[836]). Герой-рассказчик и Вольф сопряжены узами зеркального двойничества, их фигуры напоминают даосские инь и ян. Это правило действует не только для внешности героев (Александр Вольф – мертвенный, с «очень белой кожей»; смуглого героя-рассказчика его любовница Елена называет «тёплым и мохнатым»), но даже для их лошадей: сидящий на белом, точно сошедшем со страниц Апокалипсиса коне Александр Вольф убивает под рассказчиком чёрную кобылу.
Соответственным образом ведут себя и сюжетные линии героев. Приведём цитату из статьи Сергея Кибальника:
…функции этих двух главных героев-антагонистов противоположны. Вольф сеет вокруг разрушение и смерть: гибель покончившей самоубийством бывшей его любовницы стала первой в этом ряду, насильственная смерть Елены Николаевны должна была стать второй. Назначение рассказчика противоположно: во время романа с Еленой Николаевной он и сам начинает думать, что вообще его роль заключается в том, чтобы появляться «после катастрофы», и все, с кем ему «суждена душевная близость, непременно перед этим становятся жертвами какого-то несчастья».
Однако в процессе общения героев жизненная позиция рассказчика претерпевает изменения, то сдвигаясь в сторону кредо Вольфа, то, наоборот, «втягивая» самого Вольфа на противоположное поле рассказчика[837].
Перед нами не простая двойная система антагонистов: и рассказчику, и Вольфу свойственна внутренняя раздвоенность, начало отсчёта которой – всё та же встреча в степи. После этой встречи биография каждого из героев продолжается, но возникшая между ними связь живёт своей жизнью и требует разрешения. Оно и происходит в финальных строках романа.
Размышления о насилии и смерти – один из главных мотивов «Призрака Александра Вольфа», романа, который открывается и закрывается сценой убийства. Сюжетная роль этих размышлений вполне ясна: они не только, так сказать, нагнетают обстановку, но и позволяют чётче обозначить антагонизм героев и в то же время их двойничество. Рассказчик уверен, что Вольф – убийца. Его самого завораживает идея убийства, и, говоря об этом, рассказчик как бы вскользь произносит важную вещь: «Я знал, что у меня было много поколений предков, для которых убийство и месть были непреложной и обязательной традицией». Это одна из деталей, сближающих героя с автором: Газданов был по национальности осетином, и кровная месть действительно была распространена в традиционном осетинском обществе.
Такие темы, как смерть и убийство, важны для экзистенциалистской философской и литературной традиции. Например, Сергей Кибальник указывает на связь «Призрака…» с книгой русского философа Льва Шестова «На весах Иова»: согласно ей, человека делает человеком именно сознание смертности, постоянное представление о «грани, отделяющей жизнь от смерти»[838]. Подвергая идеи убийства и смерти взвешенному анализу, Газданов, вероятно, разбирается и с собственным прошлым, и с порывистым экзистенциалистским письмом.
Альбрехт Дюрер. Четыре всадника Апокалипсиса. 1497–1498 годы.
Александр Вольф сравнивает свою лошадь с одним из коней Апокалипсиса[839]
Впрочем, главные герои в романе не обладают монополией на насилие, его здесь много, в самых разных местах: от бандитского логова до боксёрского ринга. По мнению филолога Веры Гассиевой, «буржуазный мир представлен в романе адресно и изображён как преступный мир»[840]: рассказчик по долгу службы хорошо знает дно Парижа – настолько, что его любовница Елена уверена, что тот сможет показать ей место, где собираются малолетние проститутки. Впрочем, «преступный мир» в «Призраке…» оттенён и описанием Парижа, преобразившегося в глазах влюблённого героя, и описанием русского ресторана, в котором рассказчик встречается с Вознесенским и Вольфом: атмосфера в этом ресторане – утрированная, пошло ностальгическая, диаспоральная, но никак не преступная. Многочисленные отсылки Газданова к поп-культуре 1930-х – боксу, кино, джазу, эротике – позволяют филологу Марии Рубинс говорить о «коде ар-деко» в «Призраке…»[841]. Ар-деко[842] и криминальные мотивы не противоречат друг другу, но их сочетание создаёт совершенно иной флёр, чем можно было бы ожидать от какого-нибудь романа о парижских трущобах. Газданов далёк от социальной критики чужбины, и парижское дно с его мерзостью и романтикой для него – соответствие «низменным» стремлениям героя.
