В словарях символов крысы традиционно ассоциируются с разрушением и разложением (вполне подходящий для «Ревизора» мотив). Наконец, сон о двух крысах можно воспринимать просто как пугающий элемент ирреальности. Роковую роль абсурдного сна отмечал ещё Белинский: «Для человека с таким образованием, как наш городничий, сны — мистическая сторона жизни, и чем они несвязнее и бессмысленнее, тем для него имеют большее и таинственнейшее значение»[693]. Стоит отметить, что неясность, непонимание, недоумение — важный мотив «Ревизора»[694].
Примечательно, что Михаил Булгаков, называвший Гоголя учителем, воспроизводит сон о крысах (среди других деталей «Ревизора») в фельетоне «Великий Чемс», пародирующем гоголевскую комедию. Фельетон завершается фразой «Народ безмолвствовал» — Булгаков, таким образом, соединяет две знаменитые немые сцены русской драматургии: финал «Ревизора» и финал «Бориса Годунова».
Много ли денег вытянул Хлестаков у чиновников и купцов?
Порядочно. Восемьсот рублей у Городничего, триста у Почтмейстера, триста у Хлопова, четыреста у Земляники, шестьдесят пять у Бобчинского и Добчинского, пятьсот у купцов; неизвестно, к сожалению, сколько денег дал Хлестакову Ляпкин-Тяпкин, но можно предположить, что около трёхсот рублей, раз у следующих посетителей Хлестаков требует столько же. Все взятки ассигнациями (серебром было бы дороже), но всё равно на эти деньги можно было, например, в течение года снимать не квартиру, а целый дом в Петербурге или Москве. По подсчётам Дмитрия Бутрина, первая же сумма, которую Хлестаков просит у Городничего (200 рублей), — это около 200 тысяч в пересчёте на нынешние деньги[695]. Жалованье коллежского регистратора в 1835 году — немногим более 300 рублей в год. Жалованье уездного судьи незначительно больше. И хотя многим служащим полагались дополнительные выплаты, ясно, что безболезненно расставаться с такими суммами, которых требует Хлестаков, могли только крупные взяточники. Не забудем, что, кроме денег, Хлестаков на лучшей тройке лошадей увозит с собой подарки купцов (в том числе серебряный поднос) и персидский ковёр Городничего.
Что означает эпиграф «Ревизора»?
Пословица «На зеркало неча пенять, коли рожа крива» сообщает многое о стилистике произведения на первой же странице, а кроме того, предвосхищает реакцию зрителей или читателей, которых пьеса может оскорбить. В этом смысле эпиграф не предваряет, а итожит пьесу, вторя реплике Городничего из пятого действия: «Чему смеётесь? — Над собою смеётесь!» О непосредственной связи текста пьесы с читателем экспрессивно говорил Набоков: «…читатель, к которому обращена пословица, вышел из того же гоголевского мира гусеподобных, свиноподобных, вареникоподобных, ни на что не похожих образин. Даже в худших своих произведениях Гоголь отлично создавал своего читателя, а это дано лишь великим писателям»[696]. Отметим, впрочем, что эпиграф появился только в редакции 1842 года.
В чём смысл немой сцены в финале «Ревизора»?
Немая сцена, которой Гоголь придавал огромное значение, готовя «Ревизора» к постановке, — одна из самых эффектных концовок в истории театра. Те, кто читает пьесу, а не смотрит её в театре, могут не заметить самого выразительного свойства этой сцены: её длительности. Герои, застывшие в сложных, подробно описанных позах, стоят так полторы минуты. Можно представить себе, что почувствовали зрители, увидевшие «Ревизора» впервые. Вероятно, смех в зрительном зале раздался уже секунде на десятой, но к тридцатой секунде сцена начала подавлять, настойчиво сообщать, что она значит нечто большее, чем запечатлённая картина общего переполоха. На сцене собрались, за вычетом Хлестакова, все значимые герои, олицетворяющие весь мир пьесы. На наших глазах в этом мире прекращается движение, а значит, и жизнь. За немой сценой нет ничего — в этом смысле невозможно никакое продолжение «Ревизора» вроде пьесы Цицианова. Понимавший это Всеволод Мейерхольд в своей новаторской постановке в немой сцене заменил актеров куклами.
Нужно вспомнить, что поражающая всех новость о прибытии настоящего ревизора происходит после того, как герои избавляются от мучившего их всю пьесу страха — пусть даже через унижение. Если искать параллели в современной культуре, сделанное Гоголем отзывается в приёмах хоррора: внезапное нападение совершается в тот момент, когда жертвы расслабились после ложной тревоги.
Любопытно сравнить немую сцену «Ревизора» с другим беззвучным финалом в русской драматургии — последней сценой пушкинского «Бориса Годунова»:
Отворяются двери. Мосальский является на крыльце.
М о с а л ь с к и й
Народ! Мария Годунова и сын её Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мёртвые трупы.
Народ в ужасе молчит.
Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!
Народ безмолвствует.
В первоначальной редакции народ послушно повторял требуемую здравицу. Отказ от этого сделал финал «Годунова» ещё страшнее. Скорее всего, Гоголь помнил о нём, когда писал финал «Ревизора».
В чём различие двух основных редакций «Ревизора»?
Новейшее академическое собрание сочинений Гоголя насчитывает пять редакций пьесы, но для простоты можно говорить о двух основных: редакции первого издания (1836) и редакции 4-го тома прижизненного Собрания сочинений (1842). Вторая редакция в целом лаконичнее первой: исключены длинноты из монологов Городничего, сокращены реплики чиновников. Основные исправления коснулись монологов Хлестакова: он врёт ещё вдохновеннее и наглее. Также в этой редакции впервые подробно описана немая сцена; кроме того, Гоголь возвращает пропавшую из первого издания встречу Хлестакова с унтер-офицерской вдовой. Многие правки носят косметический характер, но всякая работает на усиление комизма. Такие поправки Гоголь продолжал вносить и после выхода в свет второго издания — так, в 1851 году он вместо реплики Хлестакова «Отличный лабардан! Отличный лабардан» ставит просто: «(С декламацией.) Лабардан! Лабардан!» (Этот благородный лабардан — всего-навсего вяленая треска.)
Стоит заметить, что до первой беловой редакции было ещё несколько черновых. Усовершенствованием текста Гоголь занимался вплоть до самой премьеры, постепенно отсекая то, что казалось ему лишним, замедляющим действие. Так, были удалены две вполне готовые сцены: разговор Анны Андреевны с дочерью и встреча Хлестакова с дворянином Растаковским.
Правда ли, что у Гоголя есть продолжение «Ревизора»?
И да и нет. Гоголь осознавал, что «Ревизор» — явление исключительное. Он без ложной скромности заявлял, что его комедия — «первое оригинальное произведение на нашей сцене» со времён Фонвизина. Литературовед Константин Мочульский писал: «Нельзя ли предположить, что Гоголь рассчитывал, может быть полусознательно, что „Ревизор“ произведёт какое-то немедленное и решительное действие? Россия увидит в зеркале комедии свои грехи и вся, как один человек, рухнет на колени, зальётся покаянными слезами и мгновенно переродится! И вот ничего подобного не произошло… разочарование вызывает в авторе душевный перелом»[697]. Важным в этом отношении Гоголю казалось участие в судьбе его пьесы Николая I, но, как показывает крупнейший гоголевед Юрий Манн, глубинного смысла «Ревизора» император не понял[698]. В июне 1836 года Гоголь покинул Россию и продолжал размышлять о том, что показалось ему неудачей. Но за месяц до этого он закончил первую редакцию своей пьесы «Театральный разъезд после представления новой комедии».
«Театральный разъезд» не сценичная вещь. Белинский называл её «как бы журнальной статьёй в поэтически-драматической форме». Множество персонажей «Разъезда» выходят из театра и высказывают мнения о «Ревизоре»; в стороне стоит сам Автор и жадно ловит реплики публики. В эти реплики Гоголь включил реальные устные и печатные отзывы о своей комедии. Почему он придавал этим отзывам такое значение, ясно из фразы Автора: «Все другие произведения и роды подлежат суду немногих, один комик подлежит суду всех; над ним всякий зритель имеет уже право, всякого званья человек уже становится судьёй его». Одни зрители говорят о пустяках, другие бранят «Ревизора» за плоские шутки, «неудачный фарс», отвратительных и неблагородных героев; подозревают, что своей славой автор обязан хвалящим его приятелям (мотив, живущий в дилетантских суждениях о литературе и в наши дни). Некоторые, разумеется, видят в «Ревизоре» просто «отвратительную насмешку над Россиею» и жаждут сослать автора в Сибирь. Иные, напротив, указывают, что «общественный» характер пьесы возвращает её к самым корням комедии — произведениям Аристофана. Есть здесь и персонажи, которым Гоголь явно передоверяет собственные мысли о значении «Ревизора». Таков Очень скромно одетый человек, угадывающий в пьесе пророческое, возвышающее нрав начало; таков один из группы мужчин, замечающий, что обличением пороков возмущаются, как надругательством над святынями; таков зритель, отмечающий, что уездный город «Ревизора» — «сборное место», которое должно «произвести в зрителе яркое, благородное отвращение от многого кое-чего низкого». В финале «Театрального разъезда» Автор грустит от того, что «никто не заметил честного лица, бывшего в моей пиесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во всё продолжение её. Это честное, благородное лицо был — смех. Он был благороден потому, что решился выступить, несмотря на низкое значение, которое даётся ему в свете. Он был благороден потому, что решился выступить, несмотря на то, что доставил обидное прозванье комику, прозванье холодного эгоиста, и заставил даже усумниться в присутствии нежных движений душ