Мистер Квест и Эдвард переглянулись, и старик в изнеможении откинул голову на подушки.
– А пока до свидания, мистер Квест, внизу вас накормят обедом, – сказал он. – Я устал и хочу дослушать до конца эту финансовую статью. Вы отлично потрудились на наш банк, и мы вас за это вознаградим, ибо мы всегда платим по результатам. Это лучший способ заставить человека хорошо делать порученную ему работу и заработать много денег. А ты, Эдвард, если когда-нибудь у тебя появится такая возможность, не забудь заплатить этому негодяю Кваричу фунт за фунт, а потом еще дважды по столько же в счет сложного процента… хи-хи-хи!
– Смотрю, старый джентльмен сохранил ясную голову, – сказал мистер Квест Эдварду Косси, как только они оказались за дверью.
– Сохранил ясную голову? – ответил Эдвард. – Пожалуй. Он настоящая акула бизнеса, вот кто он такой. Я ничуть не сомневаюсь, что, узнай он, что это я ссудил тридцать тысяч старому де ла Моллю, он бы, не раздумывая, лишил меня наследства, оставив мне в лучшем случае шиллинг. – Услышав это, мистер Квест навострил уши. – И еще он жуткий скряга, – продолжал Косси, – такой, что из него почти ничего не вытащить. И хотя я сам далеко не идеален, но, честное слово, отвратительно видеть, как старик, который уже одной ногой в могиле, цепляется за свои денежные мешки, как будто надеется воспарить на них на небеса.
– Да, – отозвался мистер Квест, – возможно, в это верится с трудом, но, видите ли, деньги – это его небеса.
– Кстати, – сказал Эдвард, когда они вошли в кабинет, – вы не находите странной эту историю с Кваричем? Лично мне он никогда не нравился, особенно его напыщенный, благочестивый вид.
– Весьма странно, мистер Косси, – согласился Квест, – я почти уверен, что это какая-то ошибка. Я не верю, что полковник Кварич способен на подобные вещи без веской причины. Однако теперь не узнать правды, ведь это было давным-давно.
– Давным-давно или нет, но я доведу до его сведения мое мнение о нем, как только вернусь в Бойсингем, – со злостью сказал Эдвард. – Ба, да ведь уже двадцать минут седьмого, а в этом доме мы ужинаем ровно в половину. Не желаете ли помыть руки?
Мистер Квест плотно поужинал, и вопреки обыкновению выпил за столом почти полную бутылку старого портвейна. В этот вечер ему предстояло неприятное дело, и он чувствовал, что его нервы требуют укрепления. Около десяти часов он откланялся, и, сев в кэб, велел извозчику отвезти его на Руперт-стрит в Пимлико, куда он и прибыл в должное время. Отпустив кэб, он медленно зашагал по улице, пока не дошел до небольшого дома с красными колоннами на крыльце. Здесь он позвонил в дверь. Открыла ему женщина средних лет с хитрым лицом и фальшивой улыбкой. Мистер Квест хорошо ее знал. Номинально служанка Тигрицы, а в действительности – ее шакал.
– Миссис д’Обинь дома, Эллен? – спросил он.
– Нет, сэр, – ответила она с фальшивой улыбкой, – но она скоро вернется из мюзик-холла. Она не задействована во втором отделении. Но, прошу вас, входите, не надо стоять на пороге. Я уверена, что миссис д’Обинь будет очень рада вас видеть, потому что в последнее время она, бедняжка, ужасно нуждалась в деньгах. Вы даже не представляете, как мне попортили кровь эти заимодавцы. Сущие акулы!
К этому моменту они уже поднялись наверх, в гостиную, и Эллен включила газ. Комната была дорого, но безвкусно обставлена, с обилием позолоты и зеркал. Однако, в ней, судя по всему, не убирали с тех пор, как Тигрица ушла отсюда. На столе валялись игральные карты, а среди множества пустых бутылок с содовой, стаканов с недопитым бренди и прочего мусора, вроде окурков сигар и сигарет, лежала горстка медных и серебряных монет. На диван в живописном беспорядке брошены великолепный чайный халат из розового атласа, пара вышитых золотой нитью шлепанцев, далеко не миниатюрных, и странная длинная лайковая перчатка с таким необычайным количеством пуговиц, что это напоминало сброшенную кожу змеи.
– Я вижу, Эллен, твоя хозяйка развлекала гостей, – холодно сказал Квест.
– Да, сэр, просто приходили несколько подруг, чтобы немного поднять настроение, – ответила горничная с отвратительной улыбкой. – Бедняжка, ей так скучно в ваше отсутствие, что неудивительно… а потом все эти денежные неурядицы. Она вынуждена каждый вечер выступать в мюзик-холле, лишь бы только свести концы с концами. Вы даже не представляете, как часто я видела ее в слезах…
– Ах, – сказал он, встревая в поток ее красноречия. – Я полагаю, ее подружки курят сигары. Ладно, уберите этот беспорядок и оставьте меня… Впрочем, нет, сначала дайте мне бренди с содовой. Я дождусь вашу госпожу.
Служанка тотчас умолкла и сделала, как ей было велено, ибо было в глазах мистера Квеста нечто такое, что ей не понравилось. Поэтому, поставив перед ним бренди с содовой, она удалилась, оставив гостя наедине с его мыслями.
