– Д'Обинь, – прорычал вульгарный мужчина и выругался, – что мне до твоего д'Обиня? Гони денежки, д'Обинь, и все будет тип-топ! Тебе нет причин ревновать меня, я…
– Прекрати этот шум и уезжай. Он адвокат, и может хорошо на тебе отыграться, ты понял меня, дурья твоя башка?
– Я сам адвокат и мне тоже палец в рот не клади – arcades ambo[9], – сказал Джонни и хрипло рассмеялся. – И я скажу тебе, Эдит, что я по этому поводу думаю: некрасиво тащить кавалера через всю эту чертову пустыню, а затем отправить его восвояси, не дав ему сделать даже глотка. По крайней мере, одолжи нам хотя бы еще одну пятерку. Потому что, как я уже сказал, так не делают.
– Делают или нет, но тебе придется уйти, и никаких больше от меня пятерок сегодня вечером не будет. Давай, пошевеливайся, или я пойму причину. – И она указала на кэб так, что ее спутник похоже испугался, потому что без единого слова сел в экипаж.
В следующий миг кэб развернулся, и Джонни уехал, бормоча себе под нос ругательства.
Женщина, – а это была не кто иная, как миссис д'Обинь, она же Эдит Джонс, она же Тигрица – повернулась и в сопровождении верной Эллен вошла в дом. Вскоре мистер Квест услышал на лестнице шелест ее атласного платья. Он тотчас отступил в темноту балкона и стал ждать. Она открыла дверь, вошла, закрыла ее за собой, а затем, слегка ослепленная светом, на несколько секунд застыла на месте, ища глазами своего гостя. Это была худая, высокая женщина, которой можно было дать любой возраст от сорока до пятидесяти, с остатками прекрасной гибкой фигуры. Ее лицо с острыми чертами под толстым слоем пудры, было жестоким и красивым, и увенчано гривой неестественно желтых волос. Глаза у нее были холодные и голубые, а тонкие губы растянуты в полуулыбке, обнажая крупные, блестящие зубы. Одета она была в богатое, но безвкусное облегающее платье из желтого атласа с черной отделкой, на руках – длинные ярко-желтые перчатки. Двигалась она легко и бесшумно, пристальным взглядом оглядываясь по сторонам на манер кошки, а ее общий вид наводил на мысль о голоде и злобной жестокости. Такова была внешность Тигрицы, и, по правде говоря, она оправдывала ее прозвище.
– Куда он пропал, черт побери? – сказала она вслух. – Неужели он решил обдурить меня?
– Я здесь, Эдит, – тихо сказал мистер Квест, выходя с балкона в комнату.
– Так вот ты где? – сказала она. – Воровато прячешься в темноте, как это за тобой водится. Ну что ж, мой пропадавший невесть куда дружок, наконец-то ты пожаловал домой и принес с собой денежки. Ну же, поцелуй нас, – и она с распростертыми объятиями двинулась ему навстречу.
Мистер Квест заметно вздрогнул и протянул руку, не давая ей приблизиться к нему.
– Нет, спасибо, – сказал он. – Я не люблю, когда ты накрашена.
Насмешка остановила ее, и в ее холодных глазах промелькнул нехороший свет.
– Неудивительно, что мне приходится краситься, – сказала она. – Что поделать, если я так постарела от нищеты и тяжелой работы… не то, что смазливая миссис Кью. Вот кто мается бездельем весь день, а вся ее работа заключается в том, чтобы тратить мои деньги. Я скажу тебе все как есть, мой дорогой: будь осторожней, или я выкину эту милую кукушку из ее уютного гнездышка и выдерну из нее чужие перья, как та обезьяна сделала с попугаем.
– Думаю, тебе лучше прекратить этот разговор и давай перейдем к делу. Я не в настроении для такого рода вещей, Эдит. – И он повернулся, закрыл окно и опустил жалюзи.
– Ну ладно, уговорил. Только погоди немного, сначала я должна выпить бренди с содовой. Во рту все пересохло, словно в печке для обжига извести, что неудивительно, если тебе, чтобы не умереть с голоду приходится весь вечер распевать в мюзик-холле шуточные куплеты. Ну вот, так лучше. – И она поставила на стол пустой стакан и бросилась на диван. – А теперь можешь болтать, сколько тебе угодно. Скажи только, сколько «рыженьких» ты принес?
Мистер Квест сел за стол, а затем, словно пораженный внезапной мыслью, снова встал, подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор. Там никого не было, поэтому он снова закрыл дверь, запер ее на ключ, а затем, задернув висевшую над ней штору, сунул ключ в карман.
– Что ты задумал? – с тревогой спросила Эдит.
– Просто проверил, не подсматривает ли Эллен в замочную скважину, вот и все. Поймай я ее, это был бы не первый раз.
– Вновь твои отвратительные подлые уловки, – сказала она. – У тебя явно на уме какая-то игра. Готова спорить на что угодно, что это так.
Мистер Квест снова уселся и, не обращая внимания на ее последнее замечание, заговорил.
– Я принес тебе двести пятьдесят фунтов, – сказал он.
– Двести пятьдесят фунтов! – воскликнула она, вскакивая с диким смехом. – Нет, мой мальчик, ты этим не отделаешься, даже не надейся. Я в долгах как в шелках. Мне этой суммы едва хватит, чтобы рассчитаться по ним.
– Ты лучше сядь и молчи, – сказал он, – иначе не получишь и двухсот пятидесяти пенсов. В твоих же собственных интересах я рекомендую тебе сесть.
