В памяти всплыл образ «Икса» - невидимого манипулятора. Того, кто подставил их под удар. Его «приколы» и «недоговорки» его уже достали до скрежета в зубах. Гнев, жгучий и чистый, выжег остатки страха и сомнений.
А потом... как луч света в этой мрачной камере... всплыли другие лица. Жена. Ее смех, теплый, как солнечный луч на щеке. Дочь. Ее маленькие ручки, обнимающие его шею. Пусть он не знал, что с ними стало, но их память... их любовь... была его якорем.
«Ради вас...» – мысль прозвучала как клятва, выжженная в душе. – Ради памяти о вас... Я буду жить. Я буду цепляться за эту жизнь зубами и когтями. Я буду бороться. Чего бы мне это ни стоило. Через боль. Через унижение. Через эту проклятые задания «Икса». Я выживу. Я вернусь. И я найду того, кто за этим стоит. Икс... мыль жопу!
Гриша закрыл глаза, сосредоточившись на образах любимых лиц. Боль в ноге отступила на второй план. На ее месте зажглась новая сила – холодная, стальная, непреклонная решимость выжить и отомстить.
…
Сон был бездонным и пустым, как космический вакуум. Гриша проснулся не от звука, а от ощущения. Теплого, густого, как медленный поток расплавленного золота. Оно разливалось изнутри, окутывая тело мягкими волнами. Боль в ноге притупилась до далекого фонового шума. Это чувство было почти блаженным – будто он парил в невесомости, окутанный теплой, живой водой. Мир и покой, столь редкие в последнее время.
Открыл глаза он замер.
В сантиметре от его сломанной голени склонилось девичье лицо. Юное. Слишком юное. С тонкими, сведенными в напряженную гримаску бровями.
Заметив его взгляд, девушка вздрогнула так сильно, что чуть не опрокинулась. Серые, огромные от испуга глаза метнулись к стоящему у двери гвардейцу, как к единственному спасению.
– Без глупостей! – рявкнул стражник, делая шаг вперед. Рука легла на рукоять меча. Гриша молча поднял ладони в знак покорности, не отводя взгляда от маленькой целительницы.
Он изучал ее. Хрупкая. Как фарфоровая статуэтка. Маленькое личико с острым подбородком и слишком большими для него глазами, в которых все еще плескалась паника.
Даже с гвардейцем за спиной, ее нервы явно играли в джаз. Тонкие, почти детские ручки, хрупкие плечи под простой серой туникой – все выдавало в ней ребенка. «Боже, она боится меня больше, чем я – оказаться на плахе», – мелькнула у Гриши горькая мысль.
Но главное было не в этом. Его взгляд скользнул ниже, к ее рукам. Они лежали на его голени, и от них исходило слабое фиолетовое сияние. Не яркое, а призрачное, как северное сияние, запертое под кожей.
И в месте соприкосновения... боль отступала. Не исчезала полностью, но таяла, как лед под солнцем. Онемение и острая ломота сменялись терпимым, глубоким теплом. Он чувствовал, как кости, мышцы, разорванные связки... восстанавливаются. Медленно, мучительно, но верно шаг за шагом. Благодаря ей.
Внезапное уважение смешалось с изумлением. Девочке было мучительно тяжело. По ее бледному лбу и вискам струился пот, смешиваясь с пылью и оставляя грязные дорожки.
Тонкие запястья дрожали от нечеловеческого напряжения. Дыхание стало частым, прерывистым. Гриша не знал, как долго она уже работала, но судя по ее виду, она выкладывалась на пределе. Сила, текущая через нее, явно требовала огромной цены.
И вот – финал. Фиолетовое сияние погасло, словно перегоревшая лампочка. Девчушка отдернула руки, как от раскаленного железа, и, пошатнувшись, отползла в сторону. Лицо было мертвенно-бледным, под глазами – темные круги. Она едва держалась на ногах, уткнув взгляд в каменный пол.
– К-как вы себя чувствуете? – ее голосок был тихим, прерывистым шепотом, полным истощения.
– Намного лучше, – Гриша ответил искренне, глядя на нее. – Спасибо тебе. Огромное спасибо. – Он хотел сказать больше – спросить ее имя, узнать, откуда она, – но не успел. Не проронив ни слова и не подняв головы, девочка, шатаясь, выскользнула из камеры будто за ней гнались стадо голодных волков.
Гвардеец пропустил ее и бросил на Гришу последний оценивающий взгляд.
– Сегодня вечером предстанешь пред Ее Величеством. Готовься, и помни одна ошибка, одна глупость с твоей стороны и ты... Его тон не обещал ничего хорошего.
– Покойник. – Продолжил его слова Гриша. Но дверь уже захлопнулась с тяжелым, окончательным звуком. Гриша остался один, но уже другим человеком – с почти целой ногой и новой, незнакомой тяжестью на душе: благодарностью к хрупкому врагу и ледяным предчувствием наступающего вечера.
Глава 12
Глава: 12
Гарнизон у подножия Черной Горы уже неделю жил в состоянии, близком к параличу. Это было сродни сну на иголках – на лезвии бритвы. Весть о вероломном нападении «небесных дьяволов» на отряд сэра Брэвиса повисла над фортом тяжелым, ядовитым туманом, пробирая всех и каждого до самых костей. Особенно страшно было скептикам – тем, кто до рокового дня считал старые сказки о дьяволах с неба бредом суеверных старух.
