Ночью оба танка,оглашая темноту свистом турбин и лязгом гусениц, были выведены на огневые позиции, обеспечивающие обстрел окрестностей переправ. С наступлением утра, ещё в сумерках, боевые машины пришли в движение. От исходного района до назначенных мест форсирования им необходимо было пройти порядка двух-трёх километров.
Одна колонна была обнаружена практически сразу и по ней начала работать вражеская артиллерия. Увеличив скорость движения, три БМП и МТ-ЛБ с «зэушкой» проскочили участок заградительного огня, и вышли к переправе. Первая машина, не останавливаясь, сходу вошла в воду. Ширина реки в этом месте не превышала пятнадцати метров, но противоположный берег оказался более обрывистым, чем можно было оценить с разведывательного «Элерона». На плаву БМП уткнулась носом в берег, но не смогла выйти из воды, и её стало разворачивать течением. Попытки механика-водителя хотя бы развернуть машину для возвращения на свой берег успеха не имели, а так как машина текла со всех щелей, вскоре она опустилась на грунт, двигатель заглох. Из воды торчала только башня с высоко поднятой пушкой. Мокрый десант стоял на крыше, не зная, как им спасаться.
Остальные остановились на урезе воды. Командир группы доложил Игнатьеву о своём положении, но командир полка не успел ничего предпринять – вражеская артиллерия начала обстрел переправы. Находящиеся на затопленной БМП люди стали сбрасывать с себя снаряжение и прыгать в холодную апрельскую воду, те, кто был на берегу, спасаясь от огня артиллерии, рванули обратно.
Вторую колонну накрыли миномётами возле переправы. Одна мина попала прямо в БМП. Группа так же была вынуждена вернуться.
Лучше всех отработала демонстрационная группа, которая изо всех сил имитировала переправу, но так и не была обнаружена противником. Танки вообще не сделали ни одного выстрела, так как в течение всего сражения не увидели ни одной цели.
Котлов всё это действие практически в режиме реального времени наблюдал, находясь на командном пункте полка, слушая доклады и глядя на карту. К вечеру Игнатьев подвёл итоги: убитыми полк потерял тринадцать человек, шестеро были ранены, ещё четверых бесследно унесло потоком воды, и во время их поиска был утрачен последний имеющийся в полку разведывательный БПЛА «Элерон». Потери в технике составили две БМП – одна была полностью уничтожена прямым попаданием 120-мм мины, другая стояла по башню в реке, и достать её пока не представлялось возможным. В докладе командиру дивизии прозвучала только одна БМП, трое убитых и шесть раненых. Тела десяти человек, погибших при попадании мины в БМП, из-за продолжающегося обстрела забрать не удалось, а раз так, то, пока тел не было «в наличии», в список потерь их вносить не стали.
- А как же родственники? – наивно спросил Котлов.
- Вы о чём? - усмехнулся Игнатьев.
- Их же надо оповестить.
- Обойдутся. Пусть вон, телевизор смотрят. Верят в нашу скорую победу.
Игорь обратил внимание, что Игнатьев вообще никак эмоционально не реагировал на человеческие потери, понесённые полком. Он словно абстрагировался от осознания того, что погибли люди – во многом, по вине командиров, пославших их на заведомый убой. По его личной вине.
Но это работала огромная машина войны, огромный механизм, в котором он был всего лишь небольшой шестерёнкой, проворачивающейся ровно настолько, насколько её провернёт более сильная шестерёнка. Ему сверху приказали имеющимися силами провести форсирование реки и захватить плацдарм – он это сделал. Он не отказался выполнить приказ, он всего лишь не достиг поставленной цели, а это уже другое. Сказано же в боевом уставе, что «упрёка заслуживает не тот, кто в стремлении уничтожить врага не достиг поставленной цели, а тот, кто проявил бездеятельность, нерешительность и не использовал всех возможностей для выполнения поставленной задачи». Игнатьев был тем, кем он должен был быть, и обладал теми качествами, какими должен был обладать. Бессмысленный и ничем не обеспеченный приказ он выполнил, доказав лишний раз своему руководству, что он исполнительный офицер.
Парадигма войны заключается в необходимости признавать, и даже включать в тактические расчёты, тот факт, что при решении боевых задач будут гибнуть люди. Гражданское общество, далёкое от войны, не способно принять такую реальность, в которой человек и его единственная жизнь выступают в роли расходного ресурса. И не должно принимать.
Потому что достижение каких-либо целей через смерть людей – это противоестественное состояние человечества. Но человечество живёт этим ровно с той минуты, когда структура общественного строя позволила разобщить людей на классы – высший, средний и низший. Когда эволюция диктата достигла уровня, при котором высший класс для достижения своих целей, мог без объяснения истинных причин отправлять в сражения низшие слои, смерть которых провозглашалась как смерть во имя всего общества. Несогласие отдельных представителей низшего слоя с такой постановкой вопроса объявляется ересью и предательством, а от массового народного несогласия, которое может вылиться в импичмент высшей власти, удерживает лишь то обстоятельство, что заявленные цели высшего слоя не должны сильно отличаться от чаяний низшего слоя. Иначе будет хаос. В мире успешны лишь те государства, где правительству удаётся соблюсти баланс интересов со своим населением, сохраняя над народом допустимый контроль.
