. Согласно Гаспарову, в основе построения пастернаковского произведения лежит унаследованный им у модернистской музыки принцип контрапункта, то есть совмещения нескольких относительно автономных и параллельно текущих во времени линий, по которым развивается текст. «Психологически и символически, – поясняет исследователь, – весь этот процесс может быть интерпретирован как преодоление линейного течения времени… а значит и "преодоления смерти"». Соответственно, Тоня и Лара в романе и в жизни главного героя помещаются как бы в разных точках параллельно текущих сюжетных и жизненных линий. Именно поэтому Юрием Живаго может владеть ощущение, что он «никого не выбирал, не сравнивал» и не изменял Тоне.
Трамвайное движение на Садово-Кудринской улице. Москва, 1928–1929 годы.
Юрий Живаго умирает от сердечного приступа в трамвае, идущем от угла Газетного переулка по Большой Никитской в сторону Кудринской[824]
Тем не менее герой произведения тяжело переживает сложившееся положение вещей: «Дома в родном кругу он чувствовал себя неуличённым преступником. Неведение домашних, их привычная приветливость убивали его. В разгаре общей беседы он вдруг вспоминал о своей вине, цепенел и переставал слышать что-либо кругом и понимать».
Пастернак честно даёт читателю возможность почувствовать всю глубину отчаяния несправедливо обиженной Тони, которая горько сетует в последнем письме мужу: «Всё горе в том, что я люблю тебя, а ты меня не любишь. Я стараюсь найти смысл этого осуждения, истолковать его, оправдать, роюсь, копаюсь в себе, перебираю всю нашу жизнь и всё, что я о себе знаю, и не вижу начала и не могу вспомнить, что я сделала и чем навлекла на себя это несчастье. Ты как-то превратно, недобрыми глазами смотришь на меня, ты видишь меня искажённо, как в кривом зеркале».
Пастернак пишет о своём романе: «Атмосфера вещи – моё христианство, в своей широте немного иное, чем квакерское[825] и толстовское[826], идущее от других сторон Евангелия в придачу к нравственным». То есть исторические события, произошедшие с Россией в ХХ столетии, автор поверял Евангелием. Рождение Христа, его распятие и воскресение воспринимались им как отправная точка для новой истории человечества: «Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвящённых преодолению смерти, умирает, сам посвящённый этой теме». Слова Христа («Христово мнение», как говорится в романе) служили для автора «Доктора Живаго» абсолютной мерой всего происходящего. В своеобразно истолкованном христианстве поздний Пастернак увидел единственный действенный «рецепт» достижения бессмертия («Смерти не будет» – один из ранних вариантов названия романа). А лучшим способом достижения этого бессмертия Пастернак считал творчество: «Не о чем беспокоиться. Смерти нет. Смерть не по нашей части. А вот… талант, это другое дело, это наше, это открыто нам. А талант – в высшем широчайшем понятии – есть дар жизни».
В первую очередь потому, что именно эти стихотворения обеспечивают герою бессмертие. В одной из начальных частей романа Юрий Андреевич успокаивает тяжело больную и боящуюся смерти мать своей возлюбленной: «В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав будущего». А ведь поэтические строки, благодаря рифмам и ритму, легко усваиваются человеческой памятью и в совокупности формируют в сознании читателей «стиховую личность» автора. Не случайно в эпилоге «Доктора Живаго» Пастернак не забывает специально подчеркнуть, что «половину» стихотворений из тетради героя его друзья «знали наизусть».
Напомним, что в финале одного из самых известных стихотворений из тетради Юрия Живаго – «Август» – существительные «творчество» и «чудотворство» поставлены рядом: Пастернаку важно было указать на то, что это слова родственные. Творчество, по Пастернаку, есть синоним чудотворства, то есть гарантированного вхождения в «состав будущего».
С «Гамлета» не только начинается семнадцатая часть романа, это стихотворение ещё и прямо упоминается в прозаическом тексте произведения в качестве одного из сохранившихся поэтических произведений Юрия Живаго. Исследователи творчества Пастернака уже много написали о соотношении «актёр, играющий Гамлета, – Гамлет – Христос – Юрий Живаго» в этом стихотворении, но до сих пор недостаточное внимание было уделено отразившемуся в нём (как и во всём романе) представлению позднего Пастернака о мироустройстве, прямо противостоящему взгляду на окружающий мир раннего Пастернака.
В ранних стихах поэта мир описывался и воспевался как царство прекрасного беспорядка («бурелом и хаос»), где всё устроено случайно («И чем случайней, тем вернее») и всё переплетается со всем. Идеальным воплощением окружающего мира представала у раннего Пастернака природа.