Все изменилось в тот миг, когда в ворота влетел запаленный гонец, едва держась в седле. – Небесные дьяволы! – хрипел он, сползая с коня прямо на грязный двор. – Они… они…!
Сначала подумали – горячка, бред, похмелье. По началу они даже пригрозили побить его, чтоб не сеял панику. Но с каждым его словом – об огненных стрелах без луков, о невидимых убийцах, о черных, как ночь, кораблях в небе – сомнения таяли как весенний снег.
А когда он всучил коменданту потрепанный свиток с личной печатью и подписью самого сэра Брэвиса, описывающий кошмар на опушке… сомнения исчезли вовсе. Остался только ледяной ужас.
Гонец умчался дальше – нести весть в столицу. А гарнизону… гарнизону досталось разгребать последствия. Комендант, трезво оценивая «боеспособность» своего сброда – пять сотен лентяев, пьяниц и недоделанных рекрутов – и разумно велел сидеть тише воды, ниже травы. «Не делать глупостей! Никаких вылазок! Держать ворота на запоре!» Любой план активных действий умер, так и не успев родиться.
И вот, словно в насмешку, той же ночью прилетела новая птица. Весть была лаконична и смертоносна: Сэр Брэвис убит, а его отряд уничтожен.
Паника захлестнула форт волной. Но хуже было снаружи. Как чумная хворь, весть понеслись по окрестным селам и деревням. К стенам форта потянулся бесконечный поток беженцев – старики, женщины, дети со скарбом на телегах и в узлах.
Отчаяние и страх гнали их к единственным каменным стенам в округе. В какой-то момент комендант, глядя с дозорной башни на это человеческое море, всерьез испугался, что толпа, обезумев от страха, решит взять форт штурмом.
И с их численностью… у них были неплохие шансы.
Солдаты, сами напуганные до смерти, пытались сгладить остроту. Делились скудными запасами еды, еще больше сокращая и без того тощие пайки. Гарнизонные лекари - больше знахари, чем нормальные врачи пытались врачевать раны и болезни беженцев под открытым небом. Воздух наполнился стенами, детским плачем, запахом пота и страха.
И вот теперь… третий удар. Нападение уже на самого капитана гвардии Мадрока! Личного представителя королевы! Это выходило за все мыслимые рамки. Комендант даже боялся представить, что будет дальше. Он знал одно: его «пятьсот бравых баранов» – на деле сборище бездарей и лентяев – ни за что не устоят против врага, которого нельзя увидеть, который бьет из ниоткуда и стирает с лица земли лучших рыцарей королевства. Мысли о неминуемом штурме форта этими самыми «дьяволами» сводили скулы в тиски.
– Ну хоть с беженцами… разобрались, – пробормотал он себе под нос, отпивая кислятину из походного бурдюка. Вино было отвратительным, терпким и зеленоватым. – Уээх… Гадость. – Но пить было больше нечего. Он швырнул бурдюк в угол и подошел к узкому бойнице-окну.
На дворе стояла глубокая ночь. Тишина, нарушаемая лишь скрипом фонарей да мерным шагом стражников на стенах. Огни их фонарей, как жалкие светлячки, метались в непроглядной тьме. За стенами, внизу, темнело море временных шалашей и костров беженцев. Тихий гул тысячи спящих жизней доносился снизу.
– Эххх… Работы – гора, а времени… – он взглянул на груду пергаментов, отчетов, требований и донесений, покрывавших его грубый стол, – …всего ничего.
И все это нужно было заполнить. Еще вчера. Стон вырвался у него непроизвольно. Он плюхнулся на табурет, взял перо и потянул к себе первую из бесконечных бумаг. Перо скрипело по пергаменту, сливаясь со скрипом фонарных цепей на стене. Ночь обещала быть долгой. А завтра… завтра могло не наступить.
…
Лишь сухой шелест песка под призрачным камуфляжем. – Первый на позиции. Вижу вас. Чисто. – Голос в комлинке был таким же плоским, как выжженная равнина вокруг форта. Снайпер замер, лишь палец на шершавой металлической поверхности оптики чуть шевельнулся, подстраивая резкость.
Форт, громоздкий, как окаменевший зверь, заполнял весь обзор.
– Второй на месте. Птичка пашет, помех ноль. Третий-четвертый, как слышите? – Канни нажал на комлинк, слова вылетали громко, резанув тишину их укрытия. Рядом Псих, его лицо скрыто маской и очками ночного видения, лишь короткий, как удар ножом, кивок в ответ.
– Так. План прост, как вышибалы в детстве. Ты и Псих – внутрь. Второй ведет по птичке. Я – ваша тень сверху. Действуем тихо? Поехали.
Первой преградой встал не враг, а море отчаяния – лагерь беженцев. Растянулся он на сотни метров, хаотичное скопище теней и жалких укрытий из тряпья и пластика.
Холодное облегчение: основную массу уже эвакуировали или разогнали. Но "остатки" все равно казались бесконечным муравейником. Под голографическими плащами, искажающими контуры в мерцающем мареве, они двинулись.
Сначала – редкие островки спящих тел лишь слегка мозолили глаза. Но чем ближе к стенам форта, тем плотнее становилось людское месиво.
Мужик, распластавшийся прямо на камнях, рот открыт в немом крике усталости. Чья-то рука, грязная, с облупленными ногтями, бессильно свесилась из темного провала землянки.