Не раскрывать источники – одно из правил журналистской работы, и щепетильность героя в этом вопросе – признак его профессионализма. Однако с бандитом Пьеро у него завязываются почти приятельские отношения. Подобно тому, как сам Пьеро стесняется при рассказчике своей необразованности, рассказчик, вероятно, завидует его «естественности». Это приятельство оказывается роковым: присутствуя при поимке Пьеро и занимаясь статьёй об этом, рассказчик не успевает вовремя приехать к Елене, и роман приходит к драматической развязке (Елена ранена, Александр Вольф – убит). В слаженной системе романа, где каждый элемент в точности, до чудесного, совпадает друг с другом, курчавый Пьеро кажется помехой, лишним персонажем: он никак не связан с историей Александра Вольфа. Однако именно этот бес ex machina, ещё один, скорее шутовской, двойник героев (обратим внимание на его балаганное имя), ускоряет события и позволяет свершиться року: его смерть оказывается предвестием смерти Вольфа и, возможно, дальнейших событий в жизни рассказчика.
Герой-рассказчик «Призрака Александра Вольфа» во многом автобиографичен. В шестнадцатилетнем возрасте Газданов действительно принимал участие в Гражданской войне (в рядах Добровольческой армии). Он действительно провёл несколько тяжёлых месяцев в русском лагере на полуострове Галлиполи. Среди его профессий и впрямь была спортивная журналистика. Как и герой «Призрака…», Газданов много переживал из-за своей внешности, которая казалась некрасивой не только ему, но и его знакомым. Стоит отметить, что автобиографические черты Газданов сообщает и героям других своих романов, например «Вечера у Клэр», «Истории одного путешествия», «Ночных дорог». Инициалы писателя – ГГ – удачно расшифровываются как «главный герой».
Но гораздо интереснее поговорить о прототипах Александра Вольфа – как реальных, так и литературных, мифологических, фольклорных. Возможно, ему также передана часть личности Газданова, но о полном отождествлении речи быть, конечно, не может: Вольф слишком отличается от всех, кто его окружает. Автор предисловия к одному из изданий «Призрака…» Е. Петинова предполагает, что один из прототипов Вольфа – друг Газданова по русскому Монпарнасу, выдающийся поэт Борис Поплавский, которому в последние годы жизни была свойственна фаталистическая апатия. Описание внешности Поплавского в воспоминаниях Газданова сходно с описанием Вольфа[843]. Есть и другие версии: так, Сергей Кибальник считает, что прототип Александра Вольфа – Владимир Набоков, с которым Газданов находился в состоянии длительной «интертекстуальной дуэли»[844]. Одно из доказательств этой идеи – то, что на чужбине Вольф, как и Набоков, начинает писать по-английски (так же поступает набоковский Себастьян Найт). Определённое сходство с Александром Вольфом есть у некоторых героев Набокова, например у Смурова из повести «Соглядатай»; мотивы из «Призрака…» можно найти в набоковских рассказах «Пильграм» и «Занятой человек»[845]. О сходствах и различиях Набокова и Газданова написано много; важное отличие – в отсутствии у Газданова «воздушной иронии», которая часто свойственна эмигрантскому дискурсу[846].
В черновиках романа имя Вольфа – Аристид. По мнению филолога А. Чернова, это отсылка к древнегреческому мифологическому персонажу Аристею. В «Георгиках» Вергилия есть рассказ о том, что Аристей преследовал жену Орфея Эвридику: спасаясь от него, она была укушена змеёй и умерла. Явственно сходство этого сюжета с романом Вольфа и Елены Николаевны. Очевидна и «говорящесть» фамилии Вольфа: человека, возвращающегося с того света, можно отождествить с оборотнем, вервольфом; носителя «волчьей» фамилии – с Серым Волком, похищающим Елену Прекрасную[847].
Кроме «Приключения в степи», где Вольф описывает свою несостоявшуюся гибель, в его книге есть ещё два рассказа: «I'll Come To-morrow» и «Золотые рыбки». Подробно изложен только второй: «…диалог между мужчиной и женщиной и описание одной музыкальной мелодии; горничная забыла снять небольшой аквариум с центрального отопления, рыбки выскакивали из очень нагревшейся воды и бились на ковре, умирая, а участники диалога этого не замечали, так как она была занята игрой на рояле, а он – тем, что слушал её игру. Интерес рассказа заключался во введении музыкальной мелодии как сентиментального и неопровержимого комментария и невольного участия в этом бьющихся на ковре золотых рыбок». Этот сюжет – садистически утончённый, сочетающий характерные для Вольфа любовь к эффектным сантиментам и жестокость.
Первый рассказ описан совсем кратко: «…иронический рассказ о неверной женщине, о неудачной её лжи и о тех недоразумениях, которые за этим последовали». Здесь можно увидеть отзвук первой жизни Вольфа – жизни весельчака и обольстителя. Но гораздо важнее название первого рассказа, которое дало заглавие всей книге Вольфа: «I