроются в шерсти, Передонов, взяв кота на поводок, ведёт в цирюльню, чтобы обрить его наголо, но парикмахер обиженно отказывается. С этих минут кот преследует бывшего хозяина почти постоянно: «Иногда он подмигивал, иногда страшно мяукал. Видно было сразу, что он хочет подловить в чём-то Передонова, да только не может и потому злится». Не оставляя его в преображённом галлюцинациями мире, он мстит ему и в природном, и в человеческом виде: «Кот вырастал до страшных размеров, стучал сапогами и прикидывался рыжим рослым усачом». В финальной сцене кот, явившийся в горницу в момент убийства Володина, нюхает пролившуюся кровь и злобно мяукает.
Василий Розанов. «Опавшие листья»
О чём эта книга?
Cобрание разрозненных афоризмов, провокационных суждений и интимных признаний, в котором Розанов предстаёт то набожным семьянином, то бунтарём и богоборцем. За этими масками (или состояниями души) скрывается главная драматическая коллизия «Опавших листьев»: страстная любовь к жизни наталкивается на парализующий страх смерти, своей и близких.
Когда она написана?
Тексты, составившие «Опавшие листья», Розанов написал в 1912 году. На их содержание и интонацию повлияли события личной жизни писателя: ухудшающееся после паралича здоровье его фактической жены Варвары Бутягиной, смерть её матери Александры Рудневой, с которой Розанов был очень близок, опасная болезнь приёмной дочери Саши. В этот же год Розанов ходит в окружной суд, пытаясь отстоять арестованный тираж «Уединённого» — своей первой книги в исповедально-дневниковом стиле, откровенность которой повлекла за собой обвинения в порнографии и разгромные отзывы критиков.
Как она написана?
Розанов создал не только новый жанр, но и новый вид литературы — до него таких книг ещё не писали. Фрагменты «Опавших листьев» создавались непреднамеренно, между делом: на прогулке, в гостях, «за набивкой табаку» или поеданием арбуза. Розанов записывал свои рассуждения на обрывках бумаги, оборотах писем, визитных карточках и бросал их в одну кучу, не перечитывая. В книге нет общего замысла, темы или сюжета, она выглядит как дневник, созданный не для печати, а для себя и самых близких: здесь много сокращённых имён, названий, неточных цитат, намёков, непонятных широкой публике. Также здесь нет видимого порядка, системы (а в первом томе «Листьев» отсутствует и базовая хронология), что передаёт ощущение естественного течения жизни, где прошлое тасуется с настоящим, высокое — с низким, важное — с пустяковым. Зинаида Гиппиус, бывшая соратница писателя по Религиозно-философским собраниям[1581], так охарактеризовала стиль розановских «миниатюр»: «Это — то, что мы, каждый из нас, если думает, — не записывает, а если и запишет по привычке к перу, то или разорвёт, или, сам страшась перечесть, — запрячет подальше, навсегда»[1582]. При этом розановские записи исключительно музыкальны, художественно точны и обезоруживающе интимны. Андрей Синявский писал, что при чтении «Опавших листьев» можно почувствовать тепло пальцев автора, «это даже не книга, а часть человека»[1583].
Точное изображение барышни Рисунок Василия Розанова Из книги Алексея Ремизова «Кукха»[1584]
Василий Розанов. Около 1910 года[1585]
Как она была опубликована?
«Опавшие листья» печатались в типографии Алексея Суворина (в суворинской газете «Новое время» Розанов к тому моменту проработал 14 лет). Первый том (получивший название «первого короба» после выхода второй части) вышел весной 1913 года тиражом в 2400 экземпляров, «короб второй и последний» — тиражом в 2450 экземпляров летом 1915 года. Решение публиковать «Листья» Розанову далось нелегко, он колебался, уже даже сдав рукопись в типографию. Своими сомнениями писатель делился в письме Павлу Флоренскому[1586]: «Какой-то инстинкт говорит мне, дорогой П. А., что 2-го „Уедин.“ печатать не надо и невозможно. ‹…› Объективно: можно в такой скандал залезть и таких оплеух наполучать „в наш прозаический век“ со „своими интимностями“, что „моё почтение“. Субъективно — весьма легко впасть в литературный онанизм, коим я вряд ли уже не страдаю»[1587]. Изданные книги продавались плохо, почти вся выручка уходила на погашение долгов перед типографией. Примечательно, что издания, по меркам книжного рынка того времени, стоили дорого (2 рубля 50 копеек первый том и 2 рубля второй), на что Розанову неоднократно жаловались читатели.
Что на неё повлияло?
На систему образов Розанова и парадоксальный ход его мысли определённо оказали влияние произведения Достоевского, которые сам писатель очень ценил. Некоторые смелые мысли автора «Опавших листьев», в частности о женственной сущности еврейства, гомосексуальности, сопоставлении полов, пересекаются с идеями австрийского философа Отто Вейнингера[1588] из книги «Пол и характер» (1902). Сам Розанов с книгой был знаком, но влияние Вейнингера на себя отрицал. Алексей Ремизов в качестве возможных претекстов «Листьев» упоминал «Исторические афоризмы» историка и славянофила Михаила Погодина: «…самая мысль о форме „Опавшие листья“ Погодинская, так сам Погодин в дневнике записал о происхождении первого тома своих исторических исследований — „груда листков и обрывышков“[1589]. По духу же и языку рукописная литература Розанова напомнила Ремизову сочинения протопопа Аввакума: „Розановский стиль“ — это самое „юродство“… идёт прямой дорогой от „вяканья“ Аввакума из самой глуби русской земли»[1590].
Как её приняли?
Пресса отозвалась на выход что первого, что второго короба «Опавших листьев» серией уничижительных статей, стоит пробежаться хотя бы по заголовкам: «Обнажённость под звериною шкурой», «Философ, завязший ногой в своей душе», «Вместо демона — лакей», «Гнилая душа», «Позорная глубина». Общим местом в отзывах на розановские книги стало сравнение писателя с Передоновым из романа Фёдора Сологуба «Мелкий бес» и Смердяковым из «Братьев Карамазовых» Достоевского. Небольшую положительную, хотя и осторожную, рецензию на первый короб опубликовал в «Новом времени» первый издатель Розанова Пётр Перцов[1591]: «Удивительная, странно-единственная книга, как странен единственный в своём роде её автор»[1592]. Благожелательные отзывы на розановские сочинения чаще встречаются в частной переписке. К примеру, в письме к Розанову лестно отозвался об «Опавших листьях» литературовед Михаил Гершензон[1593]: «Вы сами знаете, что книга Ваша — большая книга, что, когда будут перечислять те 8 или 10 русских книг, в которых выразилась самая сущность русского духа, не миновать будет назвать „Опавшие листья“ вместе с „Уедин.“[1594]. В частном письме, несмотря на натянутые отношения с автором, книгу хвалил Александр Блок: „Сколько там глубокого о печати, о литературе, о писательстве, а главное — о жизни“[1595]. Сам Розанов внимательно следил за отзывами на свои сочинения и негодовал, почему никто из рецензентов не подметил главной, по его мнению, заключённой в них удачи: „Уед.“ и „Оп. л.“ открыли настоящую литературу, единственную с правом на бытие литературу самоотрицающую и вместе с тем через это именно самоутверждающую»[1596].
Что было дальше?
После смерти Розанова в 1919 году Эрих Голлербах[1597], давний корреспондент Розанова и автор его первой биографии, организовал кружок по изучению творчества писателя, куда вошли Андрей Белый, литературные критики Виктор Ховин[1598], Аким Волынский и Николай Лернер[1599]