Борис Пастернак. 1933 год[827]
Поздний Пастернак тоже часто писал стихотворения о природе, но теперь она изображается поэтом не как царство «бурелома и хаоса», а как подобие строго организованного музейного ансамбля:
Как на выставке картин:
Залы, залы, залы, залы
Вязов, ясеней, осин
В позолоте небывалой.
В финале только что процитированного стихотворения, которое и называется-то демонстративно банально, по-левитановски – «Золотая осень», прямо возникает уподобление природного мира упорядоченному каталогу, а отдельные реалии природного мира не бурно переплетаются между собой, но, каждая сама по себе, медленно и красиво застывают в ожидании наступления зимы:
Осень. Древний уголок
Старых книг, одежд, оружья,
Где сокровищ каталог
Перелистывает стужа.
В пастернаковском «Гамлете» весь мир природы едва ли не сведён к нарочито банальному «полю» из народной пословицы («Жизнь прожить – не поле перейти» в последней строке), однако в финале этого стихотворения употреблено словосочетание, которое можно назвать ситуативным синонимом «каталога» из «Золотой осени», – «распорядок действий» (к тому же он ещё и «продуман»).
Как кажется, в «Гамлете» отразилось то самое линейное представление о времени, которое страстно оспаривается в «Докторе Живаго»: «распорядок действий» «продуман», и «конец пути» (то есть смерть) «неотвратим». Не случайно Христос изображён в «Гамлете» в редкую минуту сомнения.
Однако такому безнадёжному взгляду на «распорядок действий» противостоит чудо – воскресение Христа, а вслед за ним и всех людей для жизни вечной. В «Докторе Живаго» это чудо оказывается воплощённым в материальном итоге акта творчества – тетради стихотворений Юрия Живаго, которую уже после физической смерти автора читают его друзья. «Счастливое, умилённое спокойствие за этот святой город и за всю землю, за доживших до этого вечера участников этой истории и их детей проникало их и охватывало неслышною музыкой счастья, разлившейся далеко кругом. И книжка в их руках как бы знала всё это и давала их чувствам поддержку и подтверждение».
Гайто Газданов. Призрак Александра Вольфа
Русский эмигрант в Париже страдает из-за того, что его высокие душевные стремления расходятся с не менее сильными низкими, а также из-за единственного совершённого им на Гражданской войне убийства. Неожиданно он узнаёт, что убитый по имени Александр Вольф остался жив. Герой романа начинает разыскивать Вольфа и встречается с ним после череды необычайных совпадений. «Призрак Александра Вольфа» – лучший из русских остросюжетных романов, но его достоинства выходят далеко за пределы жанра: встреча с Александром Вольфом – это иллюстрация к размышлениям о судьбе, которые владели целым поколением эмигрантов.
В 1939–1946 годах. Во время работы над романом Газданов и его жена становятся участниками французского Сопротивления в оккупированном Париже. Позади у Газданова бегство из России, описанное в романе, и череда разнообразных профессий: слесарь, мойщик паровозов, портовый грузчик, преподаватель, ночной таксист (этой работе посвящён роман «Ночные дороги») и спортивный журналист (этим зарабатывает и герой-рассказчик «Призрака Александра Вольфа»). В 1940-е годы Газданов – уже известный в эмиграции писатель, и его называют в одном ряду с Набоковым и Поплавским.
«Призрак Александра Вольфа» читается как триллер: ни в одном классическом романе нет такого ощутимого, выдержанного до последней страницы саспенса. Исследователи неоднократно проводили параллель между этим романом и экзистенциалистской прозой, отмечали тонкую работу Газданова с деталями. Часто говорят о родстве газдановской манеры с письмом зрелого Толстого: как и Толстой, Газданов стремится к ясности, чётко обосновывает и «ставит на своё место» поступки героев, позволяет читателю заглянуть в их мысли.
Гайто Газданов. 1950-е годы[828]
Первый фрагмент из романа – описание боксёрского матча, на котором герой знакомится со своей будущей подругой Еленой Николаевной, – вышел в 1945 году в журнале «Встреча». Полностью роман был опубликован в нью-йоркском «Новом журнале» в 1947–1948 годах. В 1950-м вышел перевод на английский, затем последовали другие европейские языки. В России «Призрак Александра Вольфа» впервые опубликовали в 1989 году, в журнале «Литературная Осетия». В следующем году роман вошел в состав сборника, где были напечатаны пять романов Газданова.