[907], как однажды на Хеллоуин в дверь к нему постучалась маленькая девочка, наряженная Лолитой, – родители завязали её волосы в кокетливый хвостик, вручили теннисную ракетку и плакат с надписью «Л-О-Л-И-Т-А». Набоковский бестселлер породил множество подражаний и пародий. Умберто Эко, к примеру, написал рассказ «Нонита» (Granita), в котором Гумберт Гумберт испытывает влечение не к нимфеткам, а к пожилым женщинам: «Нонита. Цвет юности моей, тоска ночей. Я никогда не увижу тебя. Нонита. Но-ни-та. Три слога как сотканное из нежности отрицание: Но. Ни. Та. Нонита, да пребудет память о тебе вечно со мной, пока не станет твой образ тьмой, а покоем твоим – гробница».
В 1997 году Эдриан Лайн снял ещё одну экранизацию «Лолиты», с Джереми Айронсом в роли Гумберта Гумберта. Если кубриковский фильм можно назвать целомудренной нуарной комедией, то версия Лайна, режиссёра «9 ½ недель», скорее напоминает софткор с элементами драмы. Вообще, в 1990-е тема сексуальных девочек-подростков присутствовала во множестве фильмов: от «Леона» Люка Бессона до «Красоты по-американски» Сэма Мендеса. Сексуализация подросткового образа царила в поп-культуре: танцы в школьной форме в клипе Бритни Спирс «…Baby One More Time», фотосессия Анны Курниковой в кровати для Sports Illustrated (нимфетка Набокова, как известно, тоже занималась теннисом). В Америке «Лолита» до сих пор остаётся предметом цитирования – отсылками к роману пронизан, к примеру, альбом американской певицы Ланы Дель Рей «Born to Die», вышедший в 2012 году. Набоков – любимый писатель певицы: она даже вытатуировала его фамилию на руке.
Особая судьба ждала «Лолиту» в азиатской культуре. В Японии набоковский роман получил известность в 1970-е годы, благодаря псевдонаучному психологическому исследованию «The Lolita Complex» Расселла Трейнера. Влечение взрослых мужчин к маленьким девочкам в Японии получило название «лоликон» – на эту тему начали активно выпускаться эротические аниме и манга. В 1990-е именем Лолиты окрестили субкультуру, сочетающую стиль викторианской Англии и рококо с японской эстетикой кавайи.
На родину Набокова «Лолита» пришла уже признанной классикой. Несмотря на, казалось бы, чуждые культурные реалии, она быстро освоилась в отечественном каноне – во многом благодаря тому, что книга была переведена лично Набоковым и расценивалась как явление не только американской, но и русской культуры. Тема «Лолиты» звучит в «Священной книге оборотня» Виктора Пелевина, «Палисандрии» Саши Соколова (этакая «Лолита» наоборот), «Русской красавице» Виктора Ерофеева, повести Людмилы Петрушевской «Свой круг». Скандальный роман использовала и русская массовая культура – вспомнить хотя бы клип певицы Алсу на песню «Зимний сон», в котором юной девушке, читающей Набокова, пригрезился роман со взрослым другом своей матери.
На западное восприятие романа сегодня существенно влияет феминистский дискурс и неприятие любого насилия по отношению к ребёнку, ставшее в последние годы общественной нормой: Гумберту не так-то просто загипнотизировать читателя, хорошо знакомого с понятиями виктимблейминга или объективации. Вместе со степенью осведомлённости общества о педофилии изменилось и отношение к демонстрации детской привлекательности: сексуализация девочек-подростков в медиа получила название «эффект Лолиты», этому феномену и его негативным последствиям посвящено исследование Минакши Джиджи Дарем «The Lolita Effect: The Media Sexualization of Young Girls and What We Can Do About It» (2008). Для современных интерпретаторов романа становится важным вернуть Долорес Гейз свой голос, превратить её из объекта гумбертовской страсти в самостоятельного персонажа. Канадская поэтесса Ким Морисси выпустила сборник стихотворений, написанных от лица набоковской героини, – «Poems for Men who Dream of Lolita» (1992). Итальянская писательница Пиа Пера написала роман «Lo's Diary»[908] (1995), где право рассказчика также отдано Долорес. В книге Азар Нафиси «Reading Lolita in Tehran: A Memoir in Books» (2003) история «Лолиты» сравнивается с ситуацией в Иране после Исламской революции: так же как Гумберт делает из девочки Долли «мою Лолиту», так и тоталитарное государство делает живых людей частью навязчивой несбыточной утопии.
На пересмотр отношения к «Лолите» в России – уже с иных идеологических позиций – мог бы повлиять усилившийся в последние годы дискурс «традиционных ценностей», однако прозвучавшее ещё в 2011 году заявление протоиерея Всеволода Чаплина о необходимости проверить «Лолиту» на предмет пропаганды педофилии остаётся, по счастью, единичным эксцессом.
