В романе довольно много женских персонажей самых разных возрастов, характеров и профессий: младшая сотрудница музея Даша, машинистка и секретарша Клара (её прототипом была жена Домбровского Клара Турумова), бывшая возлюбленная Зыбина Полина Потоцкая, любовница следователя Неймана Мариетта Ивановна, следователь Тамара Долидзе, анонимная «секретная машинистка». Наконец, можно вспомнить и двух покойниц, чьё появление в начале и конце романа довольно символично: древнюю принцессу и молодую утопленницу, которую Нейман находит на берегу реки.
Активность, работоспособность и независимость женщин в романе не позволяет считать их второстепенными или служебными персонажами. Даже робкая и покорная Даша, невзирая на авторитетное мнение начальства, стремится выработать собственное отношение к репрессиям: «Говорят одно, а думают другое. Вчера был героем, наркомом, портреты его висели, кто о нём плохо сказал, того на десять лет. А сегодня напечатали в газете пять строк – и враг народа, фашист… И опять – кто хорошо о нём скажет, того на десять лет. Ну какой же это порядок, какая же это правда?» А Полина Потоцкая, не побоявшаяся идти на потенциально опасную дачу показаний в НКВД, поражает следователей независимым поведением и не боится выложить правду, которая в итоге спасает жизнь Зыбина: оказывается, брат Неймана Роман Штерн хорошо знаком с Зыбиным и много общался с ним. Этот факт бросает тень на Неймана: он – лицо заинтересованное, а значит, не может проводить допросы и выстраивать процесс.
Но самый яркий женский персонаж романа – следователь Тамара Долидзе, в прошлом – студентка актёрского факультета: она инициативна и коварна, доверчива и подозрительна; она готовится к первой следственной победе над Зыбиным, но в итоге вынужденно проигрывает. Поначалу Долидзе нисколько не сомневается в своей проницательности, рассчитывая на скорое признание Зыбина и его «сообщников», – но, постепенно погружаясь в проблематику конкретного дела и узнавая Зыбина ближе, понимает, что её вновь используют как актрису в идеологической постановке.
Домбровский заканчивал свой роман, когда большая часть произведений о сталинских репрессиях уже была написана: сам Домбровский больше всего ценил «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, а, например, к художественным текстам Александра Солженицына относился более прохладно, если не неприязненно. В то же время трудно не отметить сходства «Факультета…» с романом «В круге первом», также описывающим мир подневольных учёных (пусть и не гуманитариев) и подробно показывающим механику следственных действий. Домбровский подробно и со знанием юридических тонкостей останавливается на аресте Зыбина, его первом допросе, описывает противоречивый внутренний мир ведущих его дело следователей Неймана и Тамары Долидзе: они показаны не только как винтики смертоносной машины, но как сомневающиеся, растерянные и уставшие от собственного произвола люди.
Среди других произведений о массовых репрессиях Домбровскому оказываются близки повесть «Софья Петровна» Лидии Чуковской и особенно роман Андрея Синявского «Голос из хора». С повестью Чуковской «Факультет…» роднит глубокое погружение в мир сталинской репрессивной бюрократии, подавляющей волю как заключённых, так и их близких; на Синявского же Домбровский похож бесстрашием и артистическим отношением к экстремальным обстоятельствам (и к жизни вообще), которые воспринимаются как увлекательный авантюрный сюжет или повод для литературного эксперимента. Как и многим другим текстам Домбровского, «Факультету…» присущ парадоксальный, на грани чёрного юмора, жизнеутверждающий пафос: он основан на «человеческом самостоянии, гордости личности, независимости, полной индивидуальности».
Валентин Распутин. Прощание с Матёрой
Деревня Матёра должна быть затоплена в ходе строительства ГЭС на Ангаре. Почти все её жители переехали в ближайший посёлок, только несколько стариков и старух не могут оставить родные дома и родительские могилы. Одно из самых значительных произведений деревенской литературы, «Прощание с Матёрой» появляется на излёте советской эпохи – когда наступление тяжёлой индустрии на природу воспринимается уже не как победа прогресса, но как фатальное и губительное разрушение традиционного уклада жизни.
В 1972 году Валентин Распутин пишет очерк «Вниз и вверх по течению. История одной поездки». Известный писатель по имени Виктор (альтер эго автора) возвращается в места своего детства – но деревни, в которой он вырос, больше не существует: она была разобрана и перенесена на новое место при строительстве гидроэлектростанции. Вместо неё у водохранилища стоит новый посёлок, из которого писатель торопится уехать, чувствуя себя там чужим. Возможно, именно тогда Распутин начинает думать над сюжетом будущей повести, которая была закончена к середине 1976 года.
