щи богохульства». Разочарован был Алексей Кручёных: он счёл, что в поэме «по обыкновению, много слов и мало образования», а ещё в ней стала окончательно ясна любовь Маяковского «к штанам, юбкам, проституткам и проч.». Раздражала Кручёных и сентиментальность — «мама, небье (небесное)».
Поэма произвела сильное впечатление не только на круг футуристов, но и на некоторых акмеистов и символистов. Георгий Иванов отметил, что поэма, «несмотря на грубость, сомнительный вкус и ляпсусы, всё же ярка и интересна»[1733]. Примечательна также реакция Горького: «Он цитировал стихи из „Облака в штанах“ и говорил, что такого разговора с Богом он никогда не читал, кроме как в Книге Иова, и что Господу Богу от Маяковского „здорово влетело“»[1734]. Неожиданной была реакция Ильи Репина, услышавшего чтение Маяковского в Куоккале летом 1915 года. Художник не жаловал футуристов, однако произведение его поразило. Вот как это описывает Корней Чуковский[1735]:
Вот они оба очень любезно, но сухо здороваются, и Репин, присев к столу, просит, чтобы Маяковский продолжал своё чтение.
‹…›
Маяковский начинает своего «Тринадцатого апостола» (так называлось тогда «Облако в штанах») с первой строки. На лице у него вызов и боевая готовность. Его бас понемногу переходит в надрывный фальцет:
Это опять расстрелять мятежников
грядёт генерал Галифе!
Пронзительным голосом выкрикивает он слово «опять». И cтарославянское «грядет» произносит «грядёт», отчего оно становится современным и действенным.
Я жду от Репина грома и молнии, но вдруг он произносит влюблённо:
— Браво, браво!
И начинает глядеть на Маяковского с возрастающей нежностью. И после каждой строфы повторяет:
— Вот так так! Вот так так!
‹…›
Репин всё ещё не в силах успокоиться и в конце концов говорит Маяковскому:
— Я хочу написать ваш портрет! Приходите ко мне в мастерскую.
Это было самое приятное, что мог сказать Репин любому из окружавших его.
Что было дальше?
«Облако в штанах» оставалось одним из самых ярких и обсуждаемых произведений поэта не только при его жизни, но и после гибели. О популярности поэмы свидетельствует письмо Маяковского в Госиздат от 30 мая 1926 года, где сказано, что 16 000 экземпляров тиража третьего издания поэмы были раскуплены всего за несколько месяцев.
Уже вскоре после первой публикации поэмы в печати появились пародии с названиями вроде «Звёзды всмятку» и «Штаны без облаков». Поэму переводили на иностранные языки: первый перевод фрагментов «Облака» на французский был сделан Романом Якобсоном в январе 1917 года, а уже в 1919 году появился полный перевод на польский язык в журнале Rydwan. Маяковский активно выступал с чтением поэмы в СССР и за границей — «Облако» всюду принимали с восторгом и просили читать на бис. После революции поэма, наконец опубликованная без купюр, в основном трактовалась как отражение социального бунта. В более поздних трактовках акцентируется внимание не столько на богоборчестве Маяковского, сколько на том, что «Облако» — это прежде всего любовная трагедия. Например, швейцарская исследовательница Анник Морар видит уникальность поэмы в том, что её «могут читать люди как революционного, так и лирического чувства»[1736].
Откуда взялось название «Облако в штанах»?
Первоначально поэма называлась «Тринадцатый апостол» (по строкам из третьей части: «Я, воспевающий машину и Англию, / может быть, просто, / в самом обыкновенном евангелии / тринадцатый апостол»). Цензура не могла пропустить книгу с таким названием, и Маяковский был вынужден его изменить. В 1930 году на закрытии выставки «20 лет работы»[1737] Маяковский вспоминал: «Оно [ „Облако“] сначала называлось „Тринадцатый апостол“. Когда я пришёл с этим произведением в цензуру, то меня спросили: „Что вы, на каторгу захотели?“ Я сказал, что ни в каком случае, что это ни в коем случае меня не устраивает. Тогда мне вычеркнули шесть страниц, в том числе и заглавие. Это — вопрос о том, откуда взялось заглавие. Меня спросили, как я могу соединить лирику и большую грубость. Тогда я сказал: „Хорошо, я буду, если хотите, как бешеный, если хотите, буду самым нежным, не мужчина, а облако в штанах“[1738].