Слово «нимфетка» существовало и до Набокова, только обозначало оно не сексуально привлекательную девочку, а просто маленькую нимфу. Впервые его использовал Майкл Дрейтон в поэме «Поли-Альбион» ещё в 1612 году. Набоковский Гумберт Гумберт вносит в этот термин новый смысл: «В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность – сущность не человеческую, а нимфическую (т. е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки». Слово, как предсказал в предисловии вымышленный издатель «Лолиты» Джон Рэй, действительно вошло в широкий обиход, попало «в словари и газеты».
Гумберт Гумберт, упоминая «очарованных странников», намекает не на повесть Лескова, а на сюжет из древнегреческой мифологии: одинокие путники, встречая прекрасных нимф, влюблялись в них, а затем расплачивались за это немотой или безумием. Вообще, нимфы часто доставляли неприятности мужчинам: красавца Гиласа, отправившегося за водой, они похитили для сексуальных утех, Дафниса, сына Гермеса, ослепили в наказание за неверность, а Гермафродита превратили в двуполое существо. Сравнивая девочек-подростков с нимфами, Гумберт не только указывает на их опасность (влечение к ним может обернуться если не безумием, то по крайней мере тюрьмой), но ещё и выставляет себя невинной жертвой их сладострастия и коварства. Отель, где Лолита становится любовницей Гумберта Гумберта (девочка якобы соблазняет его), называется «Привал зачарованных охотников», в его ресторане висят фрески, изображающие охотников и дриад. Лесную нимфу играет Лолита в пьесе Клэра Куильти, драматурга, который похищает девочку у Гумберта Гумберта.
Джон Уильям Уотерхаус. Гилас и нимфы. 1896 год. Манчестерская художественная галерея[909]
Для энтомолога Набокова, вероятно, имело значение ещё одно значение слова «нимфа»: в биологии так называется стадия развития некоторых насекомых, например кузнечиков или стрекоз, не достигших ещё половой зрелости. Нимфа мала, но, в отличие от личинок, своей формой уже напоминает взрослую особь.
Лолита – уменьшительная форма испанского имени Долорес, от испанского dolor – боль, скорбь (значение этого имени не раз обыгрывает Гумберт Гумберт в своих высокопарных строчках: «Как больно, Долорес», «Моя боль, моя Долли!»). Как следует из его рассказа, родители Лолиты дали девочке испанское имя, потому что зачали её во время медового месяца в Мексике.
Соответственно, произносить имя набоковской героини следует не на американский манер («Лоу-ли-ита»), а на испанский. Набоков писал, что именно испанцы произносят имя Лолиты с «нужной интонацией лукавой игривости и нежности»[910]. Указание на испанское произношение встречается в знаменитом зачине романа: «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та». При произнесении английского t язык толкается не о зубы, а о верхние альвеолы. А вот в испанском языке используется зубной t. Как, собственно, и в русском.
Имя набоковского рассказчика не настоящее. Доктор философии Джон Рэй, вымышленный издатель исповеди Гумберта, указывает на это в предисловии: «Причудливый псевдоним их автора – его собственное измышление; и само собой разумеется, что эта маска – сквозь которую как будто горят два гипнотических глаза – должна была остаться на месте согласно желанию её носителя». О своём псевдониме рассуждает в конце романа и сам Гумберт: «В моих заметках есть и "Отто Отто", и "Месмер Месмер"[911], и "Герман Герман"… но почему-то мне кажется, что мною выбранное имя всего лучше выражает требуемую гнусность». Набоков, по его словам, решал ту же задачу: он хотел сделать звучание имени главного героя как можно более зловещим, противным и при этом сохранить «царственную вибрацию»[912] (имя Гумберт носили многие представители Савойской династии, в том числе второй и четвёртый короли Италии). Кстати, Гумбертом (Humbert the Huntsman) звали охотника в комиксах, сопровождавших выход диснеевского мультфильма «Белоснежка и семь гномов» 1937 года: по приказу Злой королевы он должен был убить в лесу Белоснежку и вырезать ей сердце, но, сжалившись над бедной девочкой, позволил ей сбежать. В набоковском романе тема охотника повторяется постоянно, а отсылка к братьям Гримм присутствует в зашифрованной подписи, оставленной Куильти в регистрационной книге: «Фратер Гримм, Океан, Келькепар» (на улице Гримма, как выяснит Гумберт позже, и живёт Куильти).
Упаковка от жевательных конфет. 1950-е годы[913]
Удвоение имени Гумберта может указывать на типичность героя (тавтонимы встречаются в биологической номенклатуре, когда названия рода и вида совпадают: например, Vulpes vulpes – лисица обыкновенная), а может