Повесть начинается с трёхстраничного зачина: Распутин в почти фольклорном ключе описывает трёхсотлетнюю историю Матёры. Большая часть повести выдержана в реалистической манере – впрочем, здесь есть напоминающие стилистику магического реализма[1165] эпизоды из жизни Хозяина острова (охраняющего Матёру «ни на какого другого зверя не похожего зверька»).
Валентин Распутин. 1976 год[1166]
Пожалуй, главное, на что стоит обратить внимание, – речь персонажей. Распутин показывает с её помощью картины мира старой жительницы Матёры Дарьи Пинигиной, её сына Павла, живущего в недавно построенном посёлке, и её внука Андрея, рвущегося на строительство ГЭС. Речь Дарьи, на чьей стороне авторские симпатии, – живая, полная прихотливых диалектизмов; речь Андрея, напротив, наполнена штампами. Характерный, даже утрированный пример столкновения разных речевых пластов – сцена разорения матёринского кладбища, которому пытаются помешать жители острова:
– В чём дело, граждане затопляемые? – важно спросил мужчина. – Мы санитарная бригада, ведём очистку территории. По распоряжению санэпидемстанции.
Непонятное слово показалось Настасье издевательским.
– Какой ишо сам-аспид-стансыи? – сейчас же вздёрнулась она. – Над старухами измываться! Сам ты аспид! Обои вы аспиды! Кары на вас нету.
Сюжет повести не богат событиями; его центральная точка – неизбежная катастрофа – в книге отсутствует, описывается только её бесконечное ожидание. Каждая глава – это зарисовка из жизни Матёры, многие из них заканчиваются короткой фразой, напоминающей о неизбежной катастрофе, обрыве этой жизни. Например, финал первой главы: «Но вот теперь оставалось последнее лето: осенью поднимется вода»; пятая глава заканчивается фразой «Помянешь, ох помянешь Матёру…»; десятая – «А впереди, если смотреть на оставшиеся дни, становилось всё просторней и свободней. Впереди уже погуливал в пустоте ветер» – тут можно услышать практически намёк на Книгу Бытия: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».
Как и другие деревенщики (кроме, быть может, Виктора Астафьева), Распутин всегда был писателем-реалистом. Его тексты чуть ли не напрямую наследуют реализму XIX века, который был для деревенщиков недостижимым образцом. Можно увидеть здесь и влияние короткой прозы Александра Солженицына (героиня рассказа «Матрёнин двор» могла бы быть младшей сестрой распутинской Дарьи) или провести параллель между описанием быта последних жителей Матёры и романами Михаила Шолохова – «Тихим Доном» и «Поднятой целиной» (которые уходят корнями всё в тот же русский реализм XIX века).
Из зарубежных авторов Распутину явно близок Уильям Фолкнер (с которым его часто сравнивают). Американский классик также описывал «дикие», отдалённые от центра страны места, расположенные в вымышленном южном округе Йокнапатофа. Как и Фолкнер, Распутин очень внимателен к речевой манере «простых людей», через которую раскрывается их характер, биография, страхи и т. д.
Повесть была опубликована в октябрьском и ноябрьском номерах журнала «Наш современник»[1167] в 1976 году, а позднее несколько раз выходила как отдельными изданиями, так и в собраниях сочинений Распутина. Уже в 1990-е годы Распутин переработал финал повести, обострив, по мнению исследовательницы Анны Разуваловой, «её трагическую безысходность». В финале повести немногие матёринцы, оставшиеся на острове вопреки распоряжению властей, переговариваются в темноте барака, как бесплотные тени в загробном мире, не понимая уже, в разуме они или сошли с ума, ночь или день на дворе: «Дня для нас, однако, боле не будет». В советской версии повести в финале слышится «недалёкий тоскливый вой – то был прощальный голос Хозяина», а следом за ним доносится «слабый, едва угадывающийся шум мотора»: это сквозь туман за старухами едет катер, чтобы вернуть их в мир живых. Но в последней авторской редакции катера нет – воет только Хозяин острова, предвещая скорый конец и Матёре, и её жителям.
Экологический пафос Распутина и интерес к деревенским писателям вообще сделал повесть «Прощание с Матёрой» важным событием в советской литературе. В 1977 году журнал «Вопросы литературы» пригласил нескольких литературных критиков для обсуждения повести, которое получилось довольно обширным (почти восемьдесят журнальных страниц). Один из центральных тезисов в этом обсуждении принадлежал критику Юрию Селезнёву[1168]