— За ч-что?.. — пробормотал он, потирая голову, будто пытаясь собрать рассыпавшиеся мысли.
— За то, что ты, как последний лопух, забыл избавиться от этой дряни! — Гриша сжал часы в кулаке, чувствуя, как острые грани впиваются в ладонь. — Ладно, пошли. Нечего тут валандаться. Десятку за банкет я, что зря отдал?
— Канни пожал плечами и кивнул одновременно в знак согласия.
Они тут же двинулись к выходу из курилки, но Гриша на миг задержался, почуяв чей-то взгляд.
Мужчина обернулся, но ничего не обнаружил. — А на крыше соседнего здания, озарённой бледным светом луны, маячила тень. Фигура в боевом доспехе, сливавшемся с ночью, зловеще ухмыльнулась, сверкнув зубами. Затем растворилась, словно её и не было.
Вечеринка же бушевала, как пожар в пороховом складе. Воздух гудел от смеха, брани и лязга бокалов. Гости, словно одержимые, метались между столами: одни играли в дартс, втыкая дротики в мишень с яростью снайперов; другие, сгорбившись над картами, бросали фишки на стол ставя на кон свои накопления.
Но самая большая толпа собралась возле бильярдного стола, азартно споря на кредиты, чей шар угодит в лузу первым. Но большинство просто пило — жадно, ожесточённо, словно пытаясь затопить в алкоголе все страхи галактики.
Гриша, пропустив пару тостов с ребятами, прислонился к стене. Его взвод уже был «в духе»: Джонас, раскачиваясь на стуле, источал байки о том, как чинил мехи под огнём; Солф и Фрикс, обнявшись, горланили похабные песни, а Авис, хмурый как туча, кивал, потягивая виски.
Но внезапно Гриша почувствовал щелчок в сознании — тревожный, как сигнал тревоги.
— Парни… — он перевел взгляд с одного на другого, голос перекрыл грохот музыки. — Кто-нибудь видел Шайю?
Тишина. Даже Канни замолчал, уронив кусок жареного мяса на пол.
— Она же была тут… — пробормотал Джонас, озираясь. — У стойки с напитками.
— А потом исчезла, — добавил Авис, внезапно протрезвевшим взглядом сканируя зал.
Гриша сглотнул. В горле запершило — не от «Повышенцы», а от ледяного предчувствия. Где-то в этой толпе, или уже за дверью, решалась его судьба. И настроение его работодателя.
Гриша пустился по залу, будто затравленный зверь. Его взгляд скользил по толпе, высматривая то белокурые пряди, то мелькание лабораторного халата, но Шайя растворилась, как дым от сигары.
«Неужели ушла?» — в голове засела колючая мысль. Он сжал в кармане часы-череп, чьи рубиновые глаза будто прожигали ткань, «Раз так нужно довершить дело».
Полковник нашёлся у бильярдного стола — полумрак подсвечивал его фигуру, как героя ночного спектакля. Полковник, расстегнув мундир, целился кием в шар, лицо напряжено, как тетива лука. Вокруг столпились офицеры, их тени плясали на стене, будто чёртики из табакерки.
— Ну что, полковник, все доигрались? — один из игроков, красно-рожий майор с бокалом в руке, едва не споткнулся о свой же смех.
— Не спеши, сынок, — Кан прицелился, прищурив глаз. — Ход мой. А это значит… — Кий дрогнул в его руках, и шар рванул вперёд, разрезая сукно молнией. Шары закружились в безумном танце, падая в лузы с глухим стуком. Последний шар завис на краю, будто издеваясь, а затем рухнул в бездну под восторженный рёв зрителей.
— Проигрыш твой!
— Браво! — Гриша, видевший всю сцену, захлопал в унисон с толпой, но аплодисменты были лишь ширмой. Он подошёл ближе, ловя момент.
Кан, поклонившись с цирковым размахом, заметил его и махнул сигарой:— Ну что, обмываем мою победу?
— Есть разговор. С глазу на глаз.
Туалет встретил их запахом хлорки и тишиной, режущей после зального грохота. Гриша вынул часы, и золотой череп засверкал под тусклым светом лампы пока Кан охлаждал свое лицо потоком воды.
— Я, конечно, рад что ты согласен на мое предложение, но все же мог сказать мне прямо в за…
— Возьмите. — Сказал Гриша и протянул их, будто горячий уголь.
— Полковник, молча обернулся и осмотрев «подарок» потер подбородок сказал. — Это дорого тебе обойдётся.
Кан, не дрогнув, спрятал часы во внутренний карман, пальцы бегло проверив швы на отсутствие «жучков» после чего добавил. — Но своим подчинённым я готов прощать… многое...
— Я запомню вашу доброту, — кивнул Гриша, чувствуя, как камень с души падает в пропасть.
— Ну вот и порешали! — Кан хлопнул в ладоши, закурив новую сигару огни которой уже рассыпались, как фейерверк. — А теперь точно обмы…
БАХ!
Звук удара, словно лопнувшей балки, оглушил. Секундой позже крики ворвались в туалет, заставляя обоих рвануться к двери. Оба, не жалея сил и мигом протрезвев бежали по коридору, Кан нащупывал свой пистолет — пальцы скользили по рукояти, пытаясь вспомнить вес оружия.
Дверь распахнулась, зале царил хаос. Стол опрокинут, бокалы бились о пол хрустальным дождём.
В центре, как демон из преисподней, стоял Инок. Его форма была изорвана, словно когтями, кровь сочилась из разбитой брови, а вездесущая улыбка все так же озаряла окружающих едким чувством превосходства.