По всей видимости, те были не слишком приятными. Рассеянно глядя на безвкусные безделушки, Квест обошел пропахшую пачулями или чем-то подобным комнату. К приторному цветочному аромату примешивался запах застарелого сигарного дыма. На каминной полке стояли несколько фотографий, и среди них, к его отвращению, он увидел свой портрет, сделанный много лет назад. С самым грязным проклятием, какое он только мог себе позволить, Квест схватил его и поджег, держа над газом, подождал, когда пламя начнет лизать ему пальцы, и швырнул его в камин. Затем посмотрел на себя в зеркало на каминной полке – комната была полна зеркал – и горько усмехнулся неуместности своего джентльменского, респектабельного и даже утонченного вида в этой вульгарной, безвкусной, порочной комнате.
Внезапно он вспомнил про письмо, написанное почерком его жены, которое он украл из кармана халата Эдварда Косси. Он вытащил его и, сбросив с дивана чайный халат и бесконечную перчатку, сел и начал читать. Как он и ожидал, это было любовное письмо, очень страстное любовное письмо, яркий язык которого в отдельных местах достигал едва ли не высот поэзии, а вульгарность и даже глупость бесконечных клятв в любви до гроба искупалась их абсолютной серьезностью и самоотречением. Будь оно написано при более счастливых обстоятельствах и не нарушай оно заповедей морали, это было бы прекрасное письмо, ибо накал страсти всегда имеет необузданную красоту.
Прочитав, Квест аккуратно его сложил и сунул в карман.
– Видит Бог, у этой женщины есть сердце, – сказал он себе, – в этом не приходится сомневаться. И все же я так и не смог тронуть его, и Бог свидетель, хотя я виноват перед ней, я любил ее, да, и люблю сейчас. Что ж, это отличная улика, если, конечно, я когда-нибудь осмелюсь ею воспользоваться. Мы с ней оба блефуем, и в итоге победит самый смелый игрок.
Он поднялся с дивана – атмосфера этого дома душила его – и, подойдя к окну, распахнул его и вышел на балкон. Стояла прекрасная лунная ночь, хотя и довольно прохладная, но для шумного Лондона улица была очень даже тихой.
Взяв стул, он сел на балконе и задумался. Его сердце было смягчено страданием, и его мысли упали во вспаханную борозду. Он вспомнил свою давно умершую мать, которую он очень любил, вспомнил, как обычно читал ей свои молитвы, как воскресными вечерами она пела ему гимны. В свое время ее смерть, казалось, вытеснила из его жизни всю радость и красоту, но теперь он поблагодарил небеса за то, что она мертва. А потом Квест подумал о проклятой женщине, которая стала его гибелью, о том, как она вошла в его жизнь, развратила и уничтожила его. Затем перед его мысленным взором предстала Белль, Белль, какой он впервые ее увидел, – семнадцатилетняя девушка, единственная дочь вечно пьяного старого деревенского лекаря, теперь уже давно умершего, и он вспомнил о том, как в то время ее красота приостановила порчу его сердца, потому что он полюбил ее.
Затем он нечестным способом женился на Белль, и та женщина вновь встала на его пути, и он узнал, что жена ненавидит его всей силой своего страстного сердца. Он начал опускаться все ниже и ниже, отказываясь от принципа за принципом, на смену которым пришло лишь ненасытное стремление к респектабельности и покою – долгая, изнуряющая борьба, которая неизменно заканчивалась новыми отступлениями от порядочности, пока, наконец, он не превратился в законченного мошенника, безжалостно преследуемого фурией, от которой не было спасения. И все же он знал: в иных обстоятельствах он мог бы стать хорошим и счастливым человеком и вести достойную жизнь. Но теперь не осталось никаких надежд на это. Тем, кем он стал, он должен быть до конца. Положив голову на каменные перила балкона, он разрыдался. Он рыдал, моля небеса об избавлении от бремени грехов, прекрасно зная, что ему не на что надеяться. Ибо шанс был упущен и судьба его предрешена.
Глава XVIIТигрица в своем логове
Вскоре по улице прогремел колесами кэб и остановился у входной двери.
– Сейчас что-то будет, – сказал мистер Квест самому себе, метафорически встряхиваясь.
В следующую минуту из экипажа донесся голос, который он слишком хорошо знал, пронзительный и громкий:
– Эй, чего ты ждешь, болван, живо открывай дверь.
– Конечно, моя прекрасная леди, – ответил другой голос, – грубый, хрипловатый мужской голос. – Моя обожаемая Эдит, сей момент.
– Помоги мне выйти, – резко ответила обожаемая Эдит и в следующий момент под свет уличного фонаря шагнул крупный мужчина в вечернем наряде, ужасно вульгарный, похотливого вида, с красными щеками и отвисшей нижней губой. Он повернулся, чтобы помочь даме выйти из экипажа. Как только он протянул ей руку, из дверного проема вышла Эллен и, подойдя к двери кэба, прошептала что-то своей хозяйке.
– Ладно, Джонни, – сказала дама, выходя из экипажа, причем, так громко, что мистер Квест на балконе мог слышать каждое слово. – Давай-ка, дружок, двигай отсюда. Объявился мистер д'Обинь, и, сдается мне, по его мнению, трое – не самая хорошая компания, так что советую тебе сесть и ехать домой, сынок, это избавит меня от необходимости платить извозчику. Пошевеливайся.