Как отразились в «Демоне» философские идеи и исторические обстоятельства эпохи?
Филолог Юрий Манн отмечает, что Демон, объявляя о желании примириться с миром и небом, продолжает их обличать: «Диалектика „Демона“ такова, что примирение неуловимо оборачивается в нём новым бунтом, возвращение — повторным бегством, обетованный же край — идеальным вместилищем материальных сокровищ»[739]. Диалектика — объединение противоположных начал — метод, разрабатывавшийся, в частности, немецким философом Фридрихом Шеллингом. О том, что Лермонтов смотрит на конфликт Добра и Зла сообразно с шеллинговскими «Философскими исследованиями о сущности человеческой свободы», писал и Борис Эйхенбаум. Согласно Шеллингу, «добро и зло — одно и то же, лишь рассматриваемое с разных сторон». Диалектичен, амбивалентен сам Демон — изгнанник рая, но не порождение ада:
То не был ангел-небожитель,
Её божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!
Однако разделённое со своей диалектической парой — чистой душой Тамары — Зло в лице Демона обретает вполне определённое происхождение: «Взвился из бездны адский дух»[740].
Судя по всему, Лермонтова привлекала перспектива оправдания «демонизма» — это шло вразрез с общепринятым в христианстве представлением о зле как о нехватке добра. «Демона» можно назвать гимном силе хаоса, который, однако, слабее, чем мир гармонии — тот самый прекрасный мир, который Демон презрительно отвергает, но который, подобно пушкинской «равнодушной природе», торжествует в финале поэмы. Характерно, что Лермонтов способен относиться к своим диалектическим опытам с иронией — в поэме «Сашка», завершённой также в 1839 году, он самокритично отмечает: «К тому же я совсем не моралист, — / Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу».
Советские литературоведы, старавшиеся привязать всё к исторической повестке, связывали скептицизм Демона с общей «болезнью века» — скукой, неудовлетворённостью, которой страдает и Печорин в «Герое нашего времени» (Борис Эйхенбаум возводил подобные настроения к фрустрации после провала декабристского восстания). Хотя к такой трактовке стоит отнестись настороженно, общая установка лермонтовских современников на скептицизм, вероятно, повлияла на «Демона». 1830-е — время последекабристской цензуры, «закручивания гаек». В цикле статей «Дилетантизм в науке» Александр Герцен, — подобно Лермонтову, человек поколения 1830-х — писал, что поиск истины у человека этой эпохи связан с попыткой справиться с «внутренним раздором» и найти «краеугольный камень нравственному бытию». В 1842 году Белинский оглядывался на это время в «Речи о критике»: «Во времена переходные, во времена гниения и разложения устаревших стихий общества, когда для людей бывает одно прошедшее, уже отжившее свою жизнь, и ещё не наставшее будущее, а настоящего нет, — в такие времена скептицизм овладевает всеми умами, делается болезнию эпохи. Истинный скептицизм заставляет страдать, ибо скептицизм есть неудовлетворяемое стремление к истине». Если Демон смог на время отказаться от гипертрофированного скептицизма из-за любовного чувства, то Печорин — персонаж «демоничный», но, конечно, более реалистичный и укоренённый в конкретном историческом времени, — был лишён и этой возможности.
Почему поэма часто становилась объектом пародии?
Пародия — важный инструмент литературного процесса, который помогает совершиться переходу от одного направления к другому[741]. Когда к середине XIX века романтизм изжил себя (уже в «Пиковой даме» Пушкина видна острая пародия на демонизм и байронизм 1830-х годов), подвергся пародированию и «Демон». Поэт-сатирик Василий Курочкин написал свою пародию на «Демона» в 1861 году, когда романтизм уже был старомоден и вызывал иронию. В русской традиции пародисты часто переиначивали классиков-романтиков, что связано со стремительностью смены эпох в русской литературе, нагонявшей западную «в пятилетку за три года». Доставалось не одному Лермонтову: можно вспомнить пародии Козьмы Пруткова на Жуковского. В своей пародии Курочкин иронизировал над ультраконсервативным журналистом Виктором Аскоченским: «Печальный рыцарь тьмы кромешной, / Блуждал Аскоченский с клюкой, / И вдруг припомнил, многогрешный, / Преданья жизни молодой».
В 1879 году поэт Дмитрий Минаев[742] написал сатирическую поэму «Демон», которая начинается так:
Печальный демон, дух изгнанья,
К земле направил свой полёт,
Печальный демон, но не тот,
Что у Ефремова в изданьи
Прошёл без пропусков в народ.
То был не лермонтовский демон,
Не Мефистофель из гусар,
И в мире занят был не тем он,
Чтоб в нём отыскивать Тамар.
Анна Павлова исполняла лезгинку в опере Антона Рубинштейна «Демон»[743]
Минаевский Демон лишён демонизма — пародия высмеивает скорее бесцельных и праздных людей, чем романтического героя. Этим Демоном движет только любопытство, в котором он и приравнен к людям. Цель Минаева — социальная критика, а мчащийся «в ночном эфире» Демон — удобный «инструмент», чтобы в ироническом ключе показать исторические и культурные особенности разных стран, а также пороки и ханжество их граждан: англичан, французов, немцев. Заканчивается поэма выражением опасения за человеческий прогресс: «Прогресса начатое зданье / Из вековых, гранитных плит / Уже колеблется, дрожит…» Причина, по которой поэты-сатирики 1860–70-х выбирали «Демона» как объект пародии, — его несоответствие «духу времени», оторванность от современного контекста. Эта оторванность усугублялась тем, что полный текст поэмы был опубликован в России относительно недавно: «Демон» стал новинкой, но не новостью.
В ХХ веке над главной лермонтовской поэмой продолжают смеяться, пренебрежительным отношением к ней порой даже бравируют: например, поэт Сергей Нельдихен[744] (фигура, правда, в литературе скорее маргинальная, хоть и очень интересная), хвалился, что не читал «Демона» и познакомился с ним при весьма пикантных обстоятельствах — прячась в шкафу у любовницы, когда не вовремя вернувшийся муж в приподнятом настроении решил продекламировать поэму своей жене. В 1924 году Маяковский пишет стихотворение «Тамара и Демон», где с присущим ему гиперболизмом заявляет, что готов потеснить лермонтовского персонажа и стать новым любовником для Тамары. При этом Маяковский объединяет два разных текста — поэму «Демон» и стихотворение «Тамара», в котором героиня — грузинская царица Тамара, не тождественная Тамаре из «Демона», — бросает своих любовников в реку:
Ну что тебе Демон?
Фантазия!
Дух!
К тому ж староват —
мифология
Не кинь меня в пропасть,
будь добра.
От этой ли
струшу боли я?
Более того, для достижения пародийного эффекта в конце стихотворения появляется сам Лермонтов, радующийся за «счастливую парочку». Патетическая тема низводится до бытового уровня: «Люблю я гостей. / Бутылку вина! / Налей гусару, Тамарочка!»
В 1927 году «Демон» попадается на зуб Ильфу и Петрову: в журнальном варианте «Двенадцати стульев» глава XLI «Под облаками» называлась по первой строке поэмы Лермонтова — «Печальный демон». В ней можно встретить отсылки к вышеупомянутому стихотворению Маяковского: например, к сошедшему с ума отцу Фёдору, забравшемуся на скалу, ночью прилетает царица Тамара и ведёт с ним фривольный разговор: «Заходили бы, сосед. В шестьдесят шесть поиграем! А?» Сквозь эти отсылки просвечивает ироническое отношение к исходному материалу: в конце главы отец Фёдор распевает арию из оперы «Демон»:
Через десять дней из Владикавказа прибыла пожарная команда с надлежащим обозом и принадлежностями и сняла отца Фёдора. Когда его снимали, он хлопал руками и пел лишённым приятности голосом:
«И будешь ты цар-р-рицей ми-и-и-и-рра, подр-р-руга ве-е-ечная моя!»
И суровый Кавказ многократно повторил слова М. Ю. Лермонтова и музыку А. Рубинштейна.
Вероятнее всего, именно пышная опера Рубинштейна, опять же не соответствовавшая «духу времени», стала новым катализатором иронии по отношению к поэме. Вместе с тем пародирование подтверждало абсолютно классический статус поэмы и её общеизвестность.
Впрочем, в советском литературном восприятии «Демона» есть один пример противоположного отношения — он связан с Великой Отечественной войной. Участница краснодонской подпольной организации «Молодая гвардия»[745] Ульяна Громова, погибшая вместе со своими товарищами, любила и знала наизусть поэму Лермонтова. Считается, что в гестаповской тюрьме она читала «Демона» вслух своим товарищам. Чтение «Демона» — две эмоциональные сцены в романе Александра Фадеева «Молодая гвардия»: в первый раз поэзия Лермонтова позволяет на короткое время забыть о «том ужасном мире», в котором живёт Громова и её подруги, во второй — работает как прямая агитация, позволяя найти воодушевление в самый мрачный час:
О, как задрожали в сердцах девушек эти строки, точно говорили им: «Это о вас, о ваших ещё не родившихся страстях и погибших надеждах!»
Уля прочла и те строки поэмы, где ангел уносит грешную душу Тамары.
Тоня Иванихина сказала:
— Видите! Всё-таки ангел её спас. Как это хорошо!