Глава 27
Гриша впился взглядом в фигуру, будто высеченную из ночи. Инок стоял посреди зала, как живое воплощение хаоса — его форма была порвана в клочья, словно её терзали когти дикого зверя.
Кровь, стекающая из рассечённой брови, блестела на свету рубиновыми каплями, а глаза горели холодным огнём, напоминая Грише угли в пепле костра.
Хоть они и не встречались раньше, каждый мускул Инока кричал об опасности. Вспоминая байки Кана — «С ним шутки плохи… Отморозок, еще тот». — Гриша понял: преувеличений здесь не было.
Кан, сжав кулаки, шагнул вперёд. Его тень, удлинённая светом прожекторов, легла на Инока, будто пытаясь задавить его фигуру. — Инок, мать твою! — голос полковника прорвал гул толпы. — Ты как сюда пролез? Твоего имени в списках не было!
Спецназовец лишь усмехнулся, медленно доставая сигарету. Пламя зажигалки осветило его лицо — шрамы, словно карта забытых боёв, зловещий изгиб губ.— Зашёл поздравить человечка, — он кивнул на Гришу, дым струйкой вырвался из ноздрей. — Он ж моих пацанов выручил. Небось ты слышал?
Кан напрягся, пальцы непроизвольно дёрнулись к кобуре.— Телефонную связь лично для тебя я смотрю отключили? — начал он, но Инок махнул рукой, будто отгонял назойливую муху.
— Не души, Кан, че ты такой скучный?
Гриша, чувствуя, как напряжение сгущается до предела, вклинился:— С кем ты там сцепился? — спросил он, окидывая зал взглядом. Столы перевёрнуты, осколки стекла сверкали, как звёздная россыпь. Раненых не было — лишь испуганные взгляды из-за укрытий.
Инок ткнул пальцем в свою окровавленную бровь, его усмешка стала шире:— Охрана на входе… — он протяжно зевнул, будто рассказывал о прогулке в парке. — Не пущали. Пришлось вежливо объясниться.
Он щёлкнул языком, и Гриша вдруг представил, как те двое верзил — с их дубинками — теперь валяются где-то на входе, собирая с земли свои зубы.
В зале повисла тишина, густая, как смог. Инок же, непринужденно подошёл к столу, налил себе виски в гранёный стакан — рука не дрогнула, будто он не был незваным гостем.
— Ну что, — он поднял бокал, рубин крови на виске перекликался с напитком. — За героя?
Люций стоял в дверном проёме, его пальцы в белых перчатках лениво перебирали бляху собственно ремня. Лицо — гладкое, будто выточенное из мрамора, — выражало скуку аристократа, заглянувшего в свинарник.
Но глаза, холодные как вакуум космоса, скользнули по Иноку, Кана и Грише, ловя каждую деталь.
— Мужики, — он растянул слово, будто пробуя его на вкус. — Вы тут так громко выясняете отношения, что аж в штабе слышно. Не поделите героя?
Инок первым опомнился, снова надев маску циничной небрежности:— Люций… А ты что тут забыл?
Тишина повисла в зале, густая и тягучая, будто воздух пропитали свинцом. Даже дроны замерли, их голограммы застыли в немом удивлении. Музыка стихла — остался лишь треск разбитого стекла под чьим-то ботинком.
Взгляды, острые как иглы, впивались в Люция. Его наглость витала вокруг, словно шлейф дорогих духов, смешанных с запахом собственной гнили.
Кан стоял, стиснув челюсти так, что скулы выпирали, как горные хребты. Каждое появление Люция действовало на него, как удар током — в висках стучало, в глазах мерцали красные искры. Он машинально потянулся к фляге у пояса, но передумал, сжав её в кулаке до хруста металла.
Гриша чувствовал, как ярость пульсирует в жилах, холодная и острая. Пальцы сами собой сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони, оставляя полумесяцы боли.
Всплывали воспоминания: Джонас, загнанный в угол подставой этой свиньи. «Гнилой червь…» — пронеслось в голове.
А Инок… Инок ржал. Его смех раскатывался по залу, как пулемётная очередь, сотрясая стены. Слёзы катились по щекам, оставляя блестящие дорожки на загорелой коже. Он схватился за живот, согнувшись вдвое, будто в него стреляли не пулями, а щекоткой.
— Ха-ха-ха! Ох, бля… — он выдохнул, шлёпнувшись на перевёрнутый ящик. — Вы гляньте на их рожи! Точь-в-точь как у тех охранников!
Люций тем временем скользнул в центр зала. Он остановился перед троицей, поправив перчатку с изяществом оперного дирижёра.
— Всех приветствую, — голос его был гладким, как лезвие бритвы.
В ответ — лишь щелчок взведённого курка где-то в толпе да сдавленный вздох.
— Эмм… Я не вовремя? — Люций приподнял бровь, играя в искренность.
Кан взорвался первым.— Люций, еще раз спрашиваю, как мать твою ты прошел сюда?! — его рёв заставил задрожать бокалы на ближайшем столе.
Спецназовец лениво махнул рукой в сторону Инока:— После этого дуболома — пара пустяков. — Его взгляд скользнул по Грише, будто оценивая товар на аукционе.
— Кстати, ты так и не рассказал, что стало с теми охранниками.
Инок вытер слёзы, всё ещё давясь смехом:— Приглашения нет, охрана не пускает… Нет охраны — нет проблем!
— Ты чего их гро.?! — Гриша и Кан рявкнули в унисон, как два разъярённых пса.
Инок лишь рассмеялся снова, подняв руки в мнимой сдаче: