Когда Кожедуб с указкой в руках, глядя на развешанные таблицы, начал разбираться с каждой частью, он уткнулся в графу о нашей эскадрилье и, повернувшись ко мне, с удивлением спросил: «У тебя пять типов летательных аппаратов, и что, ты на всех летаешь? Да еще, может быть, в один летный день на нескольких типах?»
Я ответил утвердительно. Объяснил, что мне надо проверять технику пилотирования, давать провозные полеты, готовить и принимать на класс всех летчиков (а по приказу главнокомандующего ВВС только я один имел право приема на класс), поэтому и пришлось освоить пять типов. И получалось, что за день сначала сходишь в зону на самолете «Ан-24» — проверишь командира отряда, потом пересядешь на вертолет «Ми-4» и тренируешь вертолетчиков в посадках на ограниченные площадки, а затем еще идет подготовка правых летчиков на самолете «Ли-2» с левого, командирского сиденья. Иначе никогда плана боевой подготовки не выполнить.
Кожедуб восхищен был. Говорит мне: «Ты у нас официальный нарушитель. Наша штабная эскадрилья в ближайшие дни тоже получит в Тушино самолеты „Ан-24“. Но летать на них никто еще не умеет, поэтому переучить экипажи и двух летчиков-инспекторов округа придется тебе!» Впоследствии я это сделал потом вполне успешно.
Второй вопрос о профилакториях для летного состава предполагал немало трудностей с его осуществлением на местах. Когда я, прилетев из Москвы, доложил генералу Добышу о необходимости создания базы отдыха для летного состава, он задумался и долго сидел, молча барабаня пальцами по столу. Но через несколько минут Федор Иванович оживился и спросил меня: «А ты не помнишь постановление ЦК об излишествах и украшательствах в партии?» Конечно, я был далек от этого и ответил что-то не совсем вразумительное. А Федор Иванович между тем уже звонил первому секретарю обкома и договаривался о встрече. Когда я собрался уходить, Добыш весело сказал: «Будет тебе профилакторий, скоро сам увидишь!»
В результате нам в считаные недели передали шикарный комплекс в Гнездово, где впоследствии было не стыдно принять даже Гагарина. Но я об этом еще расскажу. А пока вернусь к становлению 50-й Ракетной армии.
Все наши новые боевые расчеты отправлялись на переучивание на полигон Капустин Яр, где обучение завершалось проведением пуска ракет. Нам, летчикам, тоже пришлось освоить новый маршрут, и мы стали довольно часто совершать полеты на полигон по различным надобностям.
Не последним по важности из наших тогдашних дел стало создание полевого аэродрома. Дело в том, что примерно в шестидесяти километрах от Смоленска, напротив поселка Гусино, на южном берегу Днепра в густом сосновом лесу был построен подземный командный пункт нашей Ракетной армии. Естественно, рядом должна была находиться посадочная площадка. Моя рота обслуживания выкорчевала кустарник, бульдозером они сровняли кочки и рытвины, и получилась вполне приличная площадка более четырехсот метров в длину. Мы поставили командную радиостанцию, от командного пункта протянули телефон, и полевой аэродром начал функционировать.
В скором времени он произвел впечатление даже на высшее командование. Мы к тому времени давно уже привыкли, что все задания и распоряжения получаем внезапно, а на какую-то специальную подготовку к этому заданию времени нет. Так было и в тот раз. Вечером у меня в кабинете раздался звонок. Адъютант командующего без объяснений и предисловий сказал: «Включаю командующего!» Я услышал в трубке знакомый голос Добыша. Было видно, что он очень торопится и сам еще не до конца обдумал задачу. Федор Иванович говорил не особо уверенно: «Слушай меня внимательно и сразу предлагай, что, по-твоему, нужно и можно сделать для лучшего решения вопроса. Завтра в десять часов утра ты должен взять на борт в Москве в аэропорту Шереметьево главкома Ракетных войск маршала Советского Союза Николая Ивановича Крылова и доставить его к нам в Смоленск, где на аэродроме его встречу я и все, кто необходим. Маршал летит специально осмотреть и опробовать наш командный пункт. Ты там какую-то посадочную площадку соорудил, где твои летчики садятся на „Ан-2“ и на вертолетах. Подумай, можно ли все это показать главкому и что надо предварительно сделать».
План у меня созрел моментально, и я тут же доложил его Федору Ивановичу. Он мой план, недолго думая, утвердил, и мы немедленно начали готовиться. На следующий день в половине десятого я уже ожидал маршала в Шереметьево, а когда он с небольшой свитой прибыл, мы тут же вылетели в Смоленск. При подходе к городу я связался по радио с Добышем и доложил, что все проходит успешно.
Заруливая на свою стоянку, я увидел, что рядом с ней стоит подготовленный к полету «Ан-2», а поблизости группа офицеров с генералом Добышем во главе. После того как все представились маршалу, я подошел и пригласил его и остальных на борт самолета «Ан-2», чему Николай Иванович Крылов искренне удивился и даже покачал головой, однако занял место в кабине. Я запустил двигатель и порулил на взлет. До нашей площадки под Гусино было всего пятьдесят километров по прямой, мы буквально через двадцать минут произвели там посадку и подрулили к ожидавшему вертолету. Когда я предложил всем прилетевшим перейти со мной на борт вертолета, маршал еще раз покачал головой и произнес: «Ну, ты даешь!» Усадив всех в вертолет, я сел на командирское сиденье и взлетел на облет и осмотр с воздуха армейского командного пункта.
Добыш с удовлетворением показывал расположение и маскировку всех объектов. Он был страшно доволен, что так эффектно представил свой командный пункт. После посадки вертолета все расселись по машинам, назначив возвращение в Смоленск примерно часа через два. Обратный путь прошел также без замечаний. Задержавшись на Смоленском аэродроме на 15–20 минут, где Крылов похвалил нас за четкость и оперативность всех служб, мы вылетели на Шереметьево. А на следующее утро уже получили приказ представить в штаб армии списки всех, кто принимал участие в операции, для включения в итоговый приказ о поощрении.
Такими вот и были первые месяцы существования 50-й Ракетной армии.
Глава восьмаяПохищение Гагарина
Я вряд ли преувеличу значение Юрия Гагарина, если скажу, что для моего поколения это был не просто человек, а своего рода символ, символ одной из наших главных побед в «холодной войне». Другое дело, что люди, которые пришли потом, свели к нулю все наши достижения. Ну, да что об этом…
А вот в 1961-м мы ясно ощутили, что Америка проиграла Советскому Союзу космическую гонку. Первый спутник был наш, и первый человек на орбите тоже! Когда в мае того же года американцы все-таки отправили в космос своего астронавта, он все равно не повторил полет Гагарина: их корабль «Меркюри» не смог совершить полный оборот вокруг нашей планеты. Это было полным поражением США. Разумеется, в СССР такого результата добивалась целая команда исключительных людей — конструкторы, физики, политики, которые поняли всю важность освоения космоса. Однако и сам Гагарин был именно тем человеком, который идеально подошел для своей исторической миссии. Мне довелось с ним общаться три раза. Первые два на официальных встречах, а третий — в совершенно неформальной обстановке. Сейчас, да простит меня Юрий Алексеевич, я расскажу о нем не как о личности, сыгравшей огромную роль в истории, а как о простом, веселом и очень мудром человеке, которому не вскружила голову слава и который за пределами официальных приемов вел себя искренне, в чем-то непосредственно и всегда честно.
Мне довелось участвовать в «похищении» Гагарина. Как вышло дело. Я был уже подполковником, командиром эскадрильи, и позвонил мне на аэродром Иван Ефимович Клименко. Он тогда был первым секретарем обкома и членом Военного совета у Федора Ивановича Добыша.
— Касаткин, ну-ка быстренько отправляйся сейчас к Добышу, я выезжаю тоже! — сказал он мне.
Я связался с Добышем, доложил о звонке. Он строго спросил:
— А ты еще не выехал? Немедленно выезжай!
Я мигом сел на «газик» и понесся с аэродрома в штаб. К моему появлению Клименко уже сидел у Добыша. Я доложил, что прибыл. А Иван Ефимович меня сходу спросил:
— Слушай, ты знаешь, где дом Гагарина?
— То есть дом его матери, Анны Тимофеевны? Знаю прекрасно.
— А летчики твои?
— Конечно.
Иван Ефимович задумался на секунду и спросил:
— Кто в прошлый раз на вертолете привозил Гагарина, чтобы он выступил в театре?
— Коля Кабанов.
— Он где?
— На аэродроме.
— Он сможет вывезти Гагарина, чтобы никто не узнал куда?
— Иван Ефимович, для этого мне нужна телефонная трубка, соединение с Юрием Алексеевичем и одна минута разговора.
Клименко засмеялся и сказал Добышу:
— Федор Иванович, набери, ты же знаешь как.
Он соединился с Гагариным по правительственному телефону и подал мне трубку.
— Юрий Алексеевич, беспокоит вас подполковник Касаткин, командир смоленской эскадрильи, — сказал я. — Вы не так давно с моими летчиками летали. Вы помните, где они садились?
— Да, конечно, помню.
— Давайте так договоримся. Завтра в десять часов утра вы в полной готовности с чемоданом сидите дома у мамы и на улице даже не показываетесь. Но как только услышите шум мотора вертолета, так хватайте чемодан и бегите к тому месту, где он в прошлый раз садился. Пилот не будет выключать мотор, вы в кабину запрыгнете и сразу взлетите!
— Хороший план. Тем более что по-другому мне уже нельзя. Сижу, как партизан в окружении, — грустно пошутил Юрий Алексеевич.
Ему тогда действительно нелегко приходилось. Поклонницы постоянно вокруг дома дежурили. С чего это началось? Гагарину дали отпуск, он приехал домой и пошел на рыбалку. Знал он какой-то небольшой пруд, где обычно даже не купался никто. Однако не успел Юрий Алексеевич удочки закинуть, как появились местные девки с возгласами: «Ой, миленький мой!», «Дай я тебя поцелую!», «Подари мне свою карточку!». Он собрал быстро снасти и побежал домой. С того дня и пошло: все узнали, что Гагарин дома, и с утра до вечера девок пятьдесят дежурили у его дома с фотоаппаратами. Так что Гагарин никуда и выйти спокойно не мог.