Замена названия отразилась на восприятии произведения. Название „Тринадцатый апостол“ неотделимо от образа поэта-пророка, нового спасителя человечества, „голгофника“, распятого на кресте. Отказ от этого названия означал и утрату смысловой связи с подзаголовком поэмы — „тетраптих“: Маяковский уподоблял четыре части поэмы складню из четырёх икон.
Впрочем, „Облако в штанах“ было одним из рабочих вариантов названия ещё до представления поэмы в цензуру; более того, по признанию Маяковского, оно появилось раньше замысла самой поэмы. В статье „Как делать стихи“ он вспоминал: „Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я не „мужчина, а облако в штанах“. Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, а вдруг это разойдётся изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у неё из следующего уха. Через два года „облако в штанах“ понадобилось мне для названия целой поэмы“[1739].
Маяковский. Киев, 1913 год[1740]
Заглавие „Облако в штанах“ появилось ещё при первой публикации в альманахе „Стрелец“ задолго до выхода поэмы отдельной книгой[1741]. Вполне возможно, что, остановившись в итоге на этом варианте названия, Маяковский руководствовался общей футуристической практикой эпатажа: именно такого провокационного названия публика и ожидала от поэта-футуриста. Творческое поведение будетлян было нацелено на скандал, шок, вызов, и название „Облако в штанах“ вполне соответствовало задачам футуристов: бросить вызов буржуазному обществу, смутить читателей, которые привыкли к изящной поэзии. Об этом говорят и названия футуристических манифестов („Пощёчина общественному вкусу“, „Идите к чёрту!“ и другие).
Образ „облака в штанах“ появляется уже в прологе поэмы:
Хотите —
буду от мяса бешеный
— и, как небо, меняя тона —
хотите —
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а — облако в штанах!
Маяковский противопоставляет „нежности“ публики нарочитую грубость, антиэстетизм своей поэзии. В первой же строфе пролога поэмы он обозначает свою главную задачу:
Вашу мысль,
мечтающую на размягчённом мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут;
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
Филолог Михаил Вайскопф писал о возможных источниках метафоры „облако в штанах“: „Вообще же ироническое снижение неба (облака, ветра, души и т. д.) до „штанов“ было уже привычным мотивом, вероятно заданным Гейне („Сердитый ветер надел штаны“), хотя Маяковский сумел придать этой травестии драматическое звучание“[1742]. Об интерпретации названия „Облако в штанах“ подробно говорил филолог Леонид Кацис, акцентируя внимание на цитате из выступления Маяковского в марте 1930 года: „Люди почти не покупали её, потому что главные потребители стихов были барышни и барыни, а они не могли покупать из-за заглавия. Если спрашивали „Облако“, у них спрашивали: „В штанах“?“ При этом они бежали, потому что нехорошее заглавие»[1743]. Кацис предположил, что для Маяковского выбор подобного названия был продолжением авангардной игры: «Сделать „плохое название“ как можно более „плохим“. Таким, чтобы самому глупому было ясно»[1744]. Расчёт Маяковского оправдался: название «Облако в штанах» высмеяли журналисты, и книга получила дополнительную рекламу в прессе.
Что, кроме названия, изменила цензура при первом издании поэмы?
«Облако в штанах» существенно пострадало от цензуры, когда в сентябре 1915 года вышло первое издание (тираж 1050 экземпляров). Маяковский иронизировал в автобиографии «Я сам» над тем, что исключённые из текста слова были заменены точками: «Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек. C тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже». Из поэмы были безжалостно вычеркнуты строки, в которых так или иначе упоминался Бог и другие религиозные образы:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идёт карать!
А улица присела и заорала:
«Идёмте жрать!»
Также были исключены строки, призывающие к революции:
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядёт шестнадцатый год.
Не были оставлены без внимания и прямые призывы к восстанию:
Выньте, гулящие, руки из брюк —
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук —
пришёл чтоб и бился лбом бы!
Наконец, были исключены места, в которых был особенно заметен кощунственный эротизм: