х Баратынский ржёт и бьётся и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает»[360]. Рукописи датированы самим Пушкиным: с 9 сентября по 20 октября, причём временем написания каждой указывается только один день.
Готовя книгу к печати, Пушкин изменил первоначальный хронологический порядок текстов: написанные последними «Выстрел» и «Метель» оказались в начале сборника.
Как она написана?
С современной точки зрения «Повести Белкина» — вовсе не повести (этим термином обычно обозначается средний эпический жанр, мини-роман, в XX веке культивируемый, скажем, Валентином Распутиным или Юрием Трифоновым).
Во-первых, повести — обозначение не жанра, а скорее формы повествования. Разные истории рассказывают — повествуют — названные в пушкинском примечании лица. Один из критиков (упомянутый в письме Плетнёву Булгарин) назвал пушкинские тексты анекдотами. Точнее говоря, это новеллы (необыкновенная история с чётким фабульным строением), противопоставленные жанру рассказа (обыкновенная история), очерка (невыдуманная история) или волшебной сказки (фантастическая история).
Во-вторых, Пушкин-автор скрыт сразу за двумя (или даже несколькими) масками: для начала это сам Иван Петрович Белкин, затем издатель А. П. (которого, несмотря на те же инициалы, не обязательно отождествлять с автором). Наконец, и Белкин тоже не автор, а собиратель историй: «Смотритель» рассказан был ему титулярным советником А. Г. Н., «Выстрел» подполковником И. Л. П., «Гробовщик» приказчиком Б. В., «Метель» и «Барышня» девицею К. И. Т. Впрочем, скоро главная маска — собственно Белкина — была сброшена.
В-третьих, «Повести Белкина» отличаются синтаксическим и семантическим пуризмом: «короткая, простая фраза — без ритмических образований, без стилистических фигур» (Борис Эйхенбаум). Лингвисты отмечают, что в «Повестях» преобладают простые предложения (в «Метели» их более 70 %), мало инверсий и сравнений, зато много глаголов.
Истоки этой прозы и её стилистический эффект хорошо определил[361] тот же Эйхенбаум:
Пушкин создавал свою прозу на основе своего же стиха. Именно поэтому она — на таком расстоянии от стиха. Это не «поэтическая проза» Марлинского или Гоголя. Маленькая фабула развёртывается в увлекательный сюжет, рассказанный стилем «свободного разговора». Это не «быстрые» повести; наоборот — при помощи тонких художественных приёмов Пушкин задерживает бег новеллы, заставляет ощущать каждый его шаг.
Что на неё повлияло?
В «Повестях Белкина» находят целую библиотечку разнообразных литературных отсылок, причём иронически-полемичных.
«Выстрел» имеет параллели в «истинном анекдоте» «Убедительный урок» из журнала «Благонамеренный» (1821), повести Ореста Сомова «Странный поединок» (1826), «Вечере на бивуаке» (1823) и других повестях Александра Бестужева-Марлинского.
Фабульно напоминает «Метель» повесть Владимира Панаева «Отеческое наказание (Истинное происшествие)» (1819). В ней сын богатого помещика случайно занимает место жениха на свадьбе красавицы-крестьянки, а через несколько лет узнаёт её в соседской барышне. Сходные мотивы обнаруживаются и в драме Пьера Клода Нивеля де Лашоссе «Ложная антипатия» (1733).
Иллюстрация А. С. Пушкина к повести «Гробовщик». Сцена чаепития. 1830 год[362]
Аналогии к «Гробовщику» обнаруживаются не только в упомянутых весёлых гробокопателях Шекспира и Вальтера Скотта, но и в более близкой автору «Повестей» балладе Василия Жуковского «Светлана» (1808–1812): страшный сон — радостное пробуждение.
«Станционный смотритель» очевидно ведёт к «Бедной Лизе» Карамзина (однако с переменой судьбы героини) и опять-таки к французской повести Жан-Франсуа Мармонтеля «Лоретта» (1761), неоднократно переводившейся на русский язык в конце ХVIII века (в том числе тем же Карамзиным). В «Лоретте» богатый и легкомысленный граф увозит дочь добродетельного фермера Базиля/Василия, но в конце концов, после перипетий, во многом совпадающих с пушкинской фабулой, женится на ней. И, конечно, ключевым мотивом этой повести оказывается притча о блудном сыне, лубочные картинки которой украшают «смиренную, но опрятную обитель» смотрителя.
«Барышня-крестьянка» тоже имеет как отдалённые («Ромео и Джульетта», комедия Пьера де Мариво «Игра любви и случая»), так и близкие (та же «Бедная Лиза») источники.
Однако Пушкин пародирует/интерпретирует не просто отдельные тексты, но — жанры. Василий Гиппиус замечал[363]:
…Схематизму характеров, ситуаций, сюжетов Пушкин, как и всегда, противопоставляет живое многообразие действительности. Столкнувшись с Марлинским и на таком частном мотиве, как прерванная дуэль, и на таком более общем, как страстный характер, Пушкин создаёт повесть [ «Выстрел»] не только преодолевающую, но и отменяющую Марлинского — подобно тому как «Станционный смотритель» преодолел (и отменил) допушкинскую чувствительную «слёзную» повесть, «Барышня-крестьянка» — чувствительно-идиллическую, а «Гробовщик» — нравоописательный очерк.
Как она была опубликована?
Изданием книги занимался ректор Петербургского университета, профессор, историк литературы, критик и близкий друг Пушкина Пётр Плетнёв. Первое издание (конец октября 1831 года) вышло под заглавием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.».
Пушкин, играя с читателями, особенно не скрывал своего авторства. В письме (около 15 августа 1831 года) он инструктировал издателя: «Смирдину[364] шепнуть моё имя с тем, чтобы он перешепнул покупателям».
Уже во втором издании (1834) акроним был раскрыт. Сборник, наряду с «Повестями…» включающий «Две главы из исторического романа» и «Пиковую даму», был назван «Повести, изданные Александром Пушкиным».
Как её приняли?
Пушкин, предсказывая реакцию Фаддея Булгарина, сначала ошибся, потом угадал: автор популярного романа «Иван Выжигин», увидев внезапного соперника в русской прозе, сначала одобрил книгу, а потом, уже после выхода второго издания, «заругал», правда, не лично, а опубликовав рецензию Павла Строева (которую долгое время считали тоже булгаринской):
Титульный лист первого издания «Повестей Белкина». Октябрь 1831 года[365]
В сей книжке помещены шесть (рецензент считает и предисловие от мнимого издателя. — И. С.) анекдотов, приключений, странных случаев, — как вам угодно назвать их, рассказанных мастерски: быстро, живо, пламенно, пленительно.
Ни в одной из «Повестей Белкина» нет идеи. Читаешь — мило, гладко, плавно; прочтёшь — всё забыто, в памяти нет ничего, кроме приключений. «Повести Белкина» читаются легко, ибо они не заставляют думать.
Довольно скептическим был и отзыв другого пушкинского конкурента — прозаика, критика, издателя журнала «Московский телеграф» Николая Полевого, не сомневавшегося в авторстве «Повестей»[366]:
Вот также пять маленьких сказочек, которые напечатал г-н А. П., почитая их занимательными, вероятно, не для детей, а для взрослых. ‹…› Этот И. П. Белкин, этот издатель сочинений его, который подписывается буквами А. П. и о котором в объявлении книгопродавцев говорят как о славном нашем поэте, не походят ли они на дитя, закрывшее лицо руками и думающее, что его не увидят? ‹…› Лучшею из всех повестей Белкина нам показалась — «Станционный смотритель». В ней есть несколько мест, показывающих знание человеческого сердца. Забавна и шутка, названная: «Гробовщик». Зато в повестях: «Выстрел», «Метель» и «Барышня-крестьянка» нет даже никакой вероятности, ни поэтической, ни романической. Это фарсы, затянутые в корсет простоты, без всякого милосердия.
Более важно, что сходная оценка была высказана начинающим критиком Виссарионом Белинским[367], побивающим Пушкина-прозаика его же переиначенной цитатой из «Евгения Онегина» (вздор — вместо сор):
Будь эти повести первое произведение какого-нибудь юноши — этот юноша обратил бы на себя внимание нашей публики; но, как произведение Пушкина… осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны, словом,
…прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый вздор!
‹…›
Из повестей, собственно, только первая, «Выстрел», достойна имени Пушкина.
Столь же непримиримую позицию Белинский (к тому времени уже маститый критик) сохранил в цикле статей «Сочинения Александра Пушкина», задачей которых было утверждение поэта как ключевой фигуры новой русской литературы. В этом монументальном цикле, где «Евгений Онегин» и «Борис Годунов» разбирались на десятках страниц, «Повестям» был уделён один абзац: «В 1831 году вышли „Повести Белкина“, холодно принятые публикою и ещё холоднее журналами. Действительно, хотя и нельзя сказать, чтоб в них уже вовсе не было ничего хорошего, всё-таки эти повести были недостойны ни таланта, ни имени Пушкина. Это что-то вроде повестей Карамзина, с тою только разницею, что повести Карамзина имели для своего времени великое значение, а повести Белкина были ниже своего времени. Особенно жалка из них одна — „Барышня-крестьянка“, неправдоподобная, водевильная, представляющая помещичью жизнь с идиллической точки зрения…»
Как это часто бывало в русской литературе, давать иную оценку и углублять понимание пушкинских текстов пришлось критикам и писателям следующего поколения.