Было в его голосе и манере нечто такое, что испугало даже этого свирепого дикаря в юбке, и она села.
– Послушай, – продолжал он, – ты постоянно жалуешься на бедность, но я прихожу к тебе домой – не забывай, в твой дом, а не в съемную квартиру, – и что я вижу? Следы вечеринки с карточной игрой. Я вижу недавно открытые бутылки шампанского там, в углу. Я вижу атласный халат на диване, который стоит никак не менее двадцати, а то и тридцати фунтов. Я слышу, как какой-то твой вульгарный приятель на улице просит у тебя одолжить ему еще одну «пятерку». Ты жалуешься на нищету, хотя только в этом году получила от меня четыреста фунтов, и мне доподлинно известно, что в мюзик-холле ты зарабатываешь двенадцать фунтов в неделю, а не пять, как ты говоришь. И даже не пытайся лгать мне, ибо я навел справки.
– Снова шпионишь за мной, – усмехнулась Тигрица.
– Да, шпионю, как ты выразилась. А теперь по существу… я не намерен и дальше снабжать тебя деньгами по такой ставке. Я не могу этого делать, и не буду. Я дам тебе двести пятьдесят фунтов сейчас, и столько же каждый год, и ни гроша больше.
Она снова привстала.
– Да ты совсем спятил, – сказала она тоном, скорее похожим на звериный рык, чем на человеческий голос. – Неужели ты настолько глуп, что рассчитываешь откупиться от меня, давая двести пятьдесят фунтов в год, от меня, твоей законной жены? Да я в два счета посажу тебя на скамью подсудимых за двоеженство.
– Да, – ответил он, – я в этом уверен, и сейчас приведу причину. Но сначала – скажем так, в свое оправдание – я хочу, очень кратко, напомнить тебе нашу совместную историю. Двадцать пять лет назад, – или уже двадцать шесть? – я был восемнадцатилетним юнцом, а ты двадцатилетней женщиной, горничной в доме моей матери, и ты соблазнила меня. Затем мою мать вызвали, чтобы ухаживать за братом, который умер в школе в Портсмуте, а я заболел скарлатиной, и ты выходила меня. Но лучше бы ты отравила меня: я был так слаб, что ты крепко овладела моим разумом, и я привязался к тебе, потому что в те дни ты была красавицей.
А затем ты потребовала, чтобы я женился на тебе, и я отчасти из юношеской бравады, отчасти из-за любви, раздобыл лицензию на брак, ради чего сделал ложное заявление о том, что я совершеннолетний, и указал ложные названия приходов, в которых мы якобы проживали. На следующий день, в состоянии опьянения и не отдавая себе отчета в собственных действиях, я прошел через процедуру заключения брака, а через несколько дней вернулась моя мать. Заметив, что мы близки, она уволила тебя. Ты не сказала ей ни слова о нашем браке, который мы оба воспринимали как фарс, и я на долгие годы потерял тебя из виду.
Пятнадцать лет спустя, когда я почти забыл об этом приключении моей юности и познакомился с молодой женщиной, в которую влюбился, и чье состояние, хотя и небольшое, могло существенно помочь мне встать на ноги в моей профессии сельского адвоката, в которой у меня все складывалось хорошо. Я думал, что ты мертва или, даже если жива, того факта, что я сделал ложное заявление о возрасте и месте проживания, будет достаточно для признания брака недействительным. Именно так и было бы, укажи я ложные имена, но мои душевные порывы и корыстный интерес побудили меня пойти на риск, и я женился на этой женщине.
А потом ты выследила меня, и тогда я впервые сделал то, что должен был сделать раньше: я проконсультировался у лучших юристов относительно правомочности моего прежнего брака, который, к моему вящему ужасу, оказался действителен. Ты также это сделала и пришла к такому же выводу. С тех пор история стала предельно проста. Из наследства моей жены в десять тысяч фунтов я заплатил тебе не менее семи тысяч в качестве денег за твое обещание покинуть эту страну, уехать жить в Америку и больше никогда не возвращаться сюда. Наверно, я зря это сделал, но я боялся потерять свое положение и практику. Ты уехала и написала мне из Чикаго, что тоже вышла замуж, но через полтора года вернулась, растратив все деньги до последнего фартинга, и я узнал, что история твоего замужества была наглой ложью.
– Да, – заявила она со смехом, – и как замечательно я повеселилась благодаря этим семи тысячам!
– Ты вернулась и принялась вновь шантажировать меня, и мне ничего не оставалось, кроме как давать, давать, давать тебе деньги. За одиннадцать лет ты вытянула из меня более двадцати трех тысяч фунтов, и постоянно требуешь еще. Полагаю, ты согласишься, что это правдивое изложение дела. – Сказав это, он умолк.
– О, да, – сказала она, – я не намерена это оспаривать, но что из этого? Я твоя жена, а ты двоеженец. И если ты не будешь платить мне и дальше, я упеку тебя за решетку – и это все, старичок. Тебе от меня не избавиться, жадная ты скотина, – продолжила она, повышая голос и оскаливая крупные белые зубы. – Ты надеялся, что все будет шито-крыто, не так ли? Ты только что совершил небольшую ошибку в своей жизни, и я скажу тебе: ты еще о ней пожалеешь. Я покажу тебе, что значит оставлять законную жену голодной, пока ты сам живешь с другой женщиной в довольстве и роскоши. Тебе не выкрутиться, даже не надейся. Я могу погубить тебя, если захочу. Предположим, я пойду к магистрату и попрошу ордер? Что ты сделаешь, чтобы заставить меня замолчать?