– Мистер Эдвард Косси! – воскликнул сквайр, вскакивая со стула. – Ида, ты же знаешь, что я на дух не переношу этого молодого человека, что я считаю его отвратительным молодым человеком. Ты могла бы проявить больше сочувствия ко мне и не приглашать его сюда.
– Я ничего не могла с этим поделать, отец, – холодно ответила дочь. – Он был с миссис Квест, когда я пригласила ее, и мне ничего не оставалось, как пригласить и его. К тому же, мистер Косси мне нравится, он всегда такой обходительный, и я не понимаю, откуда в тебе такое стойкое предубеждение против него? В любом случае, он придет, и давай прекратим этот разговор.
– Косси, Косси, – сказал Гарольд, вмешиваясь в их разговор, – когда-то я знал это имя. – Иде показалось, что говоря эти слова, он слегка вздрогнул. – Он часом не из семьи знаменитых банкиров?
– Да, – ответила Ида, – один из сыновей. Говорят, что когда его отец, который очень болен, умрет, ему достанется полмиллиона, если не больше. В наших краях он управляет отделениями их семейного банка, по крайней мере, номинально. Мне кажется, в действительности ими управляет мистер Квест. По крайней мере, филиалом в Бойсингеме – уж точно.
– Ну, ладно, – вздохнул сквайр, – если они приглашены, то пусть приезжают. В любом случае, я могу пойти прогуляться. Если вы идете домой, Кварич, я пойду с вами. Хочу глотнуть немного воздуха.
– Полковник Кварич, вы еще не сказали, придете вы завтра ко мне поиграть в теннис или нет, – сказала Ида, протягивая на прощание руку.
– О, спасибо, мисс де ла Молль. Да, я думаю, что приду, хотя, если честно, игрок в теннис из меня никудышный.
– О, мы все такие. А пока спокойной ночи. Я так рада, что вы приехали жить в Моулхилл. Думаю, моему отцу будет приятно иметь товарища по прогулкам, – добавила она, как будто ей в голову пришла запоздалая мысль.
– Да, – хмуро ответил полковник, – мы почти ровесники. Спокойной ночи.
Дождавшись, когда дверь за ним закрылась, Ида положила руку на каминную полку и подумала о том, что полковник Кварич ей в целом понравился, причем в такой степени, что даже его не слишком красивая физиономия не отталкивала ее, а, скорее, даже привлекала.
– Знаешь ли ты, – сказала она себе, – именно за такого мужчину я и хотела бы выйти замуж. Чушь, – добавила она, нетерпеливо пожав плечами. – Чушь, тебе почти двадцать шесть. Ты слишком стара для такого рода вещей. А теперь эти новые неприятности с фермой. Мой бедный старый отец! Что ж, это жестокий мир, и мне кажется, что сон – это лучшее, что в нем есть.
И она со вздохом зажгла свечу, чтобы отправиться спать, однако тотчас передумала и села, чтобы дождаться возвращения отца.
Глава VСквайр объясняет свое положение
– Я не знаю, что будет с этой страной, я действительно не знаю, и это факт, – завил сквайр своему спутнику, после того как они прошли несколько шагов в молчании. – Вот ферма, ферма у рва. Когда я был молодым, она приносила двадцать пять шиллингов дохода с акра, а восемь лет назад она приносила тридцать пять. Теперь я сократил аренду, сократил до пятнадцати, лишь бы сохранить арендатора. И чем все это закончилось? Джантер – это арендатор – предупредил меня в прошлый Михайлов день, но эта тупая сова, Джордж, заявил, что все это ерунда, и что он будет и дальше платить по пятнадцать шиллингов, когда придет время. А сегодня вечером он приходит ко мне с лицом длиной в ярд и говорит, что Джантер все равно откажется от аренды при любых расценках и что он не знает, где ему найти другого арендатора. Это сущая катастрофа, вот что это такое. Триста акров хорошей, плодородной земли, и нет арендатора на нее по пятнадцать шиллингов за акр! Что мне делать?
– Разве вы не можете взять ее в свои руки и обрабатывать ее сами? – спросил Гарольд.
– Как я могу взять ее в свои руки? У меня уже есть одна ферма в сто пятьдесят акров. Вы представляете, во сколько это мне обойдется? – И сквайр остановился и ударил палкой о землю. – Десять фунтов за акр, до последнего фартинга… и, скажем, по тысяче за договоры… всего около четырех тысяч фунтов. И где мне взять четыре тысячи фунтов, чтобы спекулировать таким образом, потому что это спекуляция, причем такая, заниматься которой самому – я слишком стар, даже будь у меня необходимые знания. Ну, вот мы и пришли, и теперь я пожелаю вам спокойной ночи, сэр. Становится холодно, а я последние пару лет стал слаб грудью. Кстати, я полагаю, что увижу вас завтра на теннисной партии Иды. Нет, я вовсе не против того, чтобы она их устраивала, но как я могу думать о таких вещах, когда на меня свалились все эти неурядицы? Что ж, спокойной ночи, полковник Кварич, спокойной ночи. – И с этими словами он повернулся и в лунном свете зашагал домой.
Проводив его взглядом, Гарольд Кварич направился к дому, размышляя, не без грусти, над драмой, которая разыгрывалась перед ним, этой самой распространенной в наши дни драмой – разорением древнего рода по причинам, над которыми люди не властны. Не нужно было быть семи пядей во лбу и обремененным знанием о мире, чтобы понять: древний род де ла Моллей обречен. Эта история о брошенных фермах и деньгах, которых нет и не будет, имела собственную мораль, причем, весьма печальную. Даже почти детское волнение Иды по поводу легенды о зарытом кладе указывало ему, сколь острой была их потребность в деньгах. Ему подумалось, как приятно было бы сыграть роль этакого волшебного принца, поставив между ней и грозившим их семье разорением несметное богатство.
Как прекрасно этот великодушный, гостеприимный сквайр вписался бы в это новое положение, подходящее ему по характеру, происхождению и традициям, играя солидную роль старомодного английского деревенского джентльмена. Полковнику было больно думать о том, что такой прекрасный человек вынужден по причине пустого кошелька пускаться в разного рода финансовые махинации, пытаясь спастись от настигающей его нищеты. И Ида тоже… Ида, у которой имелись все качества, способные сделать богатство и власть тем, чем им положено быть – рамкой для ее красоты и ума. Но так уж устроен этот мир, и Гарольд не мог этого исправить. С горьким чувством несправедливости этого мира наш герой не без труда – ибо он еще не успел привыкнуть к его с извивам и поворотам – проделал путь вверх по крутому склону Горы Мертвеца и, обойдя дом, подошел к передней двери.
Он вошел в дом и, сказав миссис Джобсон, что она может идти спать, сел покурить и предался размышлениям. Как и многие одинокие люди, Гарольд Кварич был заядлым курильщиком, и никогда еще так остро не нуждался в утешении табака, нежели в этот вечер. Несколько месяцев назад, уволившись из армии, он столкнулся с серьезной дилеммой. Он, здоровый, энергичный мужчина сорока трех лет, трудолюбивый, обладающий пытливым умом, внезапно оказался заброшен в этот мир, не имея иной профессии. Что ему делать с собой? Пока он задавался этим вопросом и безучастно ждал ответа, которого так и не было, его тетушка, старая миссис Мэсси, ушла из этой жизни, завещав ему все, что у нее было, что вместе взятое могло принести ему триста фунтов годового дохода.
Это наследство, в дополнение к пенсии и небольшой сумме, которой он располагал сам, избавило его от необходимости искать работу. И он решил приехать и поселиться в Моулхилле и жить тихой, хотя и несколько бесцельной жизнью деревенского джентльмена. Ему казалось, что чтение, ибо наш герой был запойным читателем, особенно научных трактатов, не даст умереть ему от скуки. Кроме того, он был не менее заядлым охотником и страстным, хотя и по причине скудости своих средств, довольно скромным, обладателем некоего количества древних вещей и, в частности, монет.
Сначала, как только он принял это решение, его охватило чувство бесконечного спокойствия и удовлетворения. Борьба за жизнь для него закончилась. Он больше не обязан что-то придумывать, изобретать, трудиться. Отныне его дни будут плавно катиться к неизбежному концу. Все невзгоды остались в прошлом, теперь его ждал покой и только покой, покой, который по мере того, как пролетают быстрые годы, будет становиться все глубже и глубже, пока его не поглотит Великий Покой, к которому, как человек простой и религиозный, он с детства стремился как к главной цели своей жизни.
Глупец, тешащий себя тщетными надеждами! Здесь, пока мы дышим, покоя нет. Мы должны идти непрерывно от победы к победе или от поражения к поражению. Мы вечно вынуждены беспокоиться не о том, так о другом; мы должны испытывать или это желание, или то сожаление. Это неизбежный закон, и ему подчиняются все. Да, даже самые чистые души, лелеющие надежду попасть в рай; и самые низкие, словно свиньи, валяющиеся в грязи их удовлетворенных желаний.
Кстати, наш герой уже сделал для себя это открытие. Не пробыв в Хонэме и сорока восьми часов, он уже столкнулся с новой причиной для беспокойства. Он снова увидел Иду де ла Молль и через пять или шесть лет нашел ее лицо еще более очаровательным, чем раньше. Короче говоря, он влюбился в нее и, будучи человеком разумным, не стал скрывать этот факт от себя самого. Более того, правда заключалась в том, что он был влюблен в нее все эти годы, пусть даже он никогда не воспринимал это в таком свете. По крайней мере, дрова были собраны и уложены. Оставалось лишь поднести спичку, чтобы весело загорелся костер. И вот теперь спичка была поднесена, и при первом же взгляде Иды волшебное пламя начало шипеть и потрескивать, и он знал, что ничто, кроме землетрясения или потопа, не потушит его.
Мужчины типа Гарольда Кварича обычно проходят в отношении к противоположному полу три стадии. В молодости они начинают с того, что боготворят одну из женщин и обнаруживают свою ошибку. Затем в течение многих лет они смотрят на женщину как на сущность и воплощение зла или вещь, к которой доверия не больше, чем к ягуару. В конечном итоге, однако, эта глупость проходит, вероятно, пропорционально тому, как старая любовь слабеет и умирает, уступая место презрению и сожалению по поводу того, что так много усилий было потрачено на то, что их совершенно не стоило. И тут нас подстерегает опасность, ибо тогда человек делает вторую попытку, совершает ее со страхом и трепетом и без особой надежды увидеть груженый золотом «Арго», плывущий в порт. И если тот идет ко дну или его не пускают неблагоприятные ветра и хмурое небо, его законные отношения со столь хрупким товаром заканчиваются.