И вот сейчас, командир полка подполковник Игнатьев, в рамках вверенного ему подразделения, совершенно обоснованно причислял себя к тому слою общества, которое имеет право направлять людей, а вернее вверенный личный состав, на выполнение боевых задач. Проще говоря – бросать людей на смерть. Задумываться о сбережении жизни подчинённых командир всецело обязан, но не в формате лирически-философских отступлений, а с целью сохранению имеющихся у него ресурсов. Именно поэтому подполковник Игнатьев воспринимал человеческие потери примерно так же, как потери в неодушевленной боевой технике. Тем более, что в перспективе ему могли восстановить боеспособность полка – введя в состав новую технику и новых людей.
Единственное, что не давало обществу право осуждать подполковника за такое черствое отношение к человеческим жизням, было то, что он не менее других рисковал жизнью собственной, находясь в боевых порядках, под ежедневными вражескими обстрелами.
Котлов понял, что он мысленно перестал осуждать Игнатьева за такое показное поведение, и стал примерять на себя его обязанности – а как бы он сам реагировал, если бы люди, которых лично он направил на выполнение боевой задачи, понесли бы такие огромные потери.
Пребывание Котлова в шестьсот шестом полку ограничилось пятью днями, после чего его вызвал к себе командир дивизии генерал-майор Шмелёв.
- Ну что, полковник, осмотрелся?
- Так точно, товарищ генерал, - ответил Игорь.
- Из места постоянной дислокации сегодня прибывает третий батальон шестьсот шестого полка. В общем, принимай, и включайся в работу.
- А в батальоне что, нет командира? – спросил Котлов.
- Был, - ответил генерал. – Но пока батальон сюда добирался, он сбежал. Вместе с замполитом. Их, конечно, ищут, но работать кому-то надо.
- Какие будут первоочередные задачи?
- Форсировать Дончанку на трёх направлениях, - сказал Шмелёв. – Нам нужен плацдарм на той стороне.
- Товарищ генерал, я видел, как шло форсирование. Для успеха там нужна инженерная поддержка. Танковые мостоукладчики, или даже понтонный мост…
- Полковник, - генерал посмотрел на Котлова. – Ты если такой умный, иди в Генштаб работай. А здесь мне дело делать надо, а не лясы точить.
- Я там и работал, пока меня сюда… не сослали.
- Всё, разговор окончен, иди – принимай свой батальон. Я посмотрю, как ты им рулить будешь. Если нормально, тогда сто пятый полк тебе отдам. Иди, проявляй себя. Будет батальон на том берегу Дончанки – получишь орден.
Начальник штаба дивизии был ближе к проблемам и «успокоил» Котлова.
- Да ты не дёргайся, - посоветовал он. – Думаешь, если бы у нас было нормальное инженерное обеспечение, мы бы его не использовали? У нас его просто нет. Кто-то при планировании всей этой операции, наверное, не увидел на карте эту речку. А инженерный батальон в нашей дивизии перед войной развернуть ещё не успели…
- А как воевать? Там реально БМП не могут на тот берег выйти. Слишком он крутой, примерно метр высотой.
- Ну, ты же понимаешь… что если нет возможности действовать, то хотя бы сделай вид… - начальник штаба дивизии широко улыбнулся. – И всем будет хорошо.
- Здравствуйте товарищи!
Котлов стоял перед строем прибывшего батальона, в котором людей было примерно половина от штатной численности.
- Здрав… жлав… тщ… полковник! – вразнобой ответил батальон.
Игорь поморщился – «не орлы».
Только половина батальона была одета в уставную «цифру», остальные - кто во что был горазд, перед командировкой набрав по магазинам более удобную форму.
- Командиры подразделений – ко мне.
Перед Котловым собралось шесть офицеров. Все они были одеты в разные куртки, коммерческую обувь, были обвешаны неуставным снаряжением.
- Побег вашего командира не красит вас всех, - Игорь сразу решил забить в своих подчинённых глубокое чувство вины, тем самым оправдывая будущие репрессии, которые могут последовать в случае, если батальон не проявит должного рвения к выполнению поставленных боевых задач. –Я командир справедливый, но решительный. Сидеть на моей шее никто из вас не будет. А теперь прошу вас представиться.
Офицеры по очереди назвали себя и свои должности. Перед ним стояли начальник штаба батальона, командиры первой и второй мотострелковых рот, командир танкового взвода, командир миномётного взвода и командир взвода связи.
- Начальник штаба, останьтесь со мной, командирам рот и отдельных взводов – технику поротно и повзводно выстроить там и там, - Котлов рукой указал направления на свободные поляны за дачным посёлком, в котором они находились, - людей разместить по домам. Наши улицы эта и эта. Через час доложить. Разойдись.