Застегнув последнюю молнию и надев рукавицы, Русь ногой отодвинул пустой рюкзак под кровать. Затем обнял старика за талию, с выдохом расслабился и исчез из богато обставленной спальни.
Ух! Полковник несколько раз прищурил глаза, чтобы привыкнуть к ослепительно яркому свету. Он стоял у подножия громадных снежных гор, а позади простиралась холмистая ледяная долина. Пронизывающий ветер гнал позёмку и выбивал из глаз слёзы. «Балда, про очки я забыл. Не надо торопиться. Я как-нибудь, а старик, надеюсь, не ослепнет», — мысленно прокомментировал своё прибытие Русь. Повернувшись к едва стоящему на ногах Рокфеллеру, он потрепал его по щекам и отклеил полоску скотча. Когда тот открыл глаза и начал удивлённо оглядываться по сторонам, полковник заговорил.
— Сэр, как бы вам ни показалось странным, мы сейчас находимся в Антарктиде. Это не наваждение и не трюк. Это телепортация. Минуту назад вы были в своей спальне во Флориде, а сейчас здесь, у Южного полюса. Можете потрогать снег — всё настоящее.
Старик перестал озираться и стал внимательно слушать. Всё-таки руководители огромных транснациональных корпораций привыкли к быстрой смене обстановки и новым потокам информации.
— Что вы в связи с этим хотите?
— Сэр, мы бы хотели, чтобы вы прислушивались к нашему мнению. Наши интересы представлены во многих областях, поэтому нет нужды называть что-либо одно. На контакт с вами будут выходить совершенно разные люди, но все, кто будут упоминать об этом антарктическом путешествии, — это те, кто должны встретить ваше понимание ситуации. Вы можете отказаться, и, разумеется, через несколько часов превратитесь в снежный холмик. При вашем согласии уже очень скоро вы опять окажетесь в своей постели. Сделка может быть только честной, в противном случае в следующий раз вы окажетесь здесь навсегда, и я или кто-нибудь другой даже не подумаем тратить время, чтобы одеть вас во что-нибудь подходящее. Да и вообще, к чему тогда будут такие романтические путешествия?
Поскольку старикан продолжал молчать, полковник взял его под руку и повёл к горам. Не спеша.
— Сэр, напоминаю, что мы в Антарктиде, а не в павильоне Голливуда. Вы в курсе, что антарктические горы окаймляют со всех сторон нашу землю по кругу, чтобы выход за пределы соты был невозможен. Но жуткий мороз, сильный ветер и ледяные стены не единственное препятствие для людей. Чем ближе к горам, тем быстрее там бежит время. Практически юнец уже через пару километров, прошагав в том направлении, превратится в дряхлого старика, а то и вовсе умрёт. Я могу прогуляться с вами без всякого вреда для себя, так как у меня внутренняя курантовая тактовая частота вибраций. Да вы и сами всё увидите. У этого подножия начинается граница изменения времени. Шагов через десять вы постареете на год, но, если дойдём до того тороса, прибавьте себе лет десять, и тут даже недавно пересаженное вам молодое сердце может не выдержать. Погуляем?
— Вы блефуете, — наконец разжал свои тонкие губы старик.
— Вы правы, всё надо проверить на собственном опыте.
Полковник покрепче взял сэра Рокфеллера за руку и почти поволок к горам, благо в спину дул пронизывающий сильный ветер. Через десять шагов сэр Дэвид обмяк и схватился рукой за сердце.
— Назад, — простонал он, — скорее назад!
Без долгих слов Русь схватил сэра Дэвида в охапку, вернулся за невидимую черту, дал старику отдышаться и спросил:
— Похоже, вам сделали предложение, от которого невозможно отказаться?
Старик кивнул. Ему трудно было признать своё поражение, но ничего другого не оставалось.
— Позвольте озвучить ваши мысли. Вам на морозном ветру сейчас трудно разговаривать, — полковник почти кричал, силясь перекрыть вой ветра. — Я вас сейчас верну назад, и вы можете спокойно досыпать, постепенно приходя в себя. Рассказывать о своём приключении нет никакого смысла: мало кто поверит старику, который живёт уже почти столетие. А проще принять предложение, поскольку в любой момент дня или ночи вам может нанести визит наш человек, который уже не будет с вами церемониться, как я. Верно?
— Да, да. Здесь жутко холодно, быстрее что-то делайте, чтобы убраться отсюда!
«Старик прав, одежда для рыбалки не совсем подходящая для пингвиньей страны. Если меня пробирает до костей, то каково ему?» Эти мысли Русь завершил лёгким нажатием на ту же сонную точку на шее старика и вовремя успел подхватить осевшее тело.
Через пять минут немного ошалевший от череды перемещений полковник вышел из машины и с удовольствием стал стягивать с себя зимнюю одежду. Запихав её аккуратно в рюкзак, бросил его в багажник, потом с наслаждением подошёл к ближайшей сосне и, обняв её, простоял так около трёх минут. Расцепив руки, он взглянул на часы: «Успеваю». Затем он сел в машину, развернулся и помчался опять в город, чтобы заехать на рынок.
Не прошло и двух часов после расставания с наставником, как машина с полковником въехала во двор его дома. На крыльце стоял Николай Павлович.
— Ну как?
— Он согласился.
Наставник нахмурился.
