адеюсь, сегодня не будет никакой официальной помолвки? И послушай, Ида, я не хочу, чтобы он приходил поговорить со мной об этом. Моей бедной голове и без того хватает забот, чтобы забивать ее вашими сердечными делами. Моя просьба: не торопи события. А сейчас я собираюсь навестить этого поганца Джорджа, который даже не заглянул сюда с тех пор, как вернулся из Лондона, и хорошие же новости я ему сообщу!
Когда отец ушел, Ида сделала то, чего не делала уже некоторое время, – она всплакнула. Все ее добрые намерения самоотречения мгновенно рухнули, и это казалось ей унизительным. Она намеревалась пожертвовать собой на алтаре долга, выйдя замуж за человека, которого не любила, но теперь при первой же возможности бросила свое обещание выйти за Косси на чашу весов, и та, на которой была ее свобода, перетянула.
Природа была слишком сильна для нее, как то часто бывает у людей с глубокими чувствами. Она не смогла этого сделать, о нет! Не для того, чтобы спасти Хонэм. Когда она пообещала, выйти замуж за Эдварда Косси, она еще не любила полковника Кварича, а теперь любила, и разница между двумя ситуациями была значительна. И все же падение унижало ее гордость. Более того, она чувствовала, что отец разочарован в ней. Разумеется, она не могла ожидать, что он в его возрасте поймет ее личные чувства, ибо, когда на них смотрят сквозь туман лет, они кажутся довольно глупыми. Она очень хорошо знала, что возраст часто лишает мужчин тех прекрасных симпатий и чувств, которые облекают их в юности так же, как зимний мороз и ветер сдирают с деревьев нежную листву. И для них музыка этого мира мертва.
Любовь исчезла с летними росами, и на ее месте теперь порывы холодного ветра, и снег, и горькие воспоминания, шелестящие, словно опавшие листья под ногами. Когда мы стареем, мы начинаем чураться красоты и всего, что высоко и чисто. Наши сердца ожесточаются от соприкосновения с жестким миром. Мы исследуем любовь и приходим к выводу, или же нам так кажется, что это – не что иное, как разновидность страсти. В дружбе мы видим своекорыстный интерес, а чистую веру называем суеверием. Только факты жизни остаются ясными и желанными. Мы знаем, что деньги означают власть, и мы поворачиваем лицо к Маммоне, и если он улыбается нам, мы готовы отправить наши прекрасные видения той же дорогой, какой ушла наша юность.
«По облакам божественного света шагаем мы от Господа, что есть наш истинный дом».
Так говорит поэт, но, увы, облака стремительно тают в сером воздухе мира, и некоторые из нас, прежде чем закончен наш путь, забывают, что они когда-либо были. И все же, что является тенью истины – мечты, надежды и чаяния нашей юности, или порча, которой мир отравляет наши души?
Ида знала, что вряд ли может рассчитывать на то, что отец посочувствует ей. В его глазах, при прочих равных условиях, оба потенциальных жениха были в равной мере достойны, и выбор одного из них в значительной степени будет продиктован внешними соображениями богатства и общей пользы.
Тем не менее, она сделала выбор, сделала внезапно, но, тем не менее, сделала. Он лежал между интересами ее отца и интересами семьи в целом и ее собственной честью как женщины – ибо одна лишь пустая церемонии бракосочетания, которая удовлетворяет общество, бессильна превратить бесчестье в благородную вещь. Она сделала свой выбор, и читателям ее истории судить, был этот выбор правильным или нет.
После ужина Гарольд, как и обещал, пришел снова. Когда он вошел в гостиную, сквайра там уже не было.
Ида встала ему навстречу с нежной и счастливой улыбкой на лице, ибо в присутствии любимого человека все ее сомнения и беды испарились, как туман.
– У меня есть для вас новость, – сказал Гарольд, пытаясь выглядеть так, словно очень этому рад. – Эдварду Косси стало гораздо лучше. Говорят, что он непременно выздоровеет.
– Понятно, – ответила она, слегка покраснев, – у меня для вас тоже есть новость, полковник Кварич. Моя помолвка с мистером Эдвардом Косси разорвана. Я не выйду за него замуж.
– Вы в этом уверены? – растерянно спросил Гарольд.
– Абсолютно. Я приняла решение, – и она протянула ему руку, словно печатью закрепляя свои слова.
Полковник взял ее и поцеловал.
– Слава Богу, Ида, – сказал он.
– Да, – ответила она, – слава Богу.
В этот момент вошел сквайр, понурый и подавленный, и, как и следовало ожидать, по этому поводу больше ничего не было сказано.
Глава XXXIIНовые пророчества Джорджа
Минуло шесть недель, и за это время произошло несколько событий. Во-первых, умер старый скряга-банкир, отец Эдварда Косси. Его смерть, безусловно, ускорило потрясение, вызванное известием о том, что с его сыном произошел несчастный случай. Когда было оглашено завещание, выяснилось, что все недвижимое имущество и деньги на сумму не менее 600 000 фунтов стерлингов переходят Эдварду, но при единственном условии, что он останется в банке «Косси и сын» и сохранит определенную долю своего состояния в семейном деле.
Кроме того, Эдвард Косси, в основном благодаря неустанным заботам Белль, почти выздоровел, правда, за одним исключением – он останется на всю жизнь глух на правое ухо. Паралич, которого боялись врачи, не проявил себя. Один из первых вопросов больного, когда ему стало лучше, был адресован Белль Квест.
Словно во сне, он всегда видел ее милое лицо, склоненное над ним, и смутно осознавал, что она ухаживает за ним.
– Вы ухаживали за мной все это время, Белль? – спросил он.
– Да, – ответила она.
– Это очень любезно с твоей стороны, учитывая обстоятельства, – пробормотал он. – Странно, что ты не дала мне умереть.
Но она отвернулась лицом к стене и не произнесла больше ни слова, и на эту тему между ними не было никакой дальнейшей беседы.
Затем, по мере выздоровления, в нем вновь вспыхнула страсть к Иде де ла Молль. Ему не разрешали писать или даже получать письма, и он был вынужден довольствоваться этим объяснением ее молчания. А вот сквайр, сказали ему, частенько заглядывал, чтобы справиться о его здоровье, и пару раз вместе с ним приходила и Ида.
Наконец настал момент, – через два дня после того, как ему сообщили о смерти отца, – когда его сочли пригодным для переезда в свои комнаты, где он мог как обычно получать свою корреспонденцию. Этот шаг был осуществлен без каких-либо трудностей, и здесь Белль попрощалась с ним. Когда она это сделала, Джордж подвел свою толстую кобылу к двери, и, сойдя на землю, дал письмо хозяйке дома с точными инструкциями, что оно должно быть доставлено в руки мистеру Косси. Проходя мимо, Белль увидела на конверте почерк сквайра.
Когда письмо вручили ему, Эдвард Косси открыл его с нетерпением. Оно содержало вложение, написанное почерком Иды, и его Эдвард прочитал первым. Говорилось же в нем следующее:
«Уважаемый мистер Косси!
Мне сказали, что теперь вы можете читать письма, поэтому спешу написать вам. Прежде всего, позвольте мне сказать, как я благодарна судьбе за то, что вы в целом оправились после этого ужасного случая. И теперь я должна сказать вам то, что, боюсь, вам будет почти столь же больно читать, как мне писать, а именно, что наша помолвка разорвана. Хочу напомнить вам, что я – хорошо ли это или плохо – согласилась на помолку с вами на определенном условии.
Это условие не было выполнено, поскольку мистер Квест, которому вы передали закладные на имущество моего отца, настаивает на возврате ему денег. Следовательно, обязательство с моей стороны заканчивается, а с ним разрывается и наша помолвка, ибо я с сожалением вынуждена сказать вам, что у меня нет ни малейшего желания сохранять ее в силе.
Желаю вам скорейшего и полного выздоровления и всяческого счастья и процветания в вашей будущей жизни, поверьте мне, дорогой мистер Косси,
Искренне ваша,
Ида де ла Молль».
Он отложил это бескомпромиссное и сокрушительное послание и нервно взглянул на письмо сквайра, которое было предельно кратким.
«Мой дорогой Косси, – говорилось в нем, – Ида показала мне приложенное письмо. Думается мне, что вы поступили неразумно, когда вступили в денежную сделку ради руки моей дочери. При всех обстоятельствах, не мне судить, хорошо или дурно поступает она, разрывая вашу помолвку после того, как та была заключена. Она свободный человек и наделена естественным правом распоряжаться своей жизнью так, как считает нужным. Поэтому у меня, увы, нет иного выбора, кроме как поддержать ее решение, в той мере, в какой я имею отношение к этому вопросу. Это решение, о котором я по ряду причин сожалею, но которое я совершенно бессилен изменить.
Поверьте мне, с наилучшими пожеланиями,
Искренне ваш,
Джеймс де ла Молль».
Эдвард Косси повернулся лицом к стене и погрузился в раздумья, и они были довольно горькими. Он был по-прежнему одержим этим браком, тем более что теперь отец уже не мог ему помешать. Он знал, что Ида питала к нему неприязнь, знал это с самого начала, но уповал на то, что время и супружество помогут ей эту неприязнь преодолеть. И теперь этот проклятый мерзавец Квест разрушил его надежды. Ида увидела для себя шанс отказаться, и, как смелая женщина, ухватилась за него.
Был один луч надежды, но только один. Он знал, что денег на выкуп закладных у них нет и не предвидится. По тону письма сквайра он понял, что тот не совсем одобряет решение своей дочери. А отец Эдварда был мертв. Подобно Цезарю, наследник теперь был обладателем многих легионов или, вернее, огромных денег, что так же хорошо, как и легионы. Деньги способны сделать большинство дорог гладкими под ногами путешественника, так почему бы и не эту дорогу? После долгих раздумий он пришел к такому выводу. Он не станет доверять свой шанс бумаге, он попытается уговорить Иду при личной встрече. Поэтому он написал короткую ответную записку сквайру и сообщил, что, как только доктор позволит ему выходить на улицу, он надеется приехать и проведать их.