— Да я с ним вежливо. Только что в постельку уложил, разве что колыбельную не спел. Так разложил всё по полочкам, что ему деваться было некуда. — На вопросительный взгляд наставника полковник добавил: — В Антарктиду слетали. Там я ему предложение и сделал.
— Тогда да, понятно.
— Как Ева?
— Только что ещё спала.
— Я к ней.
— Лети, Ромео. Потом спишемся, — с этими словами наставник пошёл к своей машине.
Полковник не удержался и, догнав своего друга и начальника, обнял его на прощание.
— Ну, бывай, сынок, — по-отечески проговорил старец.
Через минуту Русь уже был наверху в спальне Евы. Поднявшаяся температура алым румянцем раскрасила её щёки. Она действительно спала.
— Спи, родная, — прошептал полковник и положил к её изголовью букет красных роз, за которыми он метнулся по дороге домой.
Выздоровление Евы
К вечеру температура у Евы поднялась ещё выше. Охваченная горячей волной лихорадки, девушка даже не замечала присутствия Руся. Полковник весь день посвятил себя лекарствам и чаям, но Ева так и не приходила в себя. Просмотрев несколько медицинских сайтов, полковник прошептал: «Может развиться бронхопневмония».
«Если тонкий план только что проделанной мною операции рухнул на неё, то здоровье на грани. Всегда есть оборотная сторона, и всё имеет свою цену», — размышлял Русь, заваривая снадобье из известных одному ему трав.
Когда полковник вновь подошёл к Еве, она была из рук вон плоха: в огне лихорадки тяжело дышала и временами произносила бессвязные слова, непонятные, не раскрывающие никакой ужасной тайны. В один из таких моментов, когда губы девушки раскрылись, полковнику удалось влить в обессилевший организм свой травяной настой. После этого щёки Евы заполыхали огнём, и она потеряла сознание. Русь уселся в кресло возле кровати, собираясь дежурить у постели всю ночь, параллельно размышляя о делах.
«Не собирается ли Ева положить конец ещё остающимся у меня сомнениям самым радикальным образом — исчезнув навсегда? Жалко, хотя это совсем не то слово, которое надо бы употребить. Хотя, возможно, это был бы единственный безболезненный исход наших отношений, безболезненный для неё, потому что она этого не ощутит, а также и для меня, поскольку причина будет не во мне. Тревога за меня по каждому поводу, за нас обоих — не лучшая доля на всю жизнь.
С другой стороны, наставник вспомнил историю со своей женой, которая пережила такую же горячку. Она тогда… была… беременной. Вот оно что! Если это так, то высшие силы смилуются, и Ева выздоровеет…»
Эти и подобные мысли бродили в голове полковника до самого утра. На рассвете лихорадка как будто спала, бред прекратился, на лбу девушки проступили мелкие капельки пота. Русь после бессонной ночи и всего пережитого буквально валился с ног, но от постели не отходил. К обеду Ева открыла глаза и попросила пить. Он протянул ей чашку с тем же настоем.
— Выпей, полегчает.
— Да, конечно, — слабым голосом произнесла Ева.
В её взгляде Русь уловил какую-то новую мудрость, как если бы она проспала не одну ночь, а прожила ещё двадцать лет.
— Цветы для тебя, — полковник взглядом показал на букет, который успел поставить в вазу с водой.
Ева только мило и благодарно улыбнулась, силы к ней ещё не вернулись. Она опять закрыла глаза, погружаясь в сон, но на этот раз дыхание было ровным. Под вечер Ева снова проснулась ненадолго, после чего опять заснула, а полковник ещё одну ночь провёл в беспокойной дрёме.
На следующий день девушка почувствовала себя намного лучше, прошлась по спальне, а полковник постарался насильно влить ей в рот бульон, так как сейчас она испытывала ко всему отвращение.
— Тебе нужны силы, а это лучшее средство поднять больного.
— Я не больна, просто ужасно устала. Мне всё время снилось одно и то же: огни, пожары. Я устала их тушить.
— Так оно и было, но пара глотков не помешает. Выпей этот бульон как лекарство.
— Ты такой милый, — тихим голосом произнесла Ева, — заботишься обо мне целый день.
— Если быть точным, то два дня. Ты тушила свои пожары, а может, не только свои, в течение двух суток. Ты свалилась после приземления в субботу, а сейчас понедельник.
— Не может быть!
— Да ты не волнуйся. Ну, поспала вдоволь, непросто менять свою карму.
Ева задумчиво посмотрела в лицо Руся, перевела взгляд на цветы, потом прислушалась к себе. Молчала долго, но полковник не нарушал тишины.
— Почему ты обо мне заботишься? У тебя всегда столько дел…
Полковник понял. Понял, что сейчас будет. Сорок восемь часов Ева представляла собой стопроцентное подсознание. Она трансформировала свою карму, что-то сжигая, а что-то сваривая. Это ей запомнилось как пожары. Двое суток она жила исключительно чувствами, а теперь хочет разобраться в себе и в них обоих на уровне ума. Другими словами, повесить под картинами чувств таблички, которые бы обозначили, что там нарисовано. Объяснения могут быть долгими и не всегда плодотворными, так как, спрашивая, Ева всё равно будет прислушиваться скорее к чувствам, чем к смыслу слов. Русь вдохнул, наполняясь праной для долгого